Вирсавия вспомнила план, который она подслушала, когда его излагал Давид. Его люди только притворятся, что помогают филистимлянам. А в действительности они будут ждать возможности помочь царю Саулу разбить армию филистимлян.

— Конечно, они заподозрят, что предложение Давида всего лишь притворство, — напряженно проговорил отец. — Только по милости Божьей в эти последние годы нас не захватили гессуряне и амаликитяне.

— Мы тщательно рассчитывали наши набеги и никого не оставляли в живых.

— Молва распространяется…

— Давид хочет помочь Саулу. Если филистимляне откажутся от нашей помощи, то мы ничего не сможем сделать для него.

— Судьба Саула в руках Божьих, а я не хочу оставлять наших женщин и детей абсолютно беззащитными.

На следующее утро, когда встало солнце, Вирсавия наблюдала, как ее отец и дедушка вместе с Давидом покидали стан. Как только они скрылись из виду, мать вошла в шатер и расплакалась. Однако она быстро взяла себя в руки. Она села в тени шатра и начала чесать шерсть, а Вирсавию отправила пасти овец.

На следующий день после ухода мужчин Вирсавия несла домой воду, когда вдруг услышала крики и вопли. Уронив мех, она взбежала на берег. В их стан ворвались амаликитяне, женщины разбегались в разные стороны, хватая по дороге своих детей. Беззащитные, они быстро были окружены, как рассеявшееся стадо.

Вирсавия увидела, как какой-то мужчина сбил с ног ее мать и пытался связать ее. Девочка пронзительно закричала и в ярости бросилась к нему. Прыгнув воину на спину, она царапала ему лицо, тянула за волосы.

— Отпусти мою маму! Отпусти!!!

Со свирепым криком мужчина схватил Вирсавию за волосы и сбросил со своих плеч. Девочка больно ударилась о землю. Ловя ртом воздух, Вирсавия встала на колени, опираясь о землю руками, но кто-то захлестнул вокруг ее шеи веревку. Перевернувшись, она хватилась руками за веревку и ударила мужчину ногой. Он издал тяжелый стон и согнулся, лицо его побледнело, а один из его товарищей насмешливо закричал ему:

— Эта блоха слишком велика, чтобы ты мог справиться с ней?

Разъяренный амаликитянин с силой дернул за веревку. Когда Вирсавия начала задыхаться, он поднял ее за руку и начал яростно трясти.

— Еще раз выкинешь такое, и я замучаю тебя до смерти!

И швырнул ее в толпу женщин и детей.

Мать, рыдая, быстро развязала веревку и крепко прижала дочь к себе.

— Вирсавия. О, Вирсавия!

Девочка сильно закашлялась, она стояла жалкая и совершенно измученная, ей было больно дышать.

— Давид, — прохрипела Вирсавия.

Но мать быстро зажала ей рот рукой и шикнула на нее. Никогда прежде Вирсавия не видела в материнских глазах столько страха.

Стражник повернулся в их сторону.

— Молчать.

Женщин и детей постарше связали и повели прочь. Маленьких детей несли на руках. Пленники и отряд налетчиков шли уже несколько часов. Полуденный зной измучил женщин и детей, которым дали ровно столько воды, чтобы они могли только передвигать ноги. Они остановились, когда начало садиться солнце. Большинство женщин очень ослабели и не в состоянии были даже жаловаться. Каждому пленнику дали по горсти сушеных зерен.

Вирсавия с жадностью все съела, но живот по-прежнему сводило от голода. От веревки на шее остался синяк. Было больно глотать. Ноги гудели после долгого перехода по каменистой пыльной дороге. Все тело ныло. На небе появились луна и звезды, стало быстро холодать. Вирсавия заплакала, мать прижала ее к себе, согревая теплом своего тела.

— Я боюсь, мама, — прошептала Вирсавия.

Мать убрала волосы с ее лица, обгоревшего на солнце.

— Плакать бесполезно. Мы должны беречь силы, чтобы быть готовыми ко всему, что ждет нас впереди.

— Давид будет искать нас, да, мама?

— Мы будем молиться, чтобы он и твой отец побыстрее вернулись.

Она крепче прижала к себе дочь. Вирсавия чувствовала, как дрожит мать, и больше ни о чем не спрашивала.

— Молись, моя девочка. Горячо молись.

И Вирсавия молилась. Давид, о, Давид, приди и найди нас. Приди и спаси нас!

Амаликитяне торопили женщин, они хотели как можно быстрее продать их в рабство. Женщины и дети, измученные дневным переходом, к ночи валились с ног и были слишком измотаны, чтобы вызывать тревогу у своих захватчиков. На третью ночь они были оставлены несвязанными, мужчины сидели вокруг костра, пили и веселились. Пленников никто не охранял. После многих миль пути в этом не было никакой необходимости.

Когда на третий день поднялось, а потом зашло солнце, исчезла последняя надежда.

Вирсавия проснулась от шума. Кругом все кричали. Растерянная и испуганная, она попыталась встать, но мать остановила ее.

— Лежи! — прикрикнула она на дочь.

Амаликитянин рядом с ними схватился за меч, мать потащила Вирсавию подальше от него. Вдруг мужчина с воплем упал на спину, через мгновение ему отрубили руку, а потом голову. Вирсавия с ужасом уставилась на нападавшего воина, который перепрыгнул через безжизненное тело. Урия, друг ее отца! Издав боевой клич, он атаковал врага. Если Урия здесь, то, конечно, ее отец с дедушкой тоже.

— Отец! — закричала Вирсавия. — Отец!

Амаликитяне отступали, пытались бежать, но отцы, мужья, братья пленниц, движимые чувством мести, безо всякой пощады убивали их. Вирсавия видела, как Еффей, гефянин, разрубил от плеча до пояса мужчину, который накинул ей на шею веревку. Шум боя был устрашающим. Израильтяне кричали от ярости, амаликитяне — от страха. Вирсавия, съежившись, сидела рядом с матерью. Воздух был наполнен лязганьем мечей.

И вдруг стало тихо. Бой закончился так же быстро, как и начался. Окровавленные и изуродованные тела амаликитян лежали по всему лагерю. Однако не менее страшно выглядели мужчины стоявшие в грязной и разорванной одежде и державшие в своих руках оружие, с которого капала кровь.

Вирсавия услышала крик Давида:

— Ахиноама, Авигея!

Другие тоже звали своих жен и детей.

— Здесь! Я здесь! — отзывались женщины.

Все были в смятении.

— Елиам! — воскликнула мать Вирсавии. Отпустив дочку, она бросилась в объятия мужа и разрыдалась у него на груди.

— Вирсавия, — произнес отец хриплым голосом и протянул к девочке руки, но та не могла пошевелиться, глядя на отца: он был весь в крови. Глаза его горели, он казался ей чужим человеком.

— Подойди ко мне, доченька, — сказал он мягче, все еще тяжело дыша. — Подойди ко мне. Я не обижу тебя.

Девочка огляделась по сторонам и увидела следы жестокой бойни. Ее зазнобило.

Неожиданно появился Ахитофел, он взял внучку на руки и прижал к себе.

— Ты спасена, мой маленький цветочек.

Из-за его плеча Вирсавия увидела Давида, разговаривающего с Авигеей и Ахиноамой Когда дедушка опустил ее на землю, она не смогла уследить, куда пошел Давид. Ахитофел положил руку ей на плечо, удерживая ее рядом с собой.

— Война всегда страшнее всего для детей, — сказал он сурово.

— Я уже и не надеялась, что ты найдешь нас, — всхлипывала мать, все еще обнимая мужа. — О, Елиам, ты гордился бы своей дочерью.

Она рассказала ему все, что случилось, начиная с того дня, когда амаликитяне напали на их стан.

Вирсавия попыталась успокоиться, но у нее перед глазами по-прежнему стояла кровавая картина. Ее знобило, она никак не могла унять дрожь. Теперь девочка поняла, почему мама плачет каждый раз, когда отец покидает стан вместе с Давидом.

— Филистимляне отказались от нашей помощи, — сказал отец. — Если бы не это, мы не смогли бы так быстро нагнать вас.

Мать нахмурилась.

— А что с Саулом? — спросила она.

— Армия филистимлян была больше его войска.

— Что будет делать Давид?

— Единственное, что он может сделать, — это ничего не делать.

На обратном пути в стан некоторые мужчины спорили по поводу дележа добычи, которую они захватили в лагере амаликитян. Они не хотели делиться с теми, кто отказался переправляться через реку и не дрался с амаликитянами. Давид приказал, чтобы добыча была поделена поровну между всеми, а старейшинам израильских городов были отправлены дары.