Расстояние между ним и отрядом все время увеличивалось, и, несмотря на усилия Егора, последний воин вскоре исчез из поля зрения. На душе у него было нехорошо – он досадовал на то, что никто из воинов ему не помог. Проигнорировал его отставание и Михаил. «Может, он решил, что я испугался и передумал?» – обожгла мысль, но он упрямо скакал вперед, хотя и понимал, что это бессмысленно, так как не знал, куда надо ехать.

Здесь местность имела сложный рельеф: равнины чередовались с ущельями, холмами, быстрыми речками и озерцами. Собственно дороги не было, и Егору все время приходилось петлять, объезжать возникающие на пути препятствия. Ландшафт поражал своей унылостью, практически ничто не радовало глаз, было ощущение, что он находится на другой планете. Его все сильнее мучили сомнения: скачет он за вырвавшимся вперед отрядом или сбился с пути? Самым разумным было повернуть назад, ведь его фотографическая память запечатлела все, что он видел в пути, он сосчитал все встреченные достопримечательности.

За то время, что Егор находился в поселении, Михаил стал для него другом, а тот фактически бросил его. Хотя, по сути, Михаил поступил правильно, ведь перед ним стоит очень важная задача, так зачем же панькаться с членом отряда, от которого пользы ни на грош? Егор еще острее ощутил свою никчемность в мире, в котором оказался не по своей воле. Все знания и умения, полученные им за свою жизнь, здесь оказались бесполезными. Тут он годился только на то, чтобы таскать воду из реки, даже рабский обруч до сих пор не снял – не удосужился сходить в кузницу.

Самобичевание, которому подверг себя Егор, добавило горечи в душе, но не могло подсказать верное решение, как себя сейчас повести. В том, что он уже не найдет отряд Сагыша, Егор не сомневался. Вернуться в поселение? Но зачем? А что, если добровольная жертва Гюнеш и задумка Сагыша не помогут гикафисам одержать победу? Тогда его ждет смерть или рабство. А если найти какую-нибудь пещеру, затаиться в ней на время и дождаться исхода битвы? Спички у него есть, значит, будет огонь, а огонь – это жизнь, так как порой ночью здесь случаются заморозки. Лук и стрелы у него были, но Егор не был уверен в том, что сумеет попасть в движущееся животное. В речках и озерах в изобилии водится рыба, можно будет использовать копье в качестве гарпуна. Однако в глубине души он осознавал всю утопичность такого плана: ведь он никоим образом не узнает о результатах битвы, если не побывает в поселении, не пообщается с товарищами по несчастью, так нелепо оказавшимися в этом времени. Да и долго он не продержится, живя здесь отшельником, – зима в этих местах наступает рано, и тогда ему верная смерть. Сделав выбор, Егор повернул коня – он решил вернуться в поселение, словно в насмешку называющееся Угодный небу.

Езда на лошади его очень утомила, у него болели ягодицы от неудобного седла непривычного вида, ныли мышцы спины, словно он не ехал верхом, а таскал на себе тяжеленные мешки. Он не ожидал, что при езде на лошади задействуется столько мышц, и теперь понимал, что киногероям на экране телевизора лихо мчаться вскачь совсем не просто.

Ременная петля упала на него, казалось, с неба и резко сдернула на землю. Полуоглушенный после падения, задыхающийся от стянувшей шею петли, он, как при замедленной киносъемке, увидел, что к нему бросились вооруженные люди и приставили к груди копья, после чего освободили от аркана.

Толстый, с круглым лицом под меховой шапкой, с узкими глазами-щелочками, предводитель отряда воинов начал что-то грозно спрашивать, Егор, растерявшись, опять заговорил на языках, которые знал: английском, немецком, испанском, переходя с одного на другой. Разозлясь, толстяк стал хлестать его плеткой, стараясь попасть по лицу. Егор, как мог, защищал лицо, плетка обжигала ему руки, от ударов рукава куртки порвались, превратились в лохмотья. Он стал выкрикивать в отчаянии: «Тахит Сайрым! Кайсым!»

Эти слова подействовали на толстяка, он перестал хлестать Егора и снова что-то спросил. Егора хватило только на то, чтобы повторять: «Тахит Сайрым! Шаман Кайсым!»

Толстяк, видно, ожидая чего-то другого, вновь замахнулся плеткой, но тут высокий воин, стоявший чуть в стороне, что-то резко выкрикнул, и толстяк опустил руку. Егор понял, что именно высокий воин командует отрядом лазутчиков, отправленных Сайрымом вперед.

Воин рукой показал на обруч раба на шее Егора и произнес длинную фразу, упомянув Сайрыма. Егора связали, перебросили, как мешок, через коня. Один из воинов сел в седло, и для Егора начались новые мучения – в такой позе путешествовать на лошади. Перед глазами так быстро мелькала земля, что Егору казалось, будто они мчатся на «Формуле-1» по автостраде, и он прикрыл глаза. Потекли мучительные часы непрерывной скачки. Он понял, что ошейник раба вместе с вооружением воина и то, что он назвал имена их предводителей, поставили в тупик руководителя разведотряда, и тот решил отправить его к руководству, не зная, как с ним поступить.

На место расположения войска Сайрыма прибыли уже ночью. Егора бросили в юрту, где находилось несколько спящих воинов, от ремней не освободили, и он страдал, ощущая свою беспомощность, испытывая жажду и боль в затекших руках и ногах. Лишь утром его освободили от пут, и ему с трудом удалось восстановить кровообращение. Когда пульсирующая кровь заколола множеством иголочек, ему захотелось закричать от боли, и он еле сдержался. Его завтрак состоял из пиалы холодной воды и черствой лепешки, которую он с трудом прожевал. Не успел он поесть, как воины стали разбирать юрту и грузить ее на вьючных лошадей.

Низкорослый воин с тонкими усами, опускающимися по сторонам рта, стал его охранником. То, что требовалось делать, он показывал жестами. Перед тем как они двинулись в путь, охранник надел ременной аркан на шею Егору, но руки оставил свободными. Он ехал на лошади неторопливо, но на подъемах, если Егор замедлял шаг, петля удавкой сдавливала шею, заставляла ускорить темп, а иногда и перейти на бег. По сравнению с передвижением лежа, связанным, поперек лошади и неудобств минувшей ночи Егор считал свое теперешнее положение чуть ли не комфортным.

Часа через два пути Егор почувствовал усталость, и петля все чаще заставляла его ускоряться. Их обгоняли отряды конных воинов, одни при виде пленника что-то громко выкрикивали, а кто-то даже подскочил к Егору и пару раз огрел его плеткой по спине и под общий хохот товарищей, довольный, вернулся в строй. Другие молча проезжали мимо, не проявляя к нему никакого интереса.

Впереди показалось большое скопление воинов, и уставший Егор понадеялся, что они прибыли на место и появится возможность передохнуть. Так и случилось – они остановились на возвышенности, с которой хорошо просматривалось расположение войск галлаксов. Егор увидел, что их армия выстроилась между двух холмов полумесяцем, выпуклой частью вперед, а метрах в пятистах расположились гикафисы. Выходит, где-то невдалеке затаились отряд Сагыша и Михаил.

Неподалеку был установлен большой шатер, подход к которому охраняли несколько десятков воинов. Если воины, которых Егор встречал в пути, одеты были кто во что горазд и вооружены чем попало, то эти были в кольчугах, а их головы защищали металлические колпаки, обшитые мехом. Он понял, что это не иначе как личная охрана тахита и в группе людей, толпившихся у шатра, возможно, находится сам главный военачальник Сайрым.

Охранник спешился и подвел Егора на аркане к воинам, охранявшим подходы к шатру, жестом велел Егору стать на колени и что-то громко прокричал охране. Сразу же один из воинов побежал к шатру, а внимание Егора привлек шум, возникший в выстроившихся войсках, – там грохот барабана сопровождало звучание инструмента, похожего на свирель, и строй воинов начал вытягиваться в более ровную линию. Вдали показалось облако пыли, его подняли скачущие всадники, и стало понятно, что гикафисы решили атаковать, пока вражеское войско не успело перестроиться после походного марша и не подтянулись все отряды. Предстояло конное сражение армий двух кочевых народов, имеющих схожее вооружение, а возможно, и тактику и стратегию.