– Рубин, магией Ворона одарённый, в соль-мажор замыкает круг, двенадцатью одухотворённый, – пробормотал Люкас.

– Да, видишь, магия Ворона, бла-бла-бла. К сожалению, в моём случае пустышка. Граф Сен Жермен душил меня, стоя в нескольких метрах, я слышала его голос в моей голове, а потом были эти мужчины в Гайд-парке с пистолетами и шпагами, и мне пришлось одного из них заколоть, потому что иначе они бы убили Гидеона, который… он такой… – я глубоко вдохнула, и из меня продолжало выливаться: – Гидеон на самом деле такой всё-таки гадкий, он ведёт себя так, словно я грязь под его ногами, и сегодня утром от поцеловал Шарлотту, правда, только в щёку, но может быть, это что-нибудь да значит, во всяком случае, мне не надо было его целовать, не выяснив это, я ведь вообще его знаю только день или два, но он вдруг стал такой… милый и… всё произошло очень быстро, и все думают, что это я выдала Люси и Полу день нашего визита к леди Тилни, поскольку нам нужна её кровь, и кровь Люси и Пола нужна тоже, но им нужно то же самое от Гидеона и меня, поскольку этого не хватает в их хронографе. И никто не говорит мне, что произойдёт, когда в хронограф будет считана кровь всех путешественников, и мне иногда кажется, что этого точно не знает никто. И я должна спросить тебя про зелёного всадника, сказала Люси.

Люкас, прикрыв глаза за стёклами очков, пытался, очевидно, извлечь хоть какой-нибудь смысл из потока моих слов.

– Я не имею ни малейшего понятия, что может иметься ввиду с этим зелёным всадником, – сказал он. – Я слышу о нём впервые. Может быть, это название фильма? Почему ты не спросишь меня… ты бы попросту могла спросить меня об этом в 2011 году.

Я шокированно посмотрела на него.

– О, понимаю, – быстро сказал Люкас. – Ты не можешь спросить меня, поскольку я уже давно умер, либо старый, слепой и глухой угасаю в каком-нибудь доме престарелых… нет, нет, пожалуйста, я не хочу этого знать.

На этот раз я не смогла сдержать слёз. Я всхлипывала по крайней мере полминуты, поскольку я – как бы странно это ни звучало – вдруг очень затосковала по моему деду. – Я тебя очень любила, – сказала я.

Люкас протянул мне носовой платок и сочувственно поглядел на меня.

– Ты уверена? Я не очень люблю детей. От них столько шума… Но, может быть, ты была особенно милым экземпляром. Даже наверняка.

– Да, так и есть. Но ты был добрым со всеми детьми. – Я шумно прочистила нос. – Даже с Шарлоттой.

Какое-то время мы молчали. Затем Люкас извлёк из кармана часы и спросил:

– Сколько у нас ещё времени?

– Они отправили меня ровно на два часа.

– Маловато. Мы уже слишком много времени потратили попусту. – Он поднялся. – Я принесу карандаши и бумагу, и мы попробуем немного упорядочить этот хаос. Лучше всего ты останешься здесь и не сдвинешься с места.

Я только кивнула. Когда Люкас исчез, я уставилась прямо перед собой, подперев ладонями лицо. Он был прав, было важно сохранить ясную голову именно сейчас.

Кто знал, что я ещё раз встречу моего деда? О каких вещах, которые ещё только произойдут, я должна ему рассказать, а о каких нет? И наоборот: я лихорадочно размышляла, какую полезную информацию он может мне предоставить. По сути дела, он был моим единственным союзником. Только в неправильное время. И какую из многочисленных тёмных загадок он сможет разъяснить?

Люкас долго отсутствовал, и с каждой уходящей минутой я всё более сомневалась в своих ощущениях. Возможно, он всё-таки солгал и сейчас появится здесь с вместе Люси, Полом и большим ножом, чтобы взять у меня кровь. В конце концов я беспокойно поднялась и огляделась в поисках хоть чего-нибудь, что могло сойти за оружие. В одном углу лежала доска со вбитым в неё ржавым гвоздём, но когда я её подняла, она рассыпалась у меня в руках. В этот момент дверь снова открылась, и в комнату вошёл мой юный дед с блокнотом подмышкой и с бананом в руке.

Я вздохнула с облегчением.

– Вот тебе от голода, – Люкас кинул мне банан, вытащил из нагромождения в углу ещё одни стул, поставил его между нами и положил на него блокнот. – Извини, что так долго. Меня задержал наверху этот болван Кеннет де Вильерс. Не переношу этих де Вильерсов, они вечно везде суют свои длинные носы, хотят всё контролировать, указывать и вообще знают всё лучше всех!

– И в самом деле, – пробормотала я.

Люкас тряхнул кистью руки.

– Ну начнём, внучка. Ты – Рубин, двенадцатая в Круге. Алмаз из семьи де Вильерсов родился на два года раньше тебя. То есть ему в твоё время около девятнадцати. И как, ещё раз, его зовут?

– Гидеон, – ответила я, и от одного лишь произнесения его имени меня бросило в жар. – Гидеон де Вильерс.

Карандаш в руке Люкаса проехался по бумаге.

– И он гадкий, как все де Вильерсы, но тем не менее ты его поцеловала, если я правильно понял. Ты не слишком молода для этого?

– Вряд ли, – ответила я. – Наоборот – я совершенно запаздываю. Кроме меня, все девчонки нашего класса принимают пилюли. – Ну, все, кроме Айшани, Пегги и Касси Кларк, но родители Айшани – консервативные индийцы, способные прибить её за один только взгляд на мальчика, Пегги скорее нравятся девочки, а что касается Касси – конечно, её прыщи когда-нибудь сойдут, тогда она снова станет милой с окружающими и перестанет каждый раз окрысиваться («Чего ты пялишься как дурной!»), когда кто-нибудь случайно глянет в её сторону. – Ой, ну и Шарлотта тоже не разменивается на секс, поэтому Гордон Гельдерман зовёт её Снежная королева. Но я уже совсем не уверена, что это действительно так. – Я заскрипела зубами, вспомнив, как Шарлотта смотрела на Гидеона, а он на неё. Если подумать о том, как быстро Гидеону пришла в голову мысль поцеловать меня, а именно на второй день знакомства, то что могло произойти между ним и Шарлоттой за все эти годы, которые они друг друга знали, мне даже не хотелось себе представлять.

– Что за пилюли? – полюбопытствовал Люкас.

– Что? – Боже мой, в 1948 году они, наверное, предохраняются презервативами из коровьих кишок – если вообще предохраняются. Но я не хотела этого знать. – Мне не хочется говорить с тобой про секс, дедушка, действительно не хочется.

Люкас посмотрел на меня, качая головой.

– А мне не хочется слышать от тебя это слово. И я не имею ввиду слово «дедушка».

– Окей. – Я начала чистить банан, а Люкас стал что-то записывать. – А что вы говорите вместо этого?

– Вместо чего?

– Вместо слова «секс»?

– Мы об этом не говорим, – ответил Люкас, низко склонившись над бумагами. – Во всяком случае, не с шестнадцатилетними девушками. Итак: хронограф был украден Полом и Люси до того, как в него была считана кровь двух последних путешественников во времени. Поэтому был задействован второй хронограф, но в нём, естественно, не хватает крови всех остальных носителей гена.

– Нет, теперь уже нет. Гидеон сумел посетить почти всех путешественников и взять у них кровь. Не хватает только леди Тилни и Опала, Элизы какой-то там.

– Элен Бёрли, – поправил меня Люкас. – Придворная дама Елизаветы I, которая в 18 лет умерла от послеродовой лихорадки.

– Точно. И крови Люси и Пола, естественно. То есть мы охотимся за их кровью, а они за нашей. Во всяком случае, так я поняла.

– Сейчас есть два хронографа, с которыми может быть полностью замкнут Круг? Это действительно невероятно!

– Что случится, когда Круг замкнётся?

– Тогда откроется Тайна, – торжественно произнёс Люкас.

– Ах Боже мой! И ты туда же. – Я сердито покачала головой. – Хотя бы один раз хотелось бы поконкретнее…

– Предсказания говорят о взлёте Орла, о победе человечества над болезнями и смертью, о начале новой эры.

– Ага, – произнесла я, такая же просвещённая, как и раньше. – То есть это что-то хорошее?

– Даже очень хорошее. Что-то, что продвинет человечество вперёд. Поэтому граф Сен Жермен основал общество Стражей, поэтому в наших рядах состоят умнейшие и могущественнейшие люди планеты. Мы все хотим беречь тайну, чтобы в своё время она открылась и спасла мир.