Однородное предложение находим в латинской грамоте 1268 г. Укравший что-либо у немца в пути судится тиуном Ижорской области или Новгорода, в зависимости от того, где кража совершена; если же последний в течение двух дней не явится, то немецкие купцы имеют право прибегнуть к самопомощи, сами судить виновного, и это не должно быть им поставлено в вину, т.е. не должно последовать никаких репрессалий за самоуправство. Ганза, следовательно, добивается здесь тех же прав, которые ей были предоставлены в других местах, желает избежать волокиты в рассмотрении жалоб немецких купцов. Однако, как указывает И. Е. Андреевский, новгородцы не могли предоставить немецким гостям право судить преступника из русских, если не являлся тиун[7]. Поэтому в договоре 1269 г. просто говорится, что вора следует везти в Альдаген (Ладогу) или Новгород, смотря по тому, в какой части пути будет учинена кража, но о суде купцов ничего не упоминается. Нет в договоре и тех наказаний, которые налагаются в латинской грамоте за воровство. В последней установлено за маловажное воровство две гривны кун, за большее — наказание розгами и клеймение на щеке или 10 гривен серебра, за очень крупное — смертная казнь. Карамзин подчеркивает, что новгородцы не могли согласиться на такого рода наказание, ибо по русским законам вор откупался деньгами. В договоре о наказаниях за воровство не упоминается вовсе, но надо думать, что они заключались в вире, а не в телесном наказании или смертной казни, ибо и в последующих статьях того же договора, трактующих о нанесении ран или ударов и даже об убийстве (ст. 22-25), полагается уплата деньгами.

Другую группу постановлений составляют те статьи договора 1269 г., которые касаются немецких подворьев в Новгороде. Впрочем, таких статей весьма немного, гораздо больше их содержит латинская грамота 1268 г. Для своего гостиного двора немцы устанавливали особые правила, именуемые «скра», которыми определялся порядок разбирательства споров между немцами, наказания их за преступления, как и условия пользования двором и ведения торговых операций[8]. О немецких подворьях упоминается уже в договоре 1259 г. (ст. 5) — «а которых треие дворць впросили ваша братья поели, а тех ся несмы отстоупили по своиеи воли». Новгородский князь (Александр Невский) заявляет, что он великодушно отдал немцам просимые дворы, но надо думать, что они пользовались этими дворами уже раньше и это было лишь подтверждением прежнего обычая. С этими дворами, как всегда с подворьями иноземных купцов (фондако на Востоке), были соединены церкви, в данном случае католические, в которых, как наиболее безопасных местах, хранились нередко товары. Между тем новгородская летопись сообщает, что уже в 1152 г. сгорела «варяжская церковь», а в 1217 г. по той же летописи, при новом пожаре ее, сгорело большое количество товаров. Так что, по-видимому, подворье существовало уже в половине XII ст. В грамоте 1268 г. (ст. 9) немцы требуют признания за ними со стороны Новгорода права самоуправления — немецкий и готский дворы должны быть свободны и новгородцы не могут вмешиваться в постановления, касающиеся людей или товаров, вопросов купли-продажи. Дворы должны пользоваться свободой и в том смысле, что скрывшегося во дворе преступника никто не обязан выдавать. Эти положения, по-видимому, не были полностью признаны Новгородом — он всегда требовал выдачи бежавших туда преступников, как и вмешивался в различные дела подворьев. Что же касается разбора тяжб и иных столкновений между немцами, то смоленские договоры 1229 и 1250 гг. предоставляют им в этом отношении полную свободу; возможно, что и Новгород стоял на этой точке зрения.

Далее, между дворами немецкими на улице не должна быть терпима «неистовая забава, в коей люди бьются трекольем, дабы русские и гости не имели повода к ссорам». Речь идет, по-видимому, о старинных обычаях, сохранившихся на Руси еще с языческих времен и выражавшихся в разного рода игрищах, соединенных с драками, которые нередко кончались убийствами. И это постановление в договор не вошло. Но характерно, во всяком случае, что немцы требуют такого запрещения, чтобы избежать всяких возможных столкновений с новгородцами. Незначительное недоразумение могло ведь явиться исходной точкой для насилий, убийства и ограбления купцов и разрыва между Новгородом и Ганзой.

В связи с этим находится и другое требование немцев — не застраивать свободного пространства между немецкими дворами и двором Ярослава, как установлено, говорится в грамоте, князем Константином Всеволодовичем (в 1205-1207 гг.), а равно не занимать этих мест складами дров. Причина заключается отчасти в опасности пожаров при скученности построек или от загоревшихся дров, отчасти же вообще в желании отделить поселения немцев от новгородских жилищ и построек, создать своего рода свободную нейтральную черту между ними и устранить непосредственное соприкосновение. Как мы видим, не только немцы настаивали на этом, но еще раньше новгородским князем было издано такое распоряжение, на которое немцы ссылаются.

С этой точки зрения весьма существенной являлась ограда гостиного двора, которая отделяла поселение немцев от прочего Новгорода и устанавливала черту, где начиналась их фактория, куда доступ новгородцам был запрещен. Поэтому-то они придают большое значение устройству и сохранению ограды и праву ее чинить и обновлять в случае необходимости (в латинской грамоте 1268 г. ст. 13, 15). В ст. 13 договора 1269 г. установлена наказуемость на те случаи, когда кто-либо сломает ворота или ограду немецких дворов. В немецком проекте сломавший ворота или забор двора или пустивший в него стрелу или камень должен заплатить 10 гривен серебра — наказание высокое, такое же, какое полагается за убийство купца. Всякая порча ограды или ворот или бросанье стрелы или камня, будучи само по себе, быть может, преступлением небольшим, приобретает крупное значение, ибо является нарушением мира и неприкосновенности фактории. Новгородцы, однако, тут же (ст. 13 договора) прибавляют, что там, где выломана старая ограда, должна быть поставлена новая, но она не должна быть передвинута дальше, чтобы не было захвачено новое пространство. Новгородцы заботятся о том, чтобы немцы не расширяли своей территории.

Наконец, та же идея выражена в ст. 12 договора, в которой трактуются случаи наиболее резкого нарушения мира в виде похищения товара или насилия над купцами в пределах иностранной фактории (вся суть именно в последнем). В договоре говорится только о предании виновного суду, тогда как в латинской грамоте немцы идут гораздо дальше: вломившийся в немецкий или готский двор с оружием в руках платит 20 гривен серебра, т.е. сумму, полагающуюся за убийство привилегированного лица (посла, священника, ольдермана), а сообщники — 1¹/₂ гривны (то, что установлено за нанесение раны или увечья), сверх возмещения нанесенного убытка; если же не будет уплачено, то отвечают новгородцы. Эти наказания имеют место, если совершивший преступление не был тут же задержан. В последнем случае он подвергается расправе со стороны немцев, и начальство новгородское за него не вступается. Или же они могут предать его суду, и «тогда его должно наказать всенародно»[9].

Ряд статей договора 1269 г. (и латинской грамоты 1268 г.) дает нам картину того, как совершался транспорт немецких товаров в Новгород. Прежде всего мы узнаем (ст. 4), что ладьи, куда выгружались товары из морских кораблей для перевозки их по Волхову, нуждались в особых лоцманах, которые проводили их через пороги (существующие на Волхове и в настоящее время). Это должны быть «сильные и умелые люди», «добрые люди», в противном случае, как показывал опыт, ладьи застревали и гибли на порогах. Ладьи должны были транспортироваться на порогах «безостановочно», «немедленно», так как всегда возможно было нападение на суда. Бывали случаи, когда немцы подвергались ограблению «потому, что новгородцы не желали везти товаров в Новгород немедленно», как это было в начале XIV ст.