Пошёл следом и тут услышал лай. Смелый лаял громко и азартно на одном месте. Юрий Николаевич ускорил шаг, выбежал на лесную полянку и глазам своим не поверил. Смелый стоял возле какого-то животного и оглушительно облаивал его.
Шевчук подбежал ближе и увидел косулю. Бедное животное почти с головой провалилось в снег и не могло двинуться с места.
— Тубо! — закричал Шевчук на Смелого. Пёс лаять перестал, но стоял в трёх шагах от косули и зло скалил зубы, готовый в любой момент броситься на беззащитное животное. Косуля уже выбилась из сил, голову вытянула вперёд и положила на снег. Из глаз ее катились слёзы. Она со страхом смотрела на человека.
— Эх ты, Смелый, Смелый! Что же ты наделал? Загнал зверя в ловушку и рад! — покачал головой Шевчук.
Пёс услышал голос Юрия Николаевича, радостно вильнул хвостом, но по-прежнему зорко следил за косулей. Шевчук подошёл к собаке и за ошейник оттащил её в сторону.
— Сидеть на месте! Тубо! — приказал он псу.
Подошёл к косуле ближе и остановился. Она забеспокоилась, забилась в снегу, но через минуту снова притихла. Очень устала, крепко держал её снег.
«Что же мне с тобой делать? — думал Шевчук. — Сама ты из снега не выберешься: ноги поломаешь или волкам достанешься».
Волки, хоть и мало, но водились в этом лесу. Шевчук уже дважды их встречал, находил много волчьих следов.
«Оставлять тебя здесь на верную гибель нельзя, — размышлял Юрий Николаевич. — Если взять домой, то у моей хозяйки бабушки Вари сена ни клочка: не держит она корову. А если с дедом Прохором поговорить? Сена у Зотовых много. Вот бы Захарке радость была!»
Юрий Николаевич вытащил нож, нарезал тонких и гибких прутьев тальника, быстро сплёл циновки.
Нужно было вытащить из снега косулю, но она спокойно лежать на циновках не будет, ноги надо ей связать. Верёвок нет, а прутьями не свяжешь.
«Эх, была не была, сто рублей не деньги», — подумал Шевчук и снял телогрейку и пиджак. Стащил рубашку, оторвал подол, нарезал ленточек. Скрутил их — верёвочки получились.
Смелый зорко следил за косулей. Сидел молча. Но когда Шевчук подошёл к зверю, подбежал и он, гавкнул раз, второй. Пришлось отогнать его криком «Тубо!»
С огромным трудом Шевчуку удалось вытащить косулю из снега и связать ей ноги. Юрий Николаевич облегчённо вздохнул, вытер пот со лба и присел отдохнуть на лыжи рядом с косулей.
— Э, дорогуша, да ты скоро должна стать мамой, — заметил Шевчук, рассматривая косулю. — Как же тебя одну в таком глубоком снегу оставлять? Ножки тонюсенькие, как спички, никакой наст не удержит.
Отдохнув, Юрий Николаевич затащил косулю на циновки и положил их на лыжи. Таловый прут прикрепил к лыжам, к ошейнику пса привязал поясной ремень и пристегнул его к пруту.
— Ну, Смелый, помогай! — сказал Шевчук и поволок косулю из леса.
Снег под ним проваливался, он с трудом выбирался из него, но упорно продвигался вперёд. Когда выбрались из леса, стало легче. В поле наст оказался плотнее и держал человека. Смелый, глядя на хозяина, тоже старался, упирался всеми лапами в наст и заметно помогал Шевчуку.
— Молодец, Смелый, умница, — подбадривал он пса.
К вечеру они благополучно добрались до села. Первым делом Юрий Николаевич втащил косулю к себе в дом, распутал ей ноги, принёс воды и хлеба. Косуля лежала на полу и пугливо смотрела на человека.
— Ничего, ничего, всё будет хорошо, — говорил Юрий Николаевич, но косуля ни к воде, ни к хлебу не прикасалась.
Чтобы не тревожить её, Шевчук отправился к Зотовым.
— Привёз живую косулю? Вот здорово! — закричал Захарка, когда Юрий Николаевич рассказал о своём приключении. — Дедуля, разреши, пусть она у нас поживёт.
Дедушка Прохор молчал, теребя бороду, и думал.
— Загубить хотите? — вдруг спросил он Шевчука. — Это же дикий зверь, свободный, ему воля нужна, а вы его в хлев, к овцам хотите.
— Я уже думал об этом, — сказал Юрий Николаевич. — Но в лесу много снега, наст, есть нечего. Всё равно погибнет. Из двух зол надо меньшее выбирать. Недели через две снег на полянах растает, тогда выпустим.
— Дедулечка, пожалуйста, — снова пристал к деду Захарка.
— Ты чего это, старый, заупрямился? — вмешалась бабушка Вера. — Кто же поможет зверю дикому в трудную минуту, как не человек?
— Прокормим, — сказала Людмила Петровна. — Много ли ей надо?
— Что вы меня уговариваете, как красную девицу? Разве я сам не понимаю? Ладно, веди свою косулю, — сказал наконец дед. — Попробуем. Может, что и получится, а сена не жалко.
Захарка обрадовался, обхватил деда руками.
— Всё получится. Я сам за ней ухаживать буду, чистить, поить, — тараторил он.
Втроём они перетащили косулю в хлев к овцам. Захарка принёс ей мелкого зелёного сена и воды. Но косуля ни есть, ни пить не стала.
Назвали её Тонконожкой. Два дня она ничего не ела, воду начала пить только на второй день. Но голод — не тётка: на третий день осторожно стала она вытаскивать нежными губами зелёные былинки из охапки сена. А скоро и совсем привыкла к людям: выбегала из дальнего угла навстречу Людмиле Петровне. Людмила Петровна специально для косули делала мучную болтушку.
— Пей, красавица, пей, милая, — приговаривала она и поглаживала Тонконожку по загривку.
Захарка ходил именинником, привёл весь свой второй класс в хлев на экскурсию.
— А давайте мы над ней шефство возьмём, — предложил Коля Заякин, — будем по очереди кормить и убирать.
— Сам управлюсь, — заявил Захарка. — Всё равно мы её скоро будем выпускать на волю.
Теперь в Зотовском хлеву часто толпились Захаркины друзья. Но чаще других бывал здесь Дюша. Он приносил корки хлеба, круто посыпанные солью. Тонконожка с удовольствием брала у него из рук корочку за корочкой, чем очень радовала Дюшу.
А скоро произошло ещё одно немаловажное событие. Как-то зайдя в хлев, Захарка увидел возле Тонконожки маленького козлёнка. Он бегал около матери, а мать ходила за ним и лизала ему спинку.
— Родился маленький косулёнок! — прибежал Захарка к Юрию Николаевичу. — Крошечный — крошечный, а красивый — красивый!
Шевчук оделся, и они с Захаркой пришли в хлев. Там они увидели деда Прохора.
— Да, — удивлялся старик, — правильно вы поступили, молодой человек. Спасли, считай, двух зверей. Через неделю можно будет выпускать на волю.
— Пусть живут до лета, — стал просить деда Захарка.
— Через неделю надо выпускать, — строго сказал дедушка Прохор. — Они привыкнут к нам, а мы к ним. Трудно будет расставаться. И для косули плохо, бояться людей не будет.
— Надо выпускать, — решил Юрий Николаевич.
Выпустили они Тонноножку с косулёнком в апреле. С Юрием Николаевичем они привели косулю в лес и отвязали верёвку.
— Иди, Тонконожка, ты свободна, — сказал Шевчук.
Но Тонконожка не уходила. Она стояла и смотрела на людей, будто благодарила их за помощь.
— Не уходит, — удивился Захарка.
— Пошли домой, — сказал Шевчук и направился в село. Следом за ним медленно шагал Захарка.
Шли молча. Через несколько минут оглянулись: Тонконожки с косулёнком не было.
— Убежала, — Шевчук взял Захарку за плечо. — Но взгляд её мы, Захар, должны крепко запомнить.
— Запомним, — кивнул головой Захарка.
Радость
Телеграмма пришла неожиданно. Ну прямо, как снег на голову. Вечером, когда Захарка с дедушкой пришли домой, мама им прочитала:
«Встречайте, буду дома восемнадцатого июня. Папа».
— Ура! Папа едет! — закричал и запрыгал Захарка.
— Завтра заявится, — сказала мама и радостно улыбнулась.
Ночью Захарка спал плохо, часто просыпался. И хотя автобус из города приходил в полдень, он боялся проспать. «А вдруг папа приедет на какой-нибудь попутной машине», — думал он.
Утром поднялся рано, в доме было ещё темно. Но бабушка Вера с мамой уже не спали. Они на кухне стряпали пироги, пекли блины и варили разную еду. Много еды, будто папа целый год не ел.