— Генри, спорим, кто ближе угадает, сколько чуваку лет, — говорит Бобби Джеймс.

— Ладно, ему где-то девяносто, — говорю я.

— Я бы дал поменьше: лет восемьдесят, — говорит Бобби. — Кто из нас ближе, мистер Макфадден?

— Никто. Это Джозеф Маккалистер, умер в возрасте сорока восьми лет.

— Да хорош пиздить, — выпаливает Бобби Джеймс до того, как это успеваю сделать я.

— Я серьезно, — заявляет Макфадден. — У мистера Маккалистера был рак, а рак, как известно, пленных не берет. Рак унес от меня миссис Макфадден, когда Кевин еще и матом-то как следует ругаться не умел.

Обдавая мистера Макфаддена паром изо рта, мы говорим, что очень ему сочувствуем.

— Все в порядке. Спасибо, ребята. Я упомянул о ней для примера. Когда она только-только начала болеть, в ней было фунтов сто двадцать. А когда умерла два года спустя, то весила от силы семьдесят пять.

— Господи, — говорю я. — Это же очень трудно — возиться с мертвыми и при этом не думать о ней?

— Не так уж и трудно, — отвечает он. — Это моя работа. Я больше думаю о ней, когда кругом веселье, например, когда ем пончики, глядя на парад. Теперь к вопросу о женах: во сколько вы хотите, чтобы я вас покатал завтра вечером, Генри?

— Как насчет девяти тридцати? — говорит ему Гарри, нагло врываясь со своей расчетливостью в мои розовые мечты.

— Вполне, — отвечает ему мистер Макфадден. — Генри, кто-нибудь из вас вообще знает, как это делается?

— Не-а, — признаюсь я. — Просто я хочу, чтобы это был сюрприз.

Мистер Макфадден заливается смехом.

— Сюрприз будет еще какой, можешь мне поверить.

— А как вы сделали предложение миссис Макфадден? — спрашиваю я.

Он поднимает глаза к потолку и снова смеется. Клубы пара вырываются у него изо рта, словно он никакой не мистер Макфадден, а скользящая по стене тень от маски на карнавальном шествии.

— На рампе, после приземления на задницу.

— Что? Так и было задумано? — спрашивает Бобби Джеймс.

— Да нет, болван. Катание на роликах в план входило, но безо всяких падений. Я начал встречаться с миссис Макфадден — с Дениз, тогда она еще была Дениз Макбрайд, — когда нам обоим было по семнадцать. На углу Коттман и Бруз была рампа, где раз в неделю устраивались танцы на роликах. Когда вы, ребята, были совсем маленькие, она все еще была там. Помните? Наверное, уже нет. В общем, мы с Дениз встречались уже шесть месяцев, и я знал, что она — та самая, единственная. Просто знал, и все. Я подождал, пока мы оба закончим школу, купил кольцо и принес его с собой на рампу. Она каталась очень здорово, а я, наоборот, очень плохо. Мы стали ходить туда в первую очередь именно поэтому. Она хотела научить меня кататься. Постепенно у меня тоже стало здорово получаться, за исключением того, что мне никак не давалось движение, когда медленно едешь спиной вперед с ней за руку под песню «Земной ангел», которая ей очень нравилась и вообще была тогда хитом. Она просто с ума от нее сходила.

— Мне тоже нравится эта песня, — говорю ему я.

— Верно. И мне тоже, Генри, — говорит он. — Я решил, что выложу ей все как есть, когда мы будем катиться назад под эту песню. Целых два месяца я каждый день тренировался в разрывах между домами. Заработал себе на этом сотрясение и миллион ссадин, но в итоге у меня стало получаться довольно сносно. Потом настал тот самый вечер, заиграла та самая песня, и мы покатили назад, но только я достал кольцо из кармана, как приземлился задницей на асфальт. Кольцо вылетело. И с концами. А она меня переехала и тоже упала. Битый час все искали кольцо, и в итоге она таки его нашла. Я стоял на коленях, засунув голову в урну, и плакал. Она тронула меня за плечо, протянула кольцо и сказала да. Через месяц мы поженились.

— Вау, — все, что я мог сказать.

— Да, сработало. Гарри, может, личико-то откроешь?

— Только когда мы выйдем из этого заведения, — отвечает Гарри. — Пожалуйста, без обид.

— Без обид, — говорит мистер Макфадден, подмигивает нам с Бобби Джеймсом, тянется к выдвижному ящику стола, достает оттуда маску оборотня и надевает ее на себя.

— Я накрыл тела, Гарри. Можешь открыть глаза.

Гарри смотрит в щелочку между сложенными ладонями.

БУУ!

Гарри с визгом вылетает из холодильной камеры, а затем и из дома на улицу. Мы с Бобби Джеймсом смеемся до слез, согнувшись пополам и толкаясь плечами. Джеймси толкает меня слишком сильно, и я невольно дотрагиваюсь рукой до миссис Муни. Я издаю вопль ужаса, рядом начинает вопить Бобби Джеймс, и мы несемся прочь из дома вслед за Гарри, слыша за собой смех обоих Макфадденов.

— До завтра, Генри, — кричит мистер Макфадден нам вдогонку. — Я прихвачу с собой Марту Муни. Устроим двойное свидание.

11

Тэк-парк пахнет на три доллара: одеколоном и духами. Но это не потому, что каждый из шестидесяти тусующихся здесь ребят пользуется одеколоном и духами стоимостью в три доллара. Я имею в виду, что три доллара — красная цена той смеси запахов, что исходит от каждого из них в отдельности. Пятачок пучок, в базарный день. В субботу вечером от Тэк-парка попахивает.

Тэк-парк — это далеко не то же самое, что Никльбэк-парк. Спортплощадки в Филадельфии тоже зовут парками: Такавана-парк, Руссо-парк, Шарк-парк. На таких спортплощадках-парках обязательно есть баскетбольная площадка, реже теннисные корты с пробивающейся кое-где травой, усеянные собачьим дерьмом и пустыми банками из-под пива. Парки в общепринятом смысле этого слова, такие как Никльбэк-парк или Фэрмаунт-парк, где есть деревья, ручьи, дорожки — как велосипедные, так и для конных прогулок — и где протекает экологическая жизнь, в Филадельфии тоже зовутся парками. В Тэк-парке ничего такого нет и в помине, если, конечно, не считать пробивающиеся сквозь растрескавшийся цемент чахлые сорняки садами, а деревянные спинки сидений с вытертыми логотипами «Севенти-сиксерз» — деревьями. Тэк-парк поделен на четыре равные части: баскетбольная площадка, место под парковку (для машин), место под парковку (для игры в стикбол) и два теннисных корта, где нет сеток, равно как и игроков. Баскетбольная площадка, где благодаря Гарри и мистеру Каррану всегда есть кольца с сетками, выходит на Ав и расположена через дорогу, ровно по диагонали от «У Манджоли». По соседству с баскетбольной площадкой стоит бетонная раздевалка, и огромный портрет Мэган О’Дрейн смотрит со стены на площадку. На портрете Мэган, у которой были сиськи третьего размера и рыжие волосы, стоит в желтой спортивной форме, прижимая к бедру футбольный мяч, и, широко улыбаясь, смотрит всем прямо в глаза. Никуда нельзя деться от пляшущего взгляда ее больших голубых глаз. Портрет появился на стене сразу же после ее смерти, поговаривали даже о том, чтобы переименовать спортплощадку в ее честь, но дальше разговоров дело не пошло. Парк так и остался Тэк-парком, а на стене появился гигантский портрет с простенькой табличкой внизу, на которой коротко и ясно значится: МЭГАН О’ДРЕЙН, 1966–1983.

Фотография, с которой рисовался портрет, висит у меня в комнате у Стивена над кроватью и под моей кроватью соответственно. Портрет мне нравится больше. Днем, когда солнце бьет прямо в стену, Мэган, бля, просто сияет, вся такая живая и яркая. Даже вечером, в темноте, ее рыжие волосы, желтая форма и голубые глаза светятся так, как будто весь день впитывали в себя солнечный свет. Она кажется счастливой и святой, совсем не мертвой, и смотрит с теплом и любовью на ребят из нашего квартала, которых покинула навсегда. Иное дело фотография у нас дома. Она висит на стене между двух кроватей и потому всегда укрыта тенью и не знает солнечного света. Рамка темная и слишком большая, не по размеру снимка, поэтому впечатление такое, будто Мэган поймали в коробку и тем самым навсегда лишили солнца. На фотографии Мэган точь-в-точь такая, какая она и есть на самом деле: красивая и мертвая.

Сегодня вечером Тэк-парк буквально распирает от жизни: даже в воздухе как будто чувствуется электричество. Шестьдесят красиво одетых и приятно пахнущих девчонок и парней сгрудились возле площадки и тянут пиво из пластиковых стаканчиков. Тусовка в разгаре: парни громко травят анекдоты или демонстрируют свою крутизну, девчонки хихикают и лопают пузыри из жвачки. И те и другие ждут, когда на улице стемнеет достаточно для того, чтобы можно было подраться и потискать друг дружку. Лето на исходе. Кег с пивом стоит непочатый. Телки выглядят аппетитно. В понедельник в школу. В прохладном воздухе витает ощущение чего-то, что должно случиться.