— Это было с вашей стороны крайне неосторожно, — сурово укорил он ее. — Если бы вы только высказывали свои предположения о Грире, это еще можно понять, но сообщать постороннему человеку о секретном совещании в Белом доме… На мой взгляд, это непростительно, говорю вам честно.

— Теперь я это вижу, сэр, — сказала она. — Это все потому, что я думала, Баттер ничего не смыслит в политике и ничего не станет никому пересказывать. И еще мне казалось, что она понимает: разговоры о Белом доме не должны выходить за стены нашей квартиры. Даже сейчас трудно в это поверить… Если бы вы ее знали, господин президент, вы бы меня поняли.

На какое-то время он задумался.

— Джилл, — спросил он, — чем эта мисс Баттер зарабатывает на жизнь? — и едко добавил: — Торгует вразнос марихуаной? Или продает свои скульптуры?

Джилл покачала головой.

— Нет, она получает жалованье, служит секретаршей, кажется, в МСКО.

— МСКО? — спросил президент.

— Да, сэр. Международная служба культурных обменов. Это частная организация. Они приглашают артистов и музыкантов к нам, а наших посылают за границу.

Роудбуш нахмурился.

— И давно мисс Найгаард живет с вами?

— Вернее сказать, я живу у нее, — ответила Джилл. — Это ее квартира. Я к ней переехала, ну, наверное, года два назад, когда моя знакомая, с которой мы вместе жили, вышла замуж.

Разговор пошел легче, хотя президент ни на секунду не позволял нам забывать, что он в этом деле потерпевшая сторона и страдает по нашей вине. Под конец Роудбуш сказал, что, учитывая положение Джилл в Белом доме и нарастающее напряжение предвыборной кампании, ей благоразумнее сразу же переехать. Джилл поспешно согласилась.

— Арендный договор на имя Баттер, — сказала она. — Я заплачу свою долю за месяц вперед и завтра же переберусь, если мой босс даст мне выходной день.

Я живо согласился.

Затем мы заговорили о мисс Найгаард. Несомненно, она все передавала людям Уолкотта либо сама, либо через какого-то посредника. Нам было все равно, как она это делала. Главное — предотвратить утечку информации. В отношении самой мисс Найгаард президент ничего не хотел предпринимать. Случившегося не поправишь, а больше она нам вредить не сможет. Однако я настаивал: надо побольше узнать о Баттер. Сама мысль, что эта дилетантка с тяжелым подбородком — Баттер никогда не вызывала у меня теплых чувств — подложила нам с Джилл такую свинью, приводила меня в ярость. В конце концов президент разрешил мне произвести расследование, если только оно не отнимет слишком много времени. Его больше волновала предстоящая речь Калпа. Точное описание нашего «кризисного» совещания покажет всем, что в нашем лагере царит разброд и уныние. А сообщение о моей угрозе уйти в отставку только подольет масла в огонь.

— Придется вам с этим повозиться, Джин, — сказал Роудбуш.

— Ничего, я уже знаю, что буду делать, — ответил я. — Калп не пользуется доверием в нашем лагере. Его корыстные и злоумышленные намерения очевидны. Мы не собираемся комментировать политические нападки оппозиции, какими бы нелепыми они ни были. Точка.

— Надеюсь, все обойдется, — сказал президент, но в голосе его звучало сомнение.

Он встал, обошел стол и пожал мне руку.

— Извините меня, Джин.

— Это моя вина, господин президент!

Джилл тоже робко протянула руку. Президент пожал ее и потрепал Джилл по плечу.

— Отныне никаких Баттер, договорились? И не болтайте больше.

— Отныне и во веки веков, — сказала она. — Я не разговариваю даже во сне.

Едва мы вернулись в пресс-бюро, Джилл задала мне жару:

— Ну, мой честный преданный рыцарь, что скажете? Едва его прижали, он сразу закричал, что это я виновата! А почему ты решил, что все разболтала именно я? Ты сам ни с кем больше не говорил об этом?

— Я говорю о подобных вещах только с теми, кому верю, — ответил я. — Чего не скажешь о тебе, болтушка… Выбрать Баттер Найгаард в наперсницы!.. Господи, Джилл, неужели ты здесь ничему не научилась?

— Кое-чему научилась. Я узнала тебя, Джин Каллиган. По-видимому, ты легко теряешь веру в своих друзей.

Логика у нее была чудовищная, но я не дал сбить себя с толку.

— А когда ты выболтала ей последние новости? Прошлой ночью?

Она скрестила руки и обожгла меня взглядом.

— Я могла бы не отвечать, но отвечу. Мы говорили с ней позапрошлой ночью, после совещания и твоего заявления о том, что ты уходишь в отставку. А прошлой ночью, к твоему сведению, Баттер не было в городе.

Я подумал, что в таком случае Джилл могла бы позвонить и пригласить меня к себе. Эта мысль разозлила меня не меньше, чем ее остроумное заявление, будто во всем виноват я, а не она.

— А куда она отправилась? — спросил я.

— Понятия не имею.

— Ладно, позвони-ка этой Баттер-таттер на работу. Я хочу поговорить с ней по телефону.

Она бросила на меня уничтожающий взгляд, однако села за свой стол и принялась названивать.

— Она еще не вернулась, — сказала Джилл через некоторое время. — Из ее конторы отвечают, что она должна прибыть на Национальный аэродром в шесть тридцать восточным рейсом номер семьсот два из Чарльстона, Западная Виргиния.

Былой полицейский азарт пробудился во мне.

— Узнай, откуда прибывает в Чарльстон рейс семьсот два.

Вскоре она ответила:

— Из Хантингтона, а туда — из Луизвилла.

— Луизвилл, — повторил я. Поймав многозначительный взгляд Джилл, я понял, что ей пришла в голову та же самая мысль. — Интересный завязывается узелок.

— Баттер Найгаард, — сказала она шепотом, но в ее шепоте прошелестели отравленные стрелы.

Некоторое время мы работали молча, затем Джилл подошла к моему столу.

— Я хочу попросить прощения, — сказала она. — Мне бы сходить к психиатру, должно быть, я тронулась, если могла так довериться Баттер… Я-то думала, что могу с ней говорить, как с тобой! Этого никогда больше не будет. Джин.

— Хорошо, — сказал я, подавив желание прочесть ей нотацию. Упреков президента было, пожалуй, вполне достаточно для одного дня. — Забудем сейчас об этом. Я хочу послушать, что скажет сама Баттер.

Я решил встретить курильщицу зелья в аэропорту. Послеполуденная пресс-конференция прошла как и в предыдущие дни — я отделался обычными синяками и шишками, — а затем я отправился за своей машиной на стоянку в западном служебном секторе. Хотя мне в Белом доме полагалась машина с шофером, я редко ею пользовался. Делал вид, будто мне нравится самому сидеть за рулем. Но в действительности, принося эту небольшую жертву, я чувствовал себя скромным и добродетельным, а этими качествами я, право же, не был обременен.