Далее идет ряд однородных приведенным выше постановлений об отношениях между мастерами, подмастерьями и учениками, касающихся не самой промышленной работы, а в сущности их совместной семейной жизни. «Ученик да будет послушен и прилежен» (ст. 55). «Подмастерье наставит ученика кротко и обходятся меж собою мирно и тихо» (ст. 53). «Мастеру, подмастерью и ученикам стараться добрыми поступками и поведением сохранить домашнюю тишину и согласие» (ст. 50). «Мастеру ученика учить порядочно, обходиться с ним человеколюбиво и сходственно здравому рассудку, без причины не наказывать» (ст. 52), в частности запрещается учеников «в пьянстве по злости и глупости без причины бить» (ст. 54). «Подмастерье да не отважится ночевать вне дома своего мастера… наипаче запрещается ему сманить с собой учеников в трактиры» (ст. 108). Все эти постановления нам кажутся в настоящее время и курьезными, и излишними, бесцельными. Но в то время они считались необходимыми, хотя уже тогда являлись в значительной мере пережитками старины.

Еще характернее такая статья, как наказывающая подмастерья и ученика «полугодичным содержанием в смирительном доме», если он «оскорбит мастера запрещенным обхождением с его женою или дочерью» (ст. 110), — она уж совершенно напоминает феодальные времена и отношения между сюзереном и вассалом.

Тут же находится, однако, старое, столь важное для всего цехового уклада правило, как запрещение подмастерью брать работу без ведома мастера. Проступок считается серьезным, ибо наказание полагается не только в виде содержания «в тюрьме вдвое столько дней, сколько работал без ведома мастера», но, кроме того, полным исключением из цеха: «После же тюрьмы ни единый управный мастер да не примет его» (ст. 109).

О странствовании подмастерьев говорится лишь вскользь: «дозволение проходить другие города прежде, нежели дозволят ему быть мастером» (ст. 68), к концу XVIII ст. оно имело уже мало смысла. Напротив, подробно грамота толкует о пробной работе — последняя, таким образом, и тут еще сохранилась. После того как подмастерье проработал у мастера три года и тот дал ему «свидетельство, что ремеслу научен, поведения доброго и достоин быть мастером», подмастерье «да представит свою работу, как лучше умеет» и три младших мастера призываются «для свидетельства той подмастерской работы. По тому, какова признана будет та работа, так и дать подмастерью управный урок и время назначить, как уроку поспеть и как тот урок поспеет, то прибавя еще несколько мастеров, освидетельствовать урок» (ст. 68). Таким образом, подмастерье должен предварительно представить одну из лучших своих работ, выполненных по собственному выбору, и только после того, как она будет одобрена, ему дается урок по указанию цеха, который в свою очередь подвергается оценке.

Лишь после всего этого, «буде урок мастера одобрят и подмастерью миновало от роду 24 года, то представить его управе при сходе ремесленных и по одобрении дать подмастерью управное свидетельство». С этим свидетельством он еще должен обратиться в городовой магистрат или ратушу, «дабы дозволено было ему в городе производить работу по ремеслу» (ст. 68).

Таким образом, ряд старинных цеховых постановлений в виде обязательности отбывания стажа ученика и подмастерья и установления срока пребывания в этих званиях, пробного урока, как и «прохождения в другие города», сохранились и в грамоте 1785 г. Исчезли только «злоупотребления» немецких цеховых уставов, как недопущение незаконнорожденных или лиц «позорящих» профессий, исчезла обязательность взносов при получении звания подмастерья, как и требование устроить цеху угощение. Последнее считалось в немецких городах весьма отрицательным явлением, с которым государство вело сильную, хотя и бесплодную борьбу. Впрочем, ему приходилось принимать меры и против чрезмерной сложности и дороговизны пробных работ. Какой характер последние приняли в городах Центральной России, трудно сказать, все зависело от отдельных цехов и их постановлений. Во всяком случае в Западной России и все упомянутые, отсутствующие в положении 1785 г. требования, предъявляемые к ученику, подмастерью и мастеру, остались в полной мере. Здесь трудность доступа к званию самостоятельного мастера была, по-видимому, гораздо больше, чем согласно екатерининской грамоте.

В тесной связи с этими сложными требованиями находились и те исключения, которые цехи делали в пользу своих — членов семьи цехового мастера. Цехи всегда смотрели на производство промысла как на наследственное право, и в наиболее старинных западноевропейских цеховых уставах промысел только и переходит по наследству от отца к сыну или к мужу дочери. И впоследствии членам семьи мастера отдается предпочтение перед посторонними лицами, и нередко старшины цеха заявляют подмастерью, желающему стать мастером, что они готовы его принять, однако же с тем, чтобы он, согласно установившемуся обычаю, женился на дочери мастера.

Это находится в связи с обязанностью цеха обучать бедных детей своих членов, если родители их умерли, как и вообще заботиться о детях и вдовах мастеров. Отсюда всевозможные льготы, предоставляемые сыну мастера или подмастерью, вступающему в брак с дочерью или вдовой его, как и льготы вдове, продолжающей промысел мужа. Те сложные требования, которые нередко делали посторонним доступ к званию мастера почти невозможным, для этих привилегированных лиц сильно смягчаются. Не только сокращаются взносы и обязанность выжидания, но даже срок стажа уменьшается, нередко отпадает и трудная пробная работа, хотя она, казалось бы, являясь средством проверки знаний подмастерья и степени его подготовленности к выполнению работ, должна бы быть одинаково обязательной для всех кандидатов независимо от их отношения к членам цеха.

В уставах цехов западнорусских городов XVI-XVIII ст. этот принцип непотизма и идея наследственности выразились в полной мере. Если, по свидетельству виленского магистратского суда, в середине XVII ст. сыновья мастеров и те, кто женится на дочерях и вдовах их, выполняют предъявляемые к прочим лицам требования лишь в половинном размере, то анализ цеховых уставов показывает, что у большинства цехов эти льготы составляли более половины. Например, взнос для этих лиц равнялся всего одной пятой требуемой с прочих суммы, иногда, вместо взноса в цеховую казну и угощения, подмастерье, женясь на дочери мастера, обязан был только поклониться цехмистрам. Мало того, «все эти формальные льготы для сыновей и женящихся на дочерях, вдовах мастеров были гораздо меньше фактических льгот. Внести взнос, сделать пробную работу для них было гораздо легче, чем для простых подмастерьев. В этом отношении произвол мастеров не был ничем стеснен. Если сверхстатутные требования от сторонних подмастерьев-кандидатов в мастера могли вызвать вмешательство магистрата по жалобам последних, то пропустить «фуксом» в мастера кровного или не кровного родственника для мастеров не представлялось ни трудным, ни опасным»^{687}.

На правах цехового мастера могли продолжать промысел и вдовы, даже не вступая снова в брак с подмастерьем, но с тем, чтобы они и не выходили замуж за нецехового. Им даются подмастерья, которые получают определенное мыто и не могут оставить назначенное место.

В грамоте 1785 г. только и сохранены эти права вдовы, тогда как ни о каких преимуществах сыновей мастеров или подмастерьев, вступающих в брак с их дочерьми или вдовами, вообще о наследственности права на промысел уже нет речи. И эти «злоупотребления» — они таковыми считались в Германии, — следовательно, исчезли. Говорится лишь, что «вдове записного в управе мастера дозволяется продолжать мужнино ремесло и иметь подмастерьев и учеников… По прошествии года вдова да объявит, желает ли она продолжать ремесло, что ей на волю отдается. Малолетних же детей ремесленника обучать ремеслу», — прибавлено и здесь (ст. 67).

Раз, с одной стороны, для посторонних лиц устанавливались многочисленные, трудноосуществимые требования, а в то же время для «своих» вводились всякого рода льготы, то вполне естественно последние должны были по преимуществу проходить в мастера цеха, тогда как для прочих доступ был нередко закрыт и они образовывали все более увеличивавшуюся с течением времени группу постоянных подмастерьев. В Западной Европе такое возникновение значительной в количественном отношении категории подмастерьев-рабочих относится к весьма ранней эпохе, уже к XIV-XV вв. Наличность такой обособившейся группы подмастерьев, отделившейся от цеховых мастеров, для которой званье подмастерья не является лишь переходной ступенью к положению самостоятельного мастера, выражается в образовании особых союзов подмастерьев и устройстве последними забастовок.