— Нет, — сказала она. — Не надо меня выгораживать. Это будет ещё одна ложь. В конце концов, ты же за меня написала сочинение про эти… антиботики.

— Антибиотики.

— Я и говорю, про антибиотики.

— Джейн, ты точно решила? Я правда могу говорить только про себя.

— Нет, я решила. Точно.

— Тогда давай сегодня, да? Скажем сразу всем — папе, Розалинде, ну и Бетти тоже. Вечером, когда все соберутся. Ну что, договорились? Железно?

— Железно.

И Джейн побежала переодеваться.

А вечером, когда вся семья — даже Бетти, которой давно пора было спать, — сидела на кухне за столом, Скай и Джейн выложили всё начистоту. Всё-всё от начала до конца. Без увёрток, без утаек, без домыслов.

Они изложили всё ясно и точно, ну разве что долго и путано разбирались между собой, кто больше виноват, — каждая корила себя. Они не пытались оправдываться. Скай при этом разглядывала потолок. Джейн с интересом изучала пол, будто никогда его раньше не видела. Лишь покончив с описанием своих преступных деяний, дочери впервые за весь разговор посмотрели на отца.

Мистер Пендервик вертел в руках очки. Он их складывал и раскладывал. Складывал и раскладывал — всем уже начало казаться, что вот сейчас они сломаются.

— Так, — сказал он наконец. — Давайте проверим, всё ли я понял правильно. Вам не понравились ваши домашние задания — они вам показались скучными, и вы договорились ими поменяться. А когда мистер Балл решил поставить пьесу Джейн на школьной сцене и когда стало ясно, что в сети вашего обмана угодит как минимум полшколы, вам просто не пришло в голову во всём признаться. Всё верно?

— Да. — Скай почувствовала себя маленькой. Как изюминка. Как крошечка, которую Пёс сейчас слизнёт с пола.

— И о том, чтобы рассказать всё мне, вы тоже не подумали?

Скай стало так стыдно, что ответить она не могла, только кивнула.

Пыталась ответить Джейн, но как только она открыла рот, её начали душить рыдания, и никто не разобрал ни слова. На неё было жалко смотреть. Бетти вдруг захотелось прильнуть к кому-нибудь, и она спрыгнула со своего стула и пересела к Розалинде на колени.

Пёс тоже разволновался и стал лизать Беттину левую кроссовку.

Мистер Пендервик встал и налил Джейн стакан воды. После двух глотков у неё уже получалось вставлять между рыданиями отдельные слова.

— Мы запятнали семейную честь… и ещё… папа… мы… тебя… оскорбили…

— Джейн, я не чувствую себя оскорблённым. Но я, конечно, разочарован. Видно, я многому не сумел вас научить. — Он грустно улыбнулся, отчего кое у кого за столом сердце чуть не разорвалось на части.

— Зато теперь вы мне уже во всём признались. Такой шаг тоже требует мужества, верно? Что ж, давайте теперь вместе думать, как нам нашу семейную честь распятнать… Есть предложения?

Скай перестала быть изюминкой и вздохнула чуть свободнее. Всё, самое трудное позади.

— В понедельник я расскажу обо всём мистеру Баллу. Пусть забирает меня в рабство, если хочет. Буду полы в классе мыть, доску вытирать. Могу машину ему помыть. Ну и придётся, конечно, мне самой написать про ацтеков. Хотя и так ясно, что пьеска получится — туши свет… И хотя я замучаюсь, пока её домучаю. Ах да, Ианте тоже всё расскажу. Пап, этого хватит?

— Ну, ещё чуть-чуть домашнего рабства — и тогда хватит. Я составлю для тебя список работ по дому. А ты, Джейн?

Джейн стёрла последние слезинки.

— Напишу новое сочинение про науку, помогу Скай отслужить рабство у мистера Балла. И дома тоже. И отошлю письмо-признание в «Камеронский вестник».

Мысленно она его уже почти написала. Письмо начиналось со слов: Дорогие сограждане, проживающие в Камероне, штат Массачусетс! С глубоким прискорбием извещаю Вас, что автором пьесы «Сёстры и жертвоприношение» является не моя сестра Скай, а…

— Джейн, не обязательно признаваться всему городу. Хватит твоей учительницы.

— Хорошо. — Честно говоря, Джейн предпочла бы иметь дело со всем Камероном, чем с одной мисс Бундой. Но малодушие, решила она, недостойно Радуги, да и Сабрины Старр тоже.

— Пап, — сказала Скай. — А ты нас сможешь простить?

— Конечно. Но вообще-то, — мистер Пендервик снова улыбнулся, уже не так грустно, как в прошлый раз, — я тоже должен попросить у вас прощения. За невнимательность и недогадливость. Объясни мне, Скай, ну как я мог поверить, что это ты написала пьесу?

— Она сказала, и ты поверил, — ответила Бетти с Розалиндиных колен, хотя все думали, что она уже давно спит.

— Папа прав, — кивнула Розалинда. — Мы должны были сразу догадаться. Разве Скай смогла бы такое написать: Как жить мне без любви моего возлюбленного… как там дальше?

Джейн как раз очень нравилась эта реплика:

— …влюблённого в мою сестру.

— Смогла бы, если б захотела, — обиделась Скай. Ей сегодня уже выпало столько испытаний, что без сомнений в её умственных способностях можно было бы, кажется, и обойтись.

— Но ты же не захочешь? — уточнила Розалинда.

— Наверно, не захочу. — Уголок рта у Скай наконец дрогнул. Это ещё была не улыбка, но уже что-то похожее.

— Скай, а вот это? — вмешалась Джейн: — Выходи за Койота, любезная моя сестра. Роди ему премного детей и назови одну из дочерей в мою честь.

— Да уж, это точно не захочу. Джейн, а скажи то же самое ещё раз — как я говорила!

Джейн, с выражением скуки и крайнего недовольства на лице — чисто Скай! — повторила последнюю реплику. Потом Скай продемонстрировала, как Джейн взволнованно мечется по сцене в роли Радуги. А Джейн изобразила, как Мелисса в роли Маргаритки злится из-за того, что всё внимание зрителей направлено на Джейн, а не на неё. А Розалинда — как Пирсон забывает текст во время объяснения с Маргариткой; а Бетти — как жрецы кричат «Кровь! Кровь!» — и все уже умирали со смеху, ибо ничто так не улучшает состояние духа, как избавление от тяжкого груза вины. Скай почувствовала себя так замечательно, что почти не жуя проглотила бутерброд с сыром и помидором и уже взялась за ведёрко с шоколадно-карамельным мороженым, но тут уж, конечно, сёстры тоже очнулись и потребовали разделить мороженое на всех.

Пока все увлечённо играли роли друг друга и гремели чашками и ложками, одна только Розалинда заметила, что мистер Пендервик не веселится вместе со всеми. А спустя несколько минут он вообще встал и вышел из кухни.

Когда он вернулся, в руках у него была оранжевая книжка, которую он носил с собой уже несколько недель.

— «Чувство и чувствительность», — прочла Розалинда на обложке.

— Да. — Мистер Пендервик положил книжку на стол перед собой.

Сёстры ждали, что будет дальше. Даже поедание мороженого прекратилось.

— Ты собираешься нам читать? — неуверенно спросила Джейн.

— Н-не совсем. Точнее, я сейчас почитаю, но всего несколько строк, — сказал мистер Пендервик. — Нет-нет, я не хочу загадывать вам загадки. Просто я тоже должен кое в чём признаться… Возможно, я просто оттягиваю этот не слишком приятный момент.

— Пап, тебе-то в чём признаваться? — спросила Розалинда.

— Надеюсь, это не убийство? — сказала Джейн. — И не казнокрадство. Скай, ну не лягайся!

— А ты не болтай ерунды!

— Нет, не убийство, — сказал мистер Пендервик. — И не казнокрадство. Скай, помнишь, ты сегодня спрашивала меня про обман? И я что-то такое говорил насчёт эгоизма?

Этот разговор Скай помнила дословно.

— Ты сказал: даже крошечный обман есть поступок бесчестный, если он совершается из трусости или из эгоизма.

— Да, спасибо. Так вот. В последнее время мне тоже приходилось прибегать к обману. И я бы даже не сказал, что он крошечный.

— Не верю, — твёрдо сказала Скай. — Ты никогда не обманываешь.

— Увы, Скай. Со мной тоже такое случается. Так вот. С Марианной я водил вас за нос.

Джейн ахнула.

— Вы с ней тайно поженились?

— Джейн! — Розалинда бы сейчас тоже с удовольствием кого-нибудь лягнула.

— Гм-м, девочки, давайте я вам сам всё расскажу. Думаю, так будет лучше. — Он пригладил спутанные кудряшки младшей дочери. — Малыш, ты как? Потерпишь ещё чуть-чуть?