Ромка хотел поцеловать его в губы, но Серёга отвернулся.

– Ром, не надо. Зубов нет, да и не зажило ещё до конца.

Руки Сергея сжимали Ромкины ягодицы, тепло от его ладоней заводило Романа не хуже поцелуев. Как он любил это тепло. Эти горячие, сильные, мозолистые руки. Мускулистое тело. Это родное, хриплое дыхание. Голос, смех. Весёлые искорки в глазах, виноватую улыбку, сдвинутые к переносице брови, недовольное сопение и довольное: «Эх, хорошо!» Любил всё – от волос до кончиков пальцев на ногах.

Уже поздно вечером, сидя на кухне за столом, Роман поведал Серёге последние новости. Славка неделю назад съехал к Ольге. Она забеременела, и теперь они готовились к свадьбе. Институт бросать не собирались, родители обещали помочь. Ольга возьмёт академический на год, ну а Славик будет пахать помимо учёбы. Пока санитаром, а с четвёртого курса его обещали взять медбратом. Родители Ольги окончательно переехали жить на дачу. Брат устраивал свадьбу и сказал, что с голоду бедным студентам помереть не даст. У Славки родители богатыми не были, но и не бедствовали. Помимо квартиры, где они жили всей семьёй, была квартира, оставшаяся от бабушки и оформленная на него. В ней никто не жил, стояла закрытой. Мать не хотела пускать квартирантов. Теперь же квартиру сдавали, а деньги пересылали сыну. В общем, всем миром решили, что вытянут молодую семью, пока они учатся. Ромка всё это рассказывал Серёге, глядя, как тот цедит куриный бульон с размяклой в нём картошкой и хлебом.

– Ромчик, я дня на три останусь, потом к матери, пока всё не заживет.

Ромка ошарашенно уставился на него:

– Что? В смысле, ты меня бросаешь?

Серёга поперхнулся.

– С ума сошёл? Я же сказал, что пока не выздоровею и не устроюсь на работу. Но приезжать-то я буду. А там, как первую получку получу, сразу к тебе перееду.

– А ты со мной это обсудить не собирался? Сам всё решил?

– Ром, ты чего? Ты что, не понимаешь, что у меня сейчас денег нет, чтобы жить в городе?

– А в деревне у тебя что, деньги появятся?

– В деревне мать, хозяйство. В деревне расходов меньше. Пойми, я не могу прихлебателем при тебе сидеть.

– За квартиру уплачено вперёд, до конца учебного года. Я получаю пенсию по утере кормильца, плюс стипендия, и мамка высылает. Ты сегодня продуктов на месяц привёз. Нам что, на бумагу туалетную денег не хватит? Или я для тебя чужой? А если я в будущем попаду в такую ситуацию, мне тоже надо будет к матери в Кузню ехать?

Сергей встал из-за стола, подошёл к сидящему на стуле Ромке, провёл большими пальцами по дрожащим от обиды губам.

– Прости, я придурок. Прости, Ромашка.

– Прощаю. Я знаю, что ты идиот деревенский. – Он обхватил Сергея руками и прижался к его животу. – Мне дядь Серёжа сказал, что машину подарит. Жигулёнок подержанный купит. Месяца через два, когда у тебя всё окончательно заживёт.

– Пойдёшь на права учиться?

Ромка засмеялся:

– Я что, дурак – зимой учиться? Летом пойду.

– А зачем тогда сейчас машину покупать?

– А ты на что? Или тебя прав лишили?

– Ты серьёзно? А Сергей знает, что ты до лета не собираешься на права сдавать?

– Знает, конечно.

– Тогда получается…

– Угу. Получается. Классный у меня отчим, правда?

– Нам с тобой несказанно повезло с роднёй и друзьями. Как бы мне ещё матери всё рассказать. – Сергей тяжело вздохнул, а Ромка прижался к нему сильнее.

Любовь Ивановна была от всего сердца благодарна односельчанину за его помощь. Степаныч хорошо справлялся с хозяйством и домом, пока её не было. Она даже решила подумать над его предложением сойтись, но только после того, как выздоровеет Серёжа, и в том случае, если он снова переедет в город. Сын позвонил сегодня и сказал, что приедет. Как только Артём отработает, отвезёт его в деревню. Любовь Ивановна всё время думала о женщине, бросившей сына. Как, должно быть, ему сейчас тяжело. Он ведь перед самой аварией признался, что очень любит её. Сердце зашлось от боли. Верно люди говорят: «Маленькие дети – маленькие проблемы, большие дети, и проблемы большие». Дети навсегда остаются детьми, за которых душа болеть будет до самой смерти.

Её мысли прервал звук подъезжающей машины. «Ну слава богу, приехали».

Серёга вошёл во двор и замер. Его прошиб озноб, а ноги налились тяжестью, когда он увидел груду искорёженного металла.

Сзади подошёл Артём, положил ему руку на плечо.

– Мужики её без меня притащили. Главное, ты живой, а машина – дело наживное.

Сергей молча кивнул и, не глядя на брата, пошёл к дому. На душе было погано. Висевший на нём кредит, разбитая, такая долгожданная «десятка», переломанные ноющие кости, выбитые зубы, которые он неизвестно когда вставит, и не только из-за недостатка денег, но и из-за операции на челюсти. «Зачем такой урод и неудачник Ромке?» И как ответ на эту мысль, возникла другая: «Ну, давай, брось парня. Втянул его в это, перед родителями, друзьями гомиком выставил, а теперь брось». Он горько усмехнулся и взял себя в руки. Выкинул всё плохое из головы и твёрдо сказал уже вслух:

– Прав брательник. Главное – жив. Руки, ноги, голова – всё на месте, а остальное приложится. Живы будем – наживём.

Артём остановил его у самой двери в дом, придержав за локоть.

– Серый, ты матери говорить собираешься?

– Да. Сегодня ей всё расскажу.

– Может, не надо? Я не знаю, как она эту историю с аварией выдержала. Думал, следом за тобой в больницу отправлять придётся.

– Лучше сейчас, чем потом от кого-нибудь. Мало ли. Маша обо мне теперь знает.

– Я останусь. Говори при мне. Вместе, думаю, будет проще ей всё объяснить.

Сергей внимательно посмотрел на брата.

– Точно? Не стошнит от разговора?

Артём отвернулся.

– Я знаю, что я урод, Серый. – С тяжёлым вздохом повернул голову к Серёге и вдруг улыбнулся. Открыл рот и продемонстрировал шатающийся зуб, раскачивая его языком. – Хорошо ты мне вмазал тогда. На всю жизнь запомню. – И, обняв брата за плечи, увлёк в дом.

Любовь Ивановна прибирала со стола.

– Мам, присядь, мне поговорить с тобой надо.

Она глянула на сыновей – они нервно теребили бахрому скатерти, привычка ещё с детства у обоих. Значит, разговор серьёзный. Сердце ёкнуло. Тяжело опустилась на стул, заранее приготавливаясь к плохим новостям.