Первая и Вторая мировые войны, как и большинство войн в истории, были битвами за мировые ресурсы и за рынки, и через них — за контроль над процессами производства материальных благ. Старые имперские нации Европы обанкротились в этих битвах за мировые богатства, и у них не осталось сил для удержания контроля над миром. Весь бывший колониальный мир почувствовал шанс на свободу, и многие из новых стран смотрели на Америку как на модель своего будущего.

У Америки были собственные ресурсы для сохранения высокого стандарта жизни, и она вполне могла бы поддержать попытки колоний вырваться на волю. Но культурные и религиозные соображения [641] перевесили моральные. Старые имперские страны Европы передали полицейскую дубинку руководству Америки. «Оптовый» государственный терроризм стал инструментом подавления возрождающихся народов.

Чтобы меньшинство продолжало подавлять мировое большинство, к процессам производства и распределения материальных благ пришлось допустить новые страны. Чтобы остановить быстро распространявшийся социализм, нескольким основным странам (Японии, Тайваню, Южной Корее), находившимся на границах социалистического лагеря, был дан доступ к технологиям, к капиталам и рынкам. Это, естественно, произошло полностью в духе описанного Фридрихом Листом протекционизма, и никак не свободной торговли Адама Смита. Хотя Адам Смит и проповедовался в каждой университетской аудитории в качестве обоснования успехов этих стран. Постепенно другие Южно-Азиатские страны, и, наконец, Китай, также были также допущены в этот круг. Как успех этих стран при протекционистской политике, так и сильные кризисы в них после частичного снятия протекционизма (он был снят, когда Советский Союз перестал существовать), доказывают правильность выводов Фридриха Листа.

Защита была снята путём навязывания этим странам структурных изменений (structural adjustments), потребовавших открыть беспрепятственный доступ к внутренним рынкам этих стран. Заместители министра финансов США Роберт Рубин (Robert Rubin) и Ларри Саммерс (Larry Summers) и «их оруженосцы в Международном валютном фонде… признали, что им пришлось принимать жёсткие решения, в которых даже можно найти некоторые ошибки». [22] «Жёсткие решения», принятые этими «обыкновенными подозреваемыми» [642] , как описал профессор Йоркского университета в Торонто Стефен Гилл (Stephen Gill) [23], сводились к тому, что утопающим разрешалось самим позаботиться о своей судьбе, когда экономический кризис стал неизбежен. Профессор университета Северного Лондона Питер Гован (Peter Gowan) объясняет, что Гринспен [643] , Саммерс и Рубин не беспокоились:

По мере распространения кризиса по региону, Минфин США и ФРС были спокойны за его глобальные последствия. Из предыдущего опыта они прекрасно знали, что финансовые катаклизмы в третьих странах давали желанные толчки роста американским финансовым рынкам, и через них — экономике США. Можно было ожидать, что огромные средства придут на американские финансовые рынки, уменьшат стоимость кредита, поднимут рынок акций и подтолкнут экономический рост. И следует ожидать богатый урожай собственности, которую можно будет забрать в Азии, когда азиатские страны упадут на колени перед МВФ. [24]

Структурные изменения открыли азиатские рынки для доступа спекулятивного капитала. Постоянно снижавшиеся цены на сырьё во всём мире доказывают, что было много возможностей для печатания новых денег [644] , была возможность разрешить регионам и странам печатать больше собственной валюты, и возможность расширять мировую экономику. Так что решение сжать мировую экономику, чтобы больше досталось имперским центрам капитала, было принято совершенно сознательно:

Когда страна тратит сто долларов на производство продукта внутри своих границ, то деньги, которые используются для оплаты за материалы, рабочий труд и других затрат, двигаются внутри экономики по мере того как каждый получатель тратит их. Благодаря этому эффекту мультипликации (умножения), конечный продукт стоимостью в сто долларов может добавлять несколько сотен долларов к валовому национальному продукту (ВНП) этой страны. Если продукт ввозится из-за границы, то деньги тратятся внутри чужой страны, и деньги начинают обращаться внутри неё. В этом причина того, что промышленно развитая, вывозящая готовые продукты и импортирующая сырьё страна богата, а слаборазвитая, ввозящая готовые продукты и вывозящая сырьё страна бедна. Развитые страны богатеют, продавая капиталоёмкие [645] товары за высокую цену, и покупая товары, на которые требуются высокие затраты труда, за низкую цену. Этот дисбаланс в торговле увеличивает разрыв между богатыми и бедными странами. Богатые продают готовые для потребления товары, а не инструменты производства. Это сохраняет монополизацию средств производства и гарантирует сохранение рынков сбыта. [25]

То, что периферию ожидает падение экономики, если протекция будет снята, хорошо понималось. В книге «Фальшивый рассвет» (False Dawn) профессор Лондонской школы экономики Джон Грэй (John Gray) показывает, что свободная торговля и настоящая демократия несовместимы:

В любой более-менее длинной и широкой исторической перспективе свободный рынок — это редкое и короткоживущее отклонение. Регулируемые рынки — это норма, спонтанно возникающая в жизни любого общества… Идея свободных рынков и одновременно минимальных правительств… это перевёртывание правды… Нормальный спутник свободных рынков — это не стабильное демократическое правительство. Это нестабильная политика экономической опасности… Поскольку естественная тенденция общества — сдерживать рынки, свободные рынки могут быть созданы только мощным централизованным государством… Глобальный свободный рынок — это не железный закон исторического развития, а политический проект… Свободные рынки созданы правительствами и не могут существовать без них… Демократия и свободные рынки — конкуренты, а не партнёры… [точно также как гибельный свободный рынок по-британски сто лет назад, который закончился двумя мировыми войнами, нынешний] глобальный свободный рынок — это американский проект… Без реформ мировая экономика разделится на части, потому что её перекосы невозможно поддерживать… Мировая экономика развалится на блоки, каждый из которых будет формироваться борьбой за региональное превосходство. [26]