Джоди приветственно поднял руки и потряс скрещенными кулаками в воздухе.

Победа!

Майк молча улыбнулся ему в ответ. Он был счастлив, как бывают счастливы дети, летая во сне.

Счастлив, как во сне…

Майк вздрогнул и открыл глаза.

Где-то рядом тихо тикали часы. Из-за приоткрытых занавесок выглядывало бледное утреннее небо.

«Где я?» — удивленно подумал он. Ответ нашелся сразу: Майк лежал на кровати в собственной комнате.

«Так неужели все это было простым сном?» — ужаснулся он, бросая взгляд на дверь. Если события прошлой ночи были правдой, там должна была остаться дыра.

Дверь оказалась целой.

Майк поежился и снова закрыл глаза. Так, значит, это был всего лишь сон…

ЭПИЛОГ

Удивительные вещи происходят порой в мире. Вроде бы все ясно, логично, все стоит на своих местах, но вдруг в механизме событий поворачивается невидимая крохотная пружинка — и жизненный театр исчезает, выставляя напоказ закулисные внутренности. И герой оказывается не героем, и подлец — не подлецом. Но еще интересней — или печальней, — когда вдруг путаница вмешивается в сами сюжетные ходы жизни-пьесы. И вот занавес опускается, но из-за него выскакивают взбешенные режиссер и сценарист и объявляют:

— Простите, господа, актеры все напутали. На самом деле конец в этой пьесе совсем не тот, и мы сейчас его покажем заново…

Нечто подобное произошло и с Майком, поочерёдно оказывавшимся то на месте героя, то в зрительских рядах.

Сон закончился. Занавес опустился…

В камине тихо потрескивало пламя, освещая неровным, меняющимся светом лицо Реджи.

Да, Реджи — он был жив и сидел сейчас рядом с ним. И все же их было только двое…

— Я знаю, что все это бесполезно…

Слова потрескивали, как сгорающие в камине сухие ветки.

— Да тебе просто приснился кошмар… Чего ты хочешь — после похорон ты практически не спал…

«После похорон… — эхом отозвались слова Реджи, — после похорон…»

Кто только выдумал этот печальный обряд?

Майк вспомнил катафалк, надгробные речи — и резкая тоска болезненно ударила по сердцу.

Кто только придумал, что родные люди должны уходить навсегда?

— Сначала они забрали маму и папу, — Майк не сразу понял, что говорит эти слова вслух, — потом забрали Джоди… А теперь они пришли за мной.

Как не похоже оказалось кладбище на то, что он видел во сне… и как похоже одновременно — та же тоска, та же боль, то же ощущение собственного бессилия перед судьбой…

Но почему же он тогда не помнит, как Джоди ушел? Почему в его памяти, в его снах брат остается живым? Неужели ему придется жить и дальше с этой тоской — ведь они не успели даже попрощаться… А во сне — там Джоди остался жив… Зачем нужна такая действительность?!

На кладбище не было памятников и надгробий — простые таблички, утопленные в землю. И на одной из них навеки застыла надпись: «Джоди Пирсон, 1954–1978».

Был человек.

Осталась табличка…

Но как? Почему? Этот вопрос мучил Майка сильнее всех остальных. Если бы Джоди действительно ушел (Майк никак не мог заставить себя употребить слово «умер»), он, Майк, должен был бы об этом знать.

— Этот Длинный не забрал Джоди. Джоди погиб в автомобильной катастрофе… — словно в ответ на его немой вопрос, произнес Реджи.

К чему эти слова? Майк слушал их не в первый раз. И все равно поверить в них было невозможно… «Джоди Пирсон, 1954–1978».

Реджи посмотрел на Майка и прикусил губу: тот не слушал его. Огромные глаза подростка неподвижно смотрели в одну точку. Майк был слеп и глух.

Нет, не так надо было говорить с Майком. Совсем не так. Нужно было сперва дать ему понять, что он не одинок, что его еще любят, что он нужен этому миру, — тогда у него пропадет желание прикрываться от действительности своими фантазиями…

— Майк! — громче произнес Реджи. — Это был просто плохой сон! — На этот раз его слова были услышаны: Майк поднял голову, но лучившаяся из глаз тоска не стала светлей. — Я знаю, чего ты боишься… Но ты не одинок. Я позабочусь о тебе. — Реджи знал, что втолковать это Майку нужно любой ценой. — Конечно, я знаю, что не могу занять место Джоди… — он придвинулся ближе и, повинуясь внезапному порыву, обнял подростка за плечи. Майк вздрогнул, но отстраняться не стал. — Но я очень постараюсь…

Этот простой, но искренний жест заставил Майка всхлипнуть. Скопившаяся внутри горечь наткнулась на невидимую плотину и прорвала ее, позволяя выйти наружу чувствам.

— Мне все это казалось таким реальным!

Вся боль, все страдания вошли в это короткое предложение.

Реджи вздохнул. Неужели ему действительно удалось вывести Майка из оцепенения, в котором тот пребывал все последнее время? Да, Майку было больно сейчас — но и боль порой лечит. Назревшие в душе нарывы должны вскрываться…

— Знаешь, приятель, — решительно заявил Реджи, не желая упустить момент или остановиться на достигнутом, — по-моему, нам надо поменять окружение. Может, уедем отсюда на пару недель?

Уехать? Неужели это было возможно?! Удивление и надежда засветились в глазах Майка. Уехать, перечеркнуть все, поверить, что ничего не было, — как это заманчиво и просто!

— А куда?

Реджи отвел в сторону взгляд, чтобы не испортить дело вспыхнувшей в глазах улыбкой: он победил!

— Ну, не знаю! — почти беспечно произнес он. — По дороге разберемся!..

Майк недоверчиво покосился в его сторону и вдруг улыбнулся в ответ.

Пусть смерть унесла человека безгранично дорогого — он сам был жив, а жизнь всегда берет свое. Как бы неразрывны ни были жизнь и смерть, они никогда не станут одним целым, так же как реальное и сверхъестественное…

— Ну, ладно, — уже с легкой душой добавил Реджи, — поднимайся наверх, собирай свои шмотки, а я буду ждать тебя здесь…

Майк кивнул и с полузабытой бодростью вскочил на ноги.

Реджи проводил его долгим взглядом и вытащил гитару. Вскоре его пальцы сами наигрывали веселую мелодию.

У живых была жизнь.

Майк переложил несколько маек в свою сумку — и вдруг ему на глаза попался маленький клочок фотографической бумаги.

Нет, не клочок — на ладонь Майка легла крошечная фотография, и его сердце снова заныло.

Перед ним был Джоди. Он лежал, полуоткинувшись на диване, и сжимал в руках гитару.

Откуда-то снизу зазвучал гитарный перебор… Майк встрепенулся, но трезвая мысль, что играет наверняка Реджи, остановила его.

Джоди больше никогда не возьмет в руки гитару. Нет больше Джоди… Думать об этом было тяжело, но впервые со времени похорон в тоске почувствовался легкий просвет. Самая тягостная часть прощания осталась позади. Нужно было привыкать к потере — или не жить.

Майк оторвал взгляд от фотографии и отвернулся.

Дверца шкафа с вмонтированным в нее зеркалом оказалась открытой. Вот и повод, чтобы встать и на секунду отвлечься от воспоминаний!

Майк шагнул к шкафу и прикрыл дверцу.

Что-то черное — какое-то неровное пятно — возникло за его спиной в отражении.

Майк всмотрелся и… сердце его замерло.

На противоположной стене, сразу за его спиной, висел пиджак. Черный. А над ним белело человеческое лицо. Лицо Длинного!

Ноги Майка подкосились. Он не понял, как сумел развернуться к шкафу спиной и при этом не упасть…

Длинный с ухмылкой смотрел ему прямо в глаза.

Сон?!

— Мальчик! — прогремел жуткий нечеловеческий голос.

Майк попятился. Его спина прикоснулась к дверце шкафа. Все, сейчас он проснется или…

Звон стекла заглушил бренчание далекой гитары — зеркало разлетелось, и из-за него высунулись, хватая оцепеневшего Майка за плечи и горло, склизкие коричневые руки карликов…

Сон и явь всегда ходят рядом…