— Что за наваждение! — рассердился Шевчук, схватил фонарь и выбежал на улицу. — Не покойники же, в самом деле, шутки шутят.

На улице было светло, огромная луна повисла высоко над тёмным лесом. Обошли с Захаркой вокруг дома, осмотрели всё: никого нет. Остановились на углу веранды. Захарка поёживался от ночной прохлады.

— Но кто-то же стучал, — сказал Шевчук, осматривая длинную доску. Она лежала на бревне нижнего венца рубленой веранды. Все концы брёвен Виктор аккуратно спилил, а нижние два для чего-то оставил. Видимо, хотел сделать лавочку. Бревно лежало на фундаменте и торчало из угла.

— Это мы с Дюшей качели сделали, — сказал Захарка. — Он на один край доски садится, а я на другой. Хорошо получается.

Теперь один конец доски упирался в землю, а другой поднимался над землёй почти на метр. Стоило Шевчуку чуть — чуть толкнуть поднятый конец, как он опустился вниз, ударился о землю, и раздалось — тук-тук. Потом доска снова приняла первоначальное положение.

— Ты понял? — спросил Захарку Шевчук. — Вот, оказывается, где «нечистая сила» сидит. — Он снова толкнул конец доски и опять — тук-тук.

— Но кто же качается на наших качелях? — недоумевал Захарка.

— А давай выясним. Посидим и посмотрим.

Они затаились за поленницей и стали наблюдать. Луна по-прежнему заливала светом двор, поблескивала на оконных стёклах. Тихо вокруг, ни единого звука. Только где-то у магазина лаяла собака.

— Мужчины, где вы? — вдруг послышался голос Наденьки. Она вышла на крыльцо и оглядывалась. — Мне одной боязно.

— Здесь мы. Иди к нам, — шёпотом позвал её Захарка.

Наденька тихо подошла и устроилась возле Захарки.

— Не дыши. Сиди спокойно, — приказал ей Захарка.

Сидят, ждут. Доска лежит на бревне и никто к ней не подходит. «Возможно, ветром её качает», — подумал Шевчук. Но сейчас даже слабого ветерка не было.

— Смотрите, — толкнул вдруг Захарка Шевчука, — хорьки.

— По-моему, горностаи.

— Молодые, детеныши с матерью, — зашептала Наденька.

— Тихо, — толкнул и её Захарка.

Их было пять штук. Они выскочили из кустов бурьяна и прямиком к доске. Вскочили на неё и побежали по наклонной вверх. Доска вдруг пошла вниз. Но не успела она удариться о землю, как зверьки соскочили и, будто наперегонки, помчались снова к наклонённому концу: тук-тук. И снова — тук-тук.

— Ишь, качели устроили. Им игра, а я чуть из дома не ушла, — сказала Наденька, поднимаясь.

— Посидим ещё, посмотрим, — попросил Захарка. Ему хотелось понаблюдать за игрой горностаев.

— Дети, им и хочется поиграть. Где-то, видно, живут недалеко. А к вам прибегают покачаться на качелях, — сказал Шевчук.

Зверьков уже не было. Доска по-прежнему спокойно лежала на бревне, один конец её упирался в землю, а другой торчал вверх.

— Идёмте спать, — сказала Наденька и сбросила доску на землю. — Сегодня хоть высплюсь спокойно.

День невезения

Так назвал этот день Захарка. День хоть и был воскресный, но оказался серым и тусклым. Налетал холодный ветер, иногда срывался мелкий противный дождь. А по небу метались тяжёлые тёмные тучи. Одним словом, стоял скучный осенний день.

С утра Шевчук клеймил деревья на дрова, а теперь они вдвоём возвращались на телеге домой. Весь день Захарка ходил следом за Юрием Николаевичем, помогал ему искать самые старые и корявые деревья. Шевчук подходил к дереву, стёсывал щепу и ставил свою печать «ПР».

Остановились на берегу реки: решили до темноты порыбачить. Груню стреножили, отпустили пастись, а сами пошли к воде. Забросили удочки, но клёв был слабый. Клюнет один окунь — и опять ничего. Тогда-то и сказал Захарка, тяжело вздохнув:

— День невезения.

— Не горюй, Захар, — успокоил его Юрий Николаевич. — После невезения и удача будет.

Но удачи не было. Посидев на одном месте, они брали удочки и шагов через тридцать забрасывали их снова. Только рыба всё равно не хотела ловиться.

И вот, переходя на новое место, Захарка увидел его. В зарослях камыша, которые мыском вдавались в речку, на куче мусора он заметил зверя.

— Смотри, тут какой-то мёртвый зверь лежит! — крикнул он Шевчуку.

Юрий Николаевич подошёл к Захарке и тоже увидел зверя. Тот лежал неподвижно, свернувшись клубком и прикрыв голову хвостом.

— Это корсак — небольшая степная лисица, — сказал Шевчук, — Они обычно живут в казахских степях, но часто забегают и в Сибирь. — Шевчук нагнулся, чтобы оттащить зверя в сторону, как вдруг тот оскалил зубы и заворчал.

— Живой? — обрадовался Захарка. — Чудеса в решете!

— Видно, охотники подстрелили, а найти не смогли. — На боку корсака виднелись зализанные раны. — Совсем плох зверь.

— Бедненький корсакушко! — Захарка нагнулся и погладил пушистый хвост. — Как же ты сюда забрался?

— Поближе к воде пришёл. Жажда его, видно, мучит, — сказал Шевчук и внимательно осмотрел корсака. — Ещё молодой, но смотри, летняя шерсть вся вылиняла.

— Голодный, наверное. — Захарка сбегал к ведру и принёс небольшого окунька. — На, съешь, потом я тебе водички принесу.

Зверь тут же съел окуня и уставился голодными глазами на Захарку. Бока его вздрагивали, а глаза по-прежнему смотрели внимательно и настороженно.

— Ещё хочешь? — Захарка притащил ещё двух окуней, и корсак тут же проглотил рыбу. Пришлось скормить ему с полдюжины рыбин. И хотя зверь всё ещё смотрел на мальчишку жадными глазами, Шевчук запретил дальше кормить его.

— Хватит. Может, он здесь давно лежит голодный, сразу много кормить нельзя.

— Я ему водички принесу. — Захарка быстро освободил из-под червей банку, ополоснул её в реке и принёс воды.

Корсак жадно лакал воду, а они стояли и наблюдали за ним. Зверя, видно, давно мучила жажда.

— Бедненькая лисичка, — говорил Захарка. — Пить захотела? Ну, пей, пей, я ещё принесу.

Между тем наступали сумерки. До деревни было километров пять, и Шевчук заторопился. Да и мокрый снежок вдруг повалил так густо, что залеплял глаза.

Надо было как-то решить судьбу раненого корсака.

— Возьмём его с собой? — спросил Захарка у Юрия Николаевича. — Дома его вылечим, и будет он жить у меня.

— На воле корсак поправится быстрее. — Шевчук не хотел мучить больного зверька. Да и жизнь дикого зверя в неволе сложна. Поэтому он решительно возразил Захарке: — Корсак отлично закусил, напился воды, значит, дело идёт на поправку. А завтра мы снова сюда приедем, покормим и полечим раны. Идёт?

На берегу было большое пшеничное поле. Хлеб давно убрали, но копны соломы всё ещё оставались на полосе. Захарка сбегал и принёс охапку.

— Чтобы ему было теплей, — сказал он и прикрыл соломой корсака.

— Правильно, — одобрил Шевчук поступок Захарки. — Никто его под соломой и не заметит.

Они принесли ещё по охапке соломы, закрыли корсака всего, оставив только небольшое отверстие, чтобы зверю легче дышалось.

— Поправляйся, дружок. Мы завтра к тебе ещё приедем, — говорил Захарка.

Домой они вернулись уже потемну. Всю дорогу Захарка только и говорил о корсаке. Он выспрашивал у друга, чем можно кормить зверя, чем смазать раны, чтобы быстрее зажили. А утром чуть свет прибежал к Шевчуку с продуктами.

— Это я ему еды захватил и сорвал три листа алоэ, — объяснил он.

— Наверное, всю ночь не спал?

— Как ты угадал? — удивился Захарка. — Во сне даже видел. Хороший сон, будто корсак стал моим другом и везде бегает со мной, лает по-собачьи и слушает меня, — рассказывал Захарка.

Не доезжая до берега, Захарка соскочил с телеги и бросился напрямик к копне соломы. Корсак лежал на прежнем месте. Захарка отвалил солому и погладил зверя по спине. Корсак вначале заворчал, но скоро успокоился. Глаза его заметно повеселели. Он даже пытался встать на ноги, но не смог. Лежал и доверчиво смотрел на людей.

— Вот я тебе хлеба привёз и яйца варёные, — говорил Захарка, выкладывая из сумки продукты. Корсак ел охотно, но не жадно. Воды пил много. Шевчук с Захаркой осмотрели раны, присыпали их стрептоцидом и смазали соком алоэ. Когда уезжали, снова привалили соломой.