То, что рассказывала Маргарита Львовна, вызвало у меня ассоциацию с моим недавним путешествием в прошлое. Проводником у бежавших блатных был Панкрат, знающий, где спрятано серебро капитана Сатунина. Может, Панкрат – это прозвище человека по фамилии Панкратов? Но тогда выходит, что он погиб значительно позже и об этом было хорошо известно Григорию Метелкину. Вот только зачем ему надо было являться к его жене с явной ложью? Чего он хотел добиться?
– У Марии закрутился роман с Метелкиным. Диме в то время было уже пятнадцать, и он прекрасно понимал, что этот мужчина – проходимец и подлец. Неожиданно приехала из Киева сестра Марии Лариса, объяснив, что хочет спасти ее и Диму от грозящей смертельной опасности, о которой ей сообщили карты. Мария, по уши влюбленная в Метелкина, ничего не хотела слушать. Она согласилась только на то, чтобы Дима уехал вместе с Ларисой на летние каникулы в Киев. Дима был рад увидеть новые места, он не знал, что прощается с матерью навсегда и вернется в Ленинград после войны будучи уже взрослым, самостоятельным человеком.
Дима до конца жизни не мог себе простить, что покинул мать. Он был уверен, что, если бы тогда остался дома, она была бы жива. Я его так и не убедила в том, что тогда, возможно, сгинул бы и он. – Старушка замолкла, видимо, мысленно споря с давно умершим супругом.
– Как его мама погибла? – не утерпев, я отвлекла ее от размышлений.
– Метелкин был замешан в темные дела, и его арестовали. На допросе он назвал Марию Сигизмундовну своей пособницей, и ее тоже арестовали. Она получила десять лет лагерей и оттуда не вернулась.
– Какова же судьба Метелкина?
– Ему грозил расстрел, но во время следствия он как-то неожиданно сошел с ума и был отправлен в психиатрическую лечебницу.
– Возможно, он лишь симулировал сумасшествие, – высказала я предположение. Мне вспомнился допрос Метелкина и то, чем он закончился для следователя.
– Возможно, по крайней мере Дима так думал. В молодые годы у него возникла навязчивая идея – покарать собственными руками виновника гибели матери. Поэтому он поступил в медицинский институт на отделение психиатрии, чтобы таким образом добраться до Метелкина. Учеба у него затянулась на долгие годы – с предпоследнего курса его мобилизовали, он был военврачом всю войну и окончил институт в сорок восьмом. Но ни диплом врача, ни воинские награды не помогли ему поступить на работу в «психушку» закрытого типа, где содержались преступники, – мешала судимость матери. Только в конце шестидесятых годов ему, уже известному врачу, профессору, удалось попасть туда в качестве консультанта. Идеи убить подлеца у него уже не было – ведь этим он только бы навредил себе и нашей семье, но желание высказать тому все, что о нем думает, осталось. Но Дмитрий увидел перед собой дряхлого старика с пустыми глазами, уже в состоянии «овоща» – ни о каком разговоре не могло быть и речи. Просмотрел его медицинскую карточку и поразился – тот пребывал в этом состоянии с момента поступления в лечебницу и никаких признаков улучшения у него не наблюдалось. Лечащие врачи тоже недоумевали: у больного не было обнаружено никаких нарушений в функционировании мозга. В период «перестройки» и всеобщей гласности Диме удалось добиться реабилитации матери и получить доступ как к ее уголовному делу, так и к делу Метелкина. Выяснилось удивительное – Метелкин сошел с ума, превратившись в «овощ», буквально через несколько дней после ареста. Судя по протоколам допросов, он с самого начала стал давать следователю нужные показания, и вряд ли к нему применялись особые физические воздействия. А затем вдруг стал «овощем» и потерял способность говорить. Подобное могло бы произойти в том случае, если бы Метелкин получил тяжелую травму головного мозга, однако об этом в его медицинской карточке не упоминалось. Дима вновь отправился в «психушку», но Метелкин к тому времени умер, а результат патологоанатомического исследования поверг в шок. Мозг Метелкина не имел никаких изъянов, не считая изменений, присущих его возрасту. Хотите посмотреть? – предложила старушка. – Дима сделал копию.
С необычной для ее возраста живостью она встала из-за стола и, достав из шкафа кипу ксерокопий, положила их на стол. Начала их перебирать, комментируя вслух:
– Вот ксерокопия протокола допроса Метелкина, а вот – допроса Марии Сигизмундовны, эти дела вел один и тот же следователь – Кайсаров. А вот и само заключение патологоанатома.
– Спасибо, не надо, – пробормотала я, оглушенная обилием ненужной мне информации, но, чтобы не обидеть старушку, взяла предложенный листок и, не вникая в смысл, пробежала глазами. Следователь Кайсаров за свои прегрешения понес жестокое наказание.
– Спасибо, Маргарита Львовна, вы очень мне помогли. – Мне хотелось как можно быстрее покинуть эту комнату и говорливую хозяйку, я здесь словно задыхалась.
Разговор этот мне ничего не дал, кроме ощущения того, что я прикоснулась к чему-то нехорошему и омерзительно скользкому. Мне захотелось выпить, алкоголем заглушить неприятные ощущения. Любо в очередной раз продемонстрировал свою прозорливость и сразу увел меня из комнаты мамы, говоря при этом:
– Продолжим наше пиршество – лазанья с соусом бешамель заждалась нас. Под нее лучше пить кьянти.
На этот раз, не ожидая рекомендаций хозяина, прежде чем отведать блюдо, я почти до дна осушила бокал красного сухого вина. Любо одобрительно улыбнулся и подлил мне вина. От количества выпитого и съеденного у меня слегка закружилась голова, возникло ощущение необыкновенной легкости. Настроение улучшилось. Мне нравилось все – то, что я приехала сюда, сам Питер, хотя я его толком не рассмотрела, его жители, из которых я знала только двоих: таксиста, привезшего меня из аэропорта, и гостеприимного хозяина этого дома. Нет, троих – я же познакомилась с мамой Любо!
Когда Любо заговорил о десерте, я потребовала сделать перерыв. Мы перешли в гостиную на г-образный диванчик, Любо подкатил к нему стеклянный столик на колесиках, весь уставленный всевозможными бутылками. Смеясь, я заявила, что такие передвижные столики – отстой, пережиток прошлого. Мы пили ликер «Бейлис» и курили сигару, одну на двоих. Я всего раз, еще в школе, попыталась начать курить, но сигарету так и не докурила. Вот сигара – совсем другое дело, ее дым мягче, и его не надо вдыхать в легкие, а нужно только ощущать приятный вкус во рту и аромат.
Вместо десерта я потребовала съездить на Гороховую, намереваясь пройти инициацию, подружиться с городом. Любо вызвал личного водителя – у него оказался классный черный джип «Гранд Чероки» с шестилитровым двигателем. Мы прокатились с ветерком по опустевшему вечернему Петербургу; в окошке мелькали, словно нарисованные, разноцветные дома старого города, не задерживаясь в памяти. Немного не доехав до устремившегося золотым шпилем ввысь Адмиралтейства, мы остановились возле шестиэтажного каменного здания и вошли в расположенную по центру фасада арку. На выходе нас встретил каменный мешок прямоугольного двора, стиснутого со всех сторон стенами. Помню, как поднимались по широкой лестнице, как вышли на чердак, а оттуда по узкой лесенке – на «пятачок» и оказались в окружении всевозможных форм и цветов крыш, раскинувшихся во все стороны, как море. Очень много было декоративных башенок, а вдали, подобно скале среди бушующей стихии, вздымались купола Исаакиевского собора. Я радовалась, что-то кричала, загадывала желания.
На обратном пути Любо завез меня в ночное казино со стриптизом. Я ему стала доказывать, что у меня ноги не короче, чем у танцовщиц, которые только своими ногами и могут похвастаться. А я – особенная, так как могу путешествовать во времени. Я ему рассказала прошлогоднюю историю, связанную с Феликсом Проклятым, о том, как случайно стала владелицей уникального анкха. И о том, что совсем недавно побывала в горах Алтая, где сопровождала группу беглых урок, у которых в качестве заложника находился Григорий Метелкин. Любо поддакивал мне, но по его глазам я видела, что он всему этому не верит. Потом я, понимая, что слишком много выпила, потребовала отвезти меня в гостиницу. Любо согласился, но отвез меня к себе домой, отвел в комнату с широкой двуспальной кроватью, сказал, что я могу здесь жить сколько захочу и направился к двери. Дальнейшее смазалось, и я вскоре отключилась, провалившись в сон.