Вспыхнувшее вокруг рваное пламя облаков говорило мне, что я нахожусь в чужом мире, но единственная холодная и скользкая опора еще связывала меня с Землей. Но как она была ненадежна! Пальцы скользили. Поверхность столбика оказалась слишком гладкой, кроме того, я ощутил, что пальцы начинают терять чувствительность от холода. Если бы я мог примерзнуть к столбику Двери!
Я старался не смотреть вниз — пока мог, я должен был держаться за свой мир. Взгляд мог лишить меня силы — простирающийся где-то подо мной мир притягивал не только при помощи гравитации. Что-то могло не сработать в моей душе, и я сам отпустил бы опору.
Я вспомнил о захватывающем чувстве полета, когда кувыркался над пустыней, о том, как мое сознание раскрывалось, сливалось с этими облаками и наполнялось чем-то новым, и — я ничего не смог с этим поделать — меня охватила тоска по этому ощущению. Мне не хватало его все эти годы, как не хватает иногда чего-то увиденного во сне, несуществующего, но необходимого человеку, чтобы он мог в полной мере ощутить себя самим собой.
Я вспомнил об этом — и руки мои разжались.
Я был в невесомости — мое тело крутилось в воздухе, изнутри наполняясь особой, ни с чем не сравнимой легкостью. Я падал, я летел, я мчался, но… знакомое чувство не приходило. Давшись мне один раз, оно дразнило меня ни с чем не сравнимой красотой, но больше не возвращалось. Я просто кувыркался, у меня просто шла кругом голова, и было странно, удивительно, даже захватывающе — и только.
Чудеса не повторяются…
И еще я знал, что ждет меня после падения: карлики набросятся на меня и быстро разделаются, как с любым другим чужаком. И тем не менее мне даже не было жаль себя — я сожалел лишь о том, чего не произошло. Может, это и глупо, но за минуту того ощущения я готов был без жалости пожертвовать и жизнью — столько смысла скрывалось в тех минутах, утраченных мною навсегда…
А так я просто падал. Тем падением, после которого разбиваются…
РЕДЖИ
Майка втянуло, — это произошло так неожиданно, что я только приоткрыл рот от удивления.
Нашел время, называется. Я сам валялся посреди пола, Длинный уносил бедняжку Лиз, и чем все это закончится, становилось ясно с первого взгляда.
Видеть, как этот мерзавец издевается над девчонкой, я не мог и снова повернулся в сторону Двери.
Сначала мне показалось, что Майка я уже не увижу — но вдруг заметил его пальцы, отчаянно цепляющиеся за скользкую поверхность столбика, — и кинулся к нему.
Опоздал я всего лишь на долю секунды — пальцы разжались, когда я уже был готов схватить его руку. Но не это было самым худшим — я не рассчитал силы броска и въехал головой в саму Дверь. Руку Майка я все-таки схватил, и даже, похоже, еще в нашем мире, но то, что произошло потом…
Я завис в воздухе!
Вокруг бушевал огонь, где-то под нами желтел террикон, и земля быстро приближалась.
На самом деле не мы падали, а горизонт поднимался нам навстречу! Вот уж рассказать кому — не поверят! (Как всегда, я начал рассуждать о том, чего вполне еще может и не быть.)
До сих пор не пойму, как я ухитрился зацепиться за столбик ногами и тем более — удержаться в таком неловком положении. Но я сделал это и был рад, что хоть какая-то часть меня осталась на Земле.
И ничего тут смешного нет: просто лучше я свое чувство описать не могу.
Итак, я зацепился. Кругом вертелись ненормальные облака, похожие на что угодно кроме себя, впереди надвигалась изрезанная трещинами плоскость пустыни, а я висел, думая, когда же наконец соскользну сюда целиком. Впрочем, не только об этом я думал в этот момент. Мне показалось вдруг, что в этой их дурацкой системе — то есть в «падении наоборот», с поднимающейся землей, — скрыт путь к спасению.
Ведь пока я держался за Дверь, пока знал, где она находится, только отсутствие точки опоры мешало мне вернуться. Значит, как только мои руки коснутся твердого грунта, от него можно будет оттолкнуться и тогда мы с Майком сумеем вылезти обратно. Придя к такому заключению, я начал ждать развязки. Только практика могла ответить мне, прав я или нет. И ответ — я знал это наверняка — должен был прийти очень скоро…
ЛИЗ
Я уже столько раз думала, что моя жизнь кончена, что, подумав об этом в очередной раз, почти не испугалась. Я просто устала бояться.
Длинный нес меня в лабораторию — но и это не могло взволновать меня по-настоящему. Пусть смерть будет какой угодно — лишь бы она пришла скорее и избавила меня от необходимости куда-то бежать, с кем-то сражаться и понимать ежеминутно, что я теряю себя.
Он нес меня, остановившись лишь для того, чтобы убедиться в том, что Майк и Реджи больше не смогут прийти мне на помощь. Я тоже видела, как сначала один, а потом и второй улетели в никуда…
Я была последней. Значит — и я стала ничем.
Раз мне не сладить с Длинным в одиночку — лучше всего уйти…
МАЙК
Боль от ненайденного похожа на боль утраты. Я вдруг обнаружил, что не слишком-то хочу жить. В самом деле — что меня держит на этом свете? Борьба? Прямо скажем, не лучший предлог для существования…
— Майк! — услышал я вдруг знакомый голос.
Меня в очередной раз перевернуло в воздухе, и вдруг я заметил посреди облачного огня лицо Реджи! Он был здесь, он рисковал собой, чтобы вытянуть меня! Ну и хорош же я фрукт — собрался кончать со всем этим делом только потому, что не получил свою «конфетку»… Да таких, как я, надо бить, долго бить…
Я рванулся к Реджи, и руки наши встретились. Тотчас что-то изменилось и в самом полете: он стал плавнее и замедлился. Неужели Реджи еще держался? Я посмотрел на него — сделать это оказалось нелегко из-за того, что теперь мне в глаза бил ветер. Реджи находился здесь, среди облаков. Целиком. Хотя… Я попробовал получше разглядеть его ноги и посреди огненной круговерти различил вдруг силуэты столбиков — ступни Реджи скрывались за одним из них. Так значит, он держался!
Даже не знаю, почему я так обрадовался этому факту. Реджи не мог подтянуться обратно, держась так ненадежно, тем более не мог вытащить отсюда меня — и все равно я был почти счастлив.
Пока нас связывала с Землей хоть такая ненадежная ниточка — мы еще принадлежали ей. А когда знаешь, что у тебя за спиной целая родная планета, все сразу становится не таким уж страшным.
Есть еще в жизни смысл, есть еще сила, способная заставить меня сражаться!
А раз так — все еще может повернуться в нашу пользу…
ЛИЗ
Я очнулась по-настоящему уже лежа на каталке.
Напрасно я уверяла себя, что ничего больше не сможет меня испугать, — наверное, виной тому было полубессознательное состояние. Стоило мне немного отдышаться, увидеть над собой свет — и я поняла, что все равно хочу жить. Я дернулась — но было уже поздно, ремни сжимали мои руки и ноги, не позволяя им оторваться от жесткой плоскости каталки.
Длинный склонился над столиком — и тут я увидела в его руках толстую иглу. Она предназначалась для меня! При виде ее мне показалось, что она уже входит в мое тело — и через него прокатилась пронизывающая боль. Так вот, чем закончится все на самом деле! Сейчас Длинный подойдет, замахнется и острие войдет в меня, пронзая насквозь. Побежит по трубкам кровь, польется желтая жидкость…
Я застонала — мне не хотелось верить в то, что это должно произойти сейчас на самом деле. Я не хочу, чтобы в меня втыкали иглы. Я не хочу отдавать ему свою кровь. Я хочу жить!
Ноющая тоска заставила меня застонать снова. Я действительно хотела жить с такой силой, что могла сойти с ума от мысли, что жизни приходит конец. Уж лучше бы он снова постарался меня сжечь — боль заставила бы забыть обо всем остальном. Теперь я не могла отвлечься даже таким путем — мне суждено наблюдать, как жизнь вытекает из меня капля за каплей, и в полном сознании ждать, как взамен дадут нечто в сто раз более жуткое, чем смерть.
Зомби помнят имена. Зомби чувствуют боль. Как знать, может они даже страдают от того, что должны подчиняться управляющему ими злу…