— Спросите своего босса, — сказал он вяло. — Увидимся через две недели… Я уйду через черный ход.

С этими словами Полик повернулся и вышел, даже не попрощавшись с Джилл своим обычным насмешливым жестом. Она сидела онемев и смотрела ему вслед, пораженная не меньше меня.

— Ну, — сказал я, — как тебе это нравится?

— Чем дальше, тем интереснее. — Она удивленно покачала головой. — Сначала великий мужественный пресс-секретарь отказывается от своего решения подать в отставку. Затем мистер Борец за свободу печати перестает бороться за самую большую, по его словам, сенсацию века. Наверное, у Пола Роудбуша есть тайная моральная дыба, чтобы так выкручивать людям души.

— Нас нельзя сравнивать! Я работаю на Роудбуша, а Полик работает только на Полика.

— А если содрать с вас это «нас мужчин нельзя», что останется? Глина, нет?

— «Глина, да», а не «глина, нет». — У меня в голове мутилось. — Перестань, бога ради, переворачивать фразы, как миксер!

Она уже хотела ответить, но загудел зуммер прямого телефона.

— Слушаю, милая, — сказал я Грейс, но это была не Грейс, а сам президент.

— Прошу вас немедленно ко мне, — сказал он. И голос его исключал всяких «милых». Опять неприятности.

Я добежал до его кабинета в рекордное время. Он стоял у балконного окна. Когда я вошел, он круто повернулся и пошел мне навстречу. Его лицо без улыбки казалось каменным. Таким я его видел редко, но понял: Роудбуш был в ярости.

— Не понимаю, что стряслось с Поляком… — начал я.

Он отмахнулся.

— Об этом потом, — сказал он. — Я хочу поговорить о вас.

— Обо мне? Что я такого сделал… особенно в последнее время?

Он стоял перед мной, глядя мне прямо в глаза. И вовсе не собирался вежливо предложить мне сесть.

— Джин, — сказал он, — мне казалось, мы достигли соглашения. Договорились — во всяком случае, я так думал, — что все останется по-прежнему до девятого октября.

— Так и есть, сэр.

— В таком случае не будете ли вы любезны объяснить, каким образом люди Уолкотта узнали о нашей частной беседе? — спросил он тихо, еле сдерживаясь, и взгляд его был суров.

— Господин президент, извините, но я не представляю себе, о чем идет речь.

Все наваливалось на меня сразу. В каком еще преступлении обвинит меня Полик?

— Звонил Дэнни Каваног, — сказал Роудбуш. — Если бы здесь не было Полика, мы бы с вами разобрались на месте.

— Но, господин президент! Ей-богу, не понимаю, чего вы хотите.

— Дэнни, — продолжал он, не обращая внимания на мои слова, — получил сведения из своего источника в штабе Уолкотта, что Калп, их штатный палач из Луизвилла, готовит речь, в которой собирается рассказать о самых конфиденциальных подробностях нашего стратегического совещания, состоявшегося в эту среду. Он выступит через несколько дней.

Мои мысли помчались наперегонки. Дэнни, как я знал, устроил в штабе Уолкотта своего человека, который сообщал нам о тактике и стратегии противника. Дэнни не промах. Но, видимо, и Мэтти Силкуорт тоже не дурак. Кто-то из самых близких к Роудбушу людей продавал нас. Но кто?

— На совещании было девять человек, — сказал я, — но, если исключить вас, меня и Дэнни, останется шестеро, которые могли…

— Дело совсем не в этом, Юджин, — сказал он, и это официальное «Юджин» сразило меня. — Калп собирается также рассказать о вашей угрозе уйти в отставку и о нашем десятидневном соглашении. Мало того, он приводит все подробности разговора.

До меня дошло. Ведь во время того разговора в кабинете нас было только двое. Я вдруг почувствовал себя голым и беззащитным.

— Господин президент, — начал я, заливаясь краской, — я не знаю, что сказать. Я понимаю…

— Я тоже, — отрезал он. — Теперь ясно, почему вы так хотели уволиться.

Он обрушился на меня сразу с двух сторон, как из засады. Я смешался и на мгновение оцепенел. Только стоял и смотрел на него, и вид у меня, наверное, был преглупый.

— Господин президент, — сказал я наконец, — это не в моих правилах. Я так не поступаю.

— Это вы мне достаточно ясно дали понять в тот раз, когда клялись в верности. Но тут одна загвоздка, Юджин. Если вы помните, мы тогда разговаривали наедине. Остальные уже ушли.

— Знаю, сэр, — я уже оправился и лихорадочно искал объяснения.

— И еще одно, — сказал он. Голос его был холоден, как сталь в мороз. — Теперь я припоминаю, что многие подробности в первой речи Калпа тоже, несомненно, просочились отсюда. Например… первая — об исчезновении «доктора X», как он его называет. Вы узнали, что ФБР заинтересовалось доктором Любиным, и я вам это подтвердил. И вторая — сообщение о том, что Стив улетел в Бразилию. Об этом вы тоже знали, от Полика, насколько я помню.

Он бросил мне в лицо эти фразы, каждая из которых была обвинением в измене, а затем умолк, ожидая ответа. Я вернулся мысленно к первой неделе после исчезновения Грира — казалось, с тех пор прошли годы! — и начал выискивать, вспоминать, перебирать факты.

— Господин президент, обо всем этом я не говорил ни с кем, — сказал я — И о нашей беседе во вторник тоже. Это все, что я могу сказать.

— Ни с кем? Это заведомая ложь.

И тут меня осенило. Господи, ведь ей я рассказывал почти обо всем! Я был так потрясен, что имя вырвалось у меня само собой.

— Джилл! — простонал я.

Он вопросительно взглянул на меня.

— Джилл Николс?

— Да, сэр… Я… мне и в голову не приходило. Она знает многое из того, что здесь происходит… Мы с ней… Но я не могу поверить!

Можно было больше ничего не говорить. Я знал, что он уже давно догадывался о нашей близости. А теперь узнал лишь то, насколько мы близки.

— Я считаю, нужно ее позвать, — сказал он.

— Прошу вас, не надо! — слабо запротестовал я. — Учитывая все обстоятельства, лучше я поговорю с ней сам.

Он посмотрел на меня без малейшего сочувствия. Лицо его было по-прежнему сурово.

— Нет, — отрезал он. — Мы поговорим с нею оба. — И добавил, не скрывая сарказма: — Учитывая все обстоятельства, я в этом деле лицо самое заинтересованное.

Не очень-то вежливо было с его стороны так явно выказывать мне недоверие. Но я был беспомощен: президент уже принял решение. Он опустил тумблер интерфона: