Проныру Нельсона охватило волнение. Кровь забурлила в жилах, как у гончей, почуявшей запах загнанного зверя. Банальный сюжет, подумал он, и в то же время сюжет грандиозный. Белый ученый спасается от белого расистского режима и бежит через территорию недружественных африканских стран! Это получше, чем контрабанда маиса! Хотя маис — тоже важная тема. В конце концов, все кенийцы кровно заинтересованы в бесперебойном снабжении зерном и, следовательно, в незамедлительной ликвидации гангстеров, наживающихся на его контрабанде… Но, будучи репортером уголовной хроники, Проныра Нельсон знал разницу между важным и по-настоящему интересным сюжетом. История с исчезнувшим ученым была по-настоящему интересной. Даже грандиозной, повторил Проныра Нельсон. Из тех, что многим по душе.

Синим карандашом он заключил в круг заголовок статьи в «Рэнд дэйли мэйл»:

Во второй круг попало имя ученого. Проныра Нельсон откинулся на спинку стула и уставился на оба круга с таким видом, словно собирался обнаружить в них какой-то скрытый смысл. Он перебирал в уме всевозможные повороты столь заманчивого сюжета. У него был педантичный и проницательный ум, не допускавший малейших отступлений от логики в старой как мир игре в полицейских и воров. Годы репортерской работы в отделе уголовной хроники научили его, что в этой игре и преследователь, и преследуемый действуют в соответствии со строгой логикой. Каждый из них имеет представление об условиях, диктующих поведение другой стороне, и делает необходимые выводы, на которых строит свои поступки: один — с целью улизнуть, другой — с целью изловить. Репортер уголовной хроники — не преследователь и не преследуемый. Он лишь наблюдает за игрой в полицейских и воров и способен беспристрастно оценить логичность действий тех и других. Хороший репортер уголовной хроники должен быть наделен острым умом, и у Проныры Нельсона он был острее бритвы.

Проныра отточил его в нелегкие годы детства, проведенного в Мутурве — трущобном районе Найроби. Выбор был прост: либо ты шевелишь мозгами и выживаешь, либо ты недоучка и становишься жертвой местного хулиганья. Он выжил, окончил начальную школу святого Петра вблизи Мутурвы, затем среднюю школу Мангу и в довершение всего добился стипендии для учебы в Гарвардском университете.

Студенческая жизнь в Кембридже (штат Массачусетс) имела свои светлые и темные стороны. Он быстро приспособился к распорядку университетского городка, но завязать контакты с людьми в Новой Англии оказалось совсем не простым делом. Не то чтобы он не умел заводить друзей — скорее нравственная атмосфера в Кембридже конца пятидесятых годов не готова была принять черного студента, да еще из Африки. Но в конце концов он освоился, а изоляция от местного общества, на которую он поначалу был обречен как иностранец, даже придала ему внутренние силы.

Он избрал физику и математику не потому, что мечтал о научной карьере, а по тем же побуждениям, по каким выбирал для себя в драках с ребятами из соперничавших шаек самого трудного противника. Восхитительное ощущение — драться с парнем старше и сильнее тебя. Дерзкая отвага не раз выручала его, помогала покидать поле битвы победителем. Он принял вызов, вступил с физикой и математикой в схватку и вышел из борьбы с дипломом бакалавра.

По окончании колледжа он неожиданно решил получить степень магистра журналистики в Колумбийском университете. Никакой особой причины взяться именно за журналистику не было. Друзья, которые вместе с ним изучали физику и математику, находили такую перемену специальности довольно странной. Но решение Нельсона Наэты было бесповоротным. Ему хотелось немного продлить свое пребывание в Америке, и поступление в аспирантуру предоставляло благовидный предлог. Да и Нью-Йорк дал бы множество новых впечатлений. Он разослал заявление в несколько учебных заведений. Высшая школа журналистики при Колумбийском университете откликнулась первой, и Нельсон сменил Кембридж на Нью-Йорк в том же месяце, когда окончил Гарвард.

В Нью-Йорке он испытал впервые те волнения, которые выпадают на долю репортера уголовной хроники. Каждый день он поглощал газетные истории об избиениях, изнасилованиях, грабежах и убийствах. Несколько раз в роли практиканта Нельсон сопровождал на задания матерых репортеров уголовной хроники из «Нью-Йорк дэйли ньюс». Тогда он и изведал ни с чем не сравнимое лихорадочное волнение, тогда и решил непременно стать репортером уголовной хроники по возвращении в Кению. Одно страшило его: перспектива надолго застрять за каким-нибудь редакторским столом в маленькой газетенке в Найроби. Он был готов на все, лишь бы избежать этого.

Когда срок учебы в школе журналистики подошел к концу и настала пора возвращаться домой, он разослал письма в несколько газет в Найроби, предлагая свои услуги в качестве репортера уголовной хроники. Лишь одна газета — «Найроби обсервер», которая в то время только расправляла крылышки, — взяла на себя труд ему ответить. Оказалось, редактор как раз искал такого репортера. С тех пор Проныра Нельсон и «Найроби обсервер» стали неразлучны.

С годами он создал себе имя своей бескомпромиссностью и приобрел репутацию самого дерзкого, самого отважного и самого удачливого кенийского репортера. Работа приводила его к частым конфликтам с законом. Он неоднократно сталкивался с гангстерами и кое-кем из «шишек», которые оказывали им покровительство. Случалось, его догадки не имели ничего общего с действительностью, и написанные на их основании статьи оборачивались крупными неприятностями для него и для газеты. Не раз и не два после публикации его статей газете приходилось вести тяжбы в суде, защищаясь против обвинения в клевете. Нов общем и целом статьи эти приносили газете большую пользу, тиражи неуклонно росли, а читатели забрасывали редакцию письмами на его имя. Проныра Нельсон был счастлив и считал журналистику лучшим занятием на свете.

Продолжая глазеть на два синих круга, большой и маленький, он размышлял, как бы поступил на месте доктора Корнелиуса Эразмуса. Как бы действовал он сам, очутись на месте белого беглеца из Южной Африки, чтобы достичь безопасного пункта на другом континенте?

Разумеется, в Родезию нечего и соваться. Она наводнена южноафриканскими шпиками. Южноафриканская полиция успела, конечно, снабдить родезийские власти фотографией исчезнувшего ученого, и сейчас родезийские полицейские вместе с агентами Претории уже прочесывают всю страну. В любом случае — даже чисто психологически — Родезия неподходящее для беглеца место. По сходным соображениям Проныра Нельсон отбросил Мозамбик и Анголу. Первым убежищем для Эразмуса на сухопутном маршруте могла бы стать Замбия. Правда, замбийские власти с полным основанием относятся к белым, особенно из Южной Африки, подозрительно. Там легко могут возникнуть неприятности, и замбийцы, чего доброго, арестуют ученого, посадят в тюрьму или, того хуже, вернут в Южную Африку. В Танзании, пожалуй, беглеца ждут подобные же проблемы. И все-таки, рассуждал Проныра Нельсон, Эразмус почти наверняка избрал путь через Замбию и Танзанию. Вероятно, с помощью эмигрировавших туда борцов за свободу Южной Африки он рассчитывает попасть в Найроби, откуда можно вылететь самолетом в Европу. Выходит, ученый должен стремиться не куда-нибудь, а в Найроби! Эта мысль пронзила Проныру Нельсона подобно молнии, как и естественно пришедший на ум следующий вопрос: что бы делал он на месте преследователя? Единственный ответ: караулил бы беглеца в Найроби!