— Ох и затянуло, повалит снег, — ворчал я псу. — Ну, бегом! Делай свои дела и возвращайся! Только на улицу не сметь нос высовывать!
Вдруг с огромным изумлением я увидел на снегу перед Мумиком следы собачьих лап, а около куста разлилось желтое пятно. По вековечному обычаю, собачка окропила сугроб, а Мумик припечатал повыше, как бы деликатно давая знать: здесь мы хозяева, это наша территория.
Весь день прошел в подготовке к вечернему выступлению. Старушка проводила нас на чердак, там в укромном уголке много лет стояла без пользы коробка с елочными украшениями, мишурой, стеклянными шарами и фигурками. Я отбирал только такие игрушки, которые можно быстро развесить на ветках. Старательно свернул гирлянды из бумажных бабочек, украшенных золотистой соломкой, упаковал целую гриву золотого дождя…
Каську засадил за переписывание песни, которую предполагалось петь хором. Придуманная мной мелодия была проста, легко запоминалась. Даже без репетиции. Люди усвоят легко, а кот вообще очень музыкален, помню его мартовские серенады.
— Папа, сегодня ведь рождество! — забеспокоилась дочь. — Мама ждет, набегалась, наделала пирожных, только чтобы тебе угодить. Ей одной очень грустно будет…
— А ты не думала, как одинока старая пани, даже придумала себе собаку, чтоб было с кем поговорить? Теперь ей немного лучше — и заговорщики навещают, и близнецы Узелки считают ее своей теткой. Приходят помогать…
— И совсем не бескорыстно, — надулась Каська. — Я сама видела, бабушка напихивала им в карманы орехи, сушеные сливы, а они еще и тут слопали целую кучу пирожных, самых вкусных, глазированных. Вечно ты за весь мир в ответе, добрячок! — корила она меня. — Подумай немного о нашей маме: стоит у окна и делает вид, что высматривает первую звезду, а сама следит за тропинкой в саду, помнишь, ведет напрямик от дыры в заборе, ты еще по ней возвращаешься из города…
— Мы должны выполнить свой долг! — прервал я Каськины наставления. — Я останусь здесь, пока не уверюсь, что все идет по записанному в Хронике. Ты ведь у меня не спросилась и с мамой не посоветовалась, без спросу отправилась за мной в Блаблацию. А раз уж сунулась сюда, встревай дальше. Мамонтенок нас подождет, да она и привыкла ждать. А теперь честно поработай. Пиши понятно, чтоб при свете фонаря хорошо было видно.
И Каська послушно переписывала строфы круглым детским почерком. Иногда поглядывала на меня исподлобья, будто какой-то свой план придумывала.
Только Мумик носился по садику, буйствовал в пушистом снегу, валялся, потявкивал, как бы приглашая невидимую собачку поиграть вместе.
Когда мы ранними сумерками выходили из гостеприимного дома, я положил посередине стола ветку ели, горстку пахучего сена и поставил блюдечко с гостией. Старушка сердечно обняла нас, украдкой вытерла слезу, словно провожала на опасное дело.
— Благослови вас боже! — шепнула она, сунув мне в карман маленький сверток. — Это подарок Мумику от моей Гагуськи.
— А мы вам желаем доброго здоровья и тех малых, повседневных радостей, которые не ценим до тех пор, пока их не станет…
За воротами Каська дернула меня за рукав:
— А что она дала? Покажи! — и добралась до сверточка. Из бумаги выскользнул красивый ошейник из красной кожи, набранный медными заклепками. Остался, верно, от ее собачки. И нам обоим сделалось стыдно — со своими делами мы совсем забыли о подарке для нашей хозяйки. А она помнила.
— Папа, ты подбросил еще и лебедей, они же истиранят ее. Представляю, как бы нас мамуля просветила насчет таких жильцов на всю зиму, — попрекала Кася.
— А что мне с ними делать? Вижу, тебе домой невтерпеж, так за чем дело стало? Бери пса — и брысь! Будешь мне тут зудеть над ухом!
Установилась недобрая тишина, характерец и у меня, и у Каси имеется. Каська в меня: порывистость и своеволие в сочетании с упрямством дают смесь взрывоопасную. В других условиях я, возможно, назвал бы черты эти постоянством, готовностью защитить слабого, верностью избранным принципам. Но сейчас, само собой разумеется, вернуться домой невозможно, я предал бы товарищей. Хотя и понимал мрачные Касины взгляды. Отправилась сюда за мной, обещала привести на рождество.
Надутая, отстала на полшага. Под мышкой несла довольно большую коробку с елочными украшениями. Охотно пошла бы впереди, да не знала, какой дорогой я поведу к черной громаде замка с заново покрытыми кровлями. Мумик беспокоился, обегал нас вокруг, словно магическими кругами старался помирить нас. Умный пес чувствовал напряжение, угрозу ссоры.
Я шел размашистым шагом. Снег скрипел, мороз усиливался, небо поднялось высоко-высоко.
Прохожие пробегали сгорбившись, притопывали замерзшими ногами, и каждый нес елку, обмотанную веревкой, — словно пленника волок из лесу. А у меня покачивалась на плече ноша — сумка с моей Книгой, в которой наконец было записано все, что случится с Блаблацией. Слухи о нас, конечно, дойдут до Директора, и он пошлет к домику старушки своих агентов. Бульдоги возьмут наш след. Поэтому я выбирал людные улицы. С хроникой я уже теперь не расставался.
Для директорского суда моя Книга стала бы бесспорным доказательством всех моих вин и дала бы материал для приговора. На вечную память вписал я в Книгу имена товарищей, раскрыл такие детали заговора, что отдать ее мог бы только вместе с жизнью. Да и тогда я должен ее уничтожить, сжечь, утопить в проруби Кошмарки…
Но свершится ли в таком разе история? Директор умел мастерски запутывать самые простые дела. Могу поклясться, и сегодня он расставил людей для облавы, дабы загнать нас в ловушку. Уж он сумеет найти лжесвидетелей, возбудить против нас всеобщий гнев, натравить перепуганных обывателей… Ведь они все ищут виновных, кого бы возненавидеть, а не знают кого, значит, довольно указать на нас пальцем, отдать приказ: „Схватить их! Под суд!“ — и болташка обеспечена.
Когда мы молча проходили через парк, Мумик с злобным рычанием бросился в беседку. Оттуда выскочил козлик, начал отгонять пса и еще больше разозлил его.
— Придержите эту скотину! Он из меня клок выдрал!
— Ну и мотайте отсюда! — посоветовала Кася. — Он еще и кусается!
Хриплый голос, пелерина с капором — Каська походила на этакого вешалу. Мумик с лету понял, что хорошенько попугать Бобковита мы ему негласно разрешаем, и заметался вокруг козлика так, словно хотел оторвать ему бороду.
— Мумик! Ко мне! — крикнул я и свистнул на пальцах, словно кнутом ударил.
Пес нехотя повернул к нам, а козлика как ветром сдуло — удирал зигзагами, то и дело скрываясь за кустами.
Я погладил Мумика, шепнул ему:
— Умный пес! Хороший пес! Сразу понял, что это Директоров шпик. Не мешало бы его и тяпнуть за косматую ногу.
Боковой калиткой, заваленной сугробом, мы пробрались за оборонительную замковую стену, оттуда — к решеткам главного входа. Ворота замотаны цепью и закрыты на замок. На клумбе возвышалась стрельчатая серебристая ель. Ее-то я и имел в виду, давненько приглядел для наших целей.
Казалось, ель достигает до самого быстро темнеющего неба. Задрав голову, я размышлял, как бы забраться на самую верхушку, укрепить звезду и распустить золотистый дождь по всему дереву.
— Пригодилась бы лестница.
Только я пробормотал эту фразу, глядь — тут как тут оба Узелка, а за ними целая орава молодежи тащит высоченную лестницу, которую Директор использовал для соревнований, а остальные для чистки замковых водостоков и починки битой черепицы на крышах. С трудом, громко покрякивая, подняли лестницу, прислонили к качающейся верхушке ели. Сию же секунду разгорелась ссора — что в обычае у блаблаков, — кому лезть наверх. Кто первый начнет развешивать игрушки, соединять ветви гирляндами ярких елочных цепей.
— Тихо, молокососы! Здесь командую я! — И хотя произнес я это почти шепотом, все тотчас умолкли. — Никто из вас не полезет… Тут нужен кот! Где Мышебрат?
— Я здесь! — отозвался кот с азартной готовностью. — Мы пришли с Виолинкой. У королевны пистоль заряжена! Стоит в карауле у калитки, чтобы внезапно не обошли с тыла, — докладывал он торопливо. — Если что, бабахнет!