- Балалайка? Серьёзно?

  Данька кивнул, всё так же улыбаясь и не сводя с Антоныча глаз.

  - Ну, а ты умеешь играть? На балалайке или гитаре?

  - Нет, я только петь могу, и то только поддатый. - Данил засмеялся.

  - Ну, всё, парень, ты попал, теперь от наших гулянок не отвертишься, - похлопал его по плечу Борис Сергеевич.

  У меня уже чуть пар из ушей не валил. На языке вертелись сплошные матерные междометия.

  Какого хера, спрашивается, он лупится так на Антоныча? Что, блядь, за гляделки такие. Я уже было собрался подхватить Даньку за шкварник и уволочь для выяснения в кустики, под видом 'пошли отольём', как услышал эти самые слова над своим ухом.

  Юрьич буквально навис надо мной.

  - Саныч, разговор есть, пошли отольём.

  Я нехотя встал, запихал все свои эмоции подальше в задницу и пошёл за ним. Отошли мы довольно таки далеко от стоянки.

  Пристроились к старой берёзе. Завгар повернул ко мне лицо и, заправив хозяйство в штаны, прокашлялся, словно речь собрался толкнуть.

  - Димыч, ты палишься.

  Блядь, я чуть на штанину себе не нассал, так руки дёрнулись.

  - Ты о чём? В смысле - я палюсь? - Спокойно заправился и сделал морду кирпичом, словно не понял о чём речь.

  - О пацане. Это ведь тот практикант, чьей задницей тебя Валерьич подкалывал. И ты в натуре на него пялишься, как на тёлку какую-то. Ты, блядь, запал на него, что ли? Я хренею, Димыч, у тебя же желваки от злости ходили, пока они с Антонычем пели. Мне по хрен, но если тебя ещё кто из наших спалит? Какого хрена, Саныч? Что с тобой?

  Злость на Данила, на себя, на Юрьича накрыла, словно обрушившийся потолок. Перед глазами пелена, скрежет зубов так, что даже челюсть свело, кулак в ствол дерева, боль на ободранных костяшках, и голос завгара:

  - Придурок! Ты что, блядь, творишь!

  Смотрю на ободранную руку, кровь сочится медленно, тонкими струйками из-под застрявшей в ранках коры.

  Юрьич выковыривает мусор из этих ранок, перематывает мою кисть носовым платком.

  - В автобусе у Володьки бинт должен быть и йод. Ну, ты и дебил, Саныч! Блядь, что за хрень с тобой последнее время? Недоёб, что ли? Дался тебе этот практикант?

  - Дай закурить, я свои на поляне оставил, - перебил я его.

  Закурили. Я прислонился к дереву, ноги не держали, хотелось сесть.

  - Тебе показалось, Юрьич. Всё со мной нормально. У меня на парней не стоит. Я не пидор да и он тоже.

  - Ну-ну. А кулак в дерево для тренировки впечатал. Я тебе ещё раз говорю, Саныч - мне похер. Мне срать на педиков и кто кого трахает. Мне срать, кого хочешь трахать ты. Но Валерьичу и остальным, думаю, нет, так что просто не пались.

  Он развернулся и пошёл к народу. А я, блядь, не мог сдвинуться с места.

  **********

  Данил обеспокоенно посмотрел на завгара, тот вернулся без безопасника, и как-то странно глянул на Даньку, тут же отвернувшись.

  Хотелось пойти на поиски Саныча, поговорить. Данька видел, что с ним творится. Чувствовал все эти прожигающие в нем дыры взгляды, но поделать ничего с собой не мог. Его всегда восхищали и привлекали люди, умеющие играть на музыкальных инструментах, петь или рисовать. Он был готов часами сидеть рядом, слушать, смотреть.

  - А Саныч где? - спросил у Юрьича Алексей, и Данька весь обратился в слух.

  - Придёт сейчас. Мы блин с ним херней там малость пострадали, он мне удар свой коронный показывал. На дереве. Блядь, все костяшки, долбоеб, сбил. Герой хренов.

  - Два дебила - это сила, - засмеялся Алексей - Может ты его, того, урыл в лесочке?

  - Ага, его уроешь. Он сам кого хочешь уроет. Вон, Данькиных братцев разрисовал, морды в экран не влазили. Мамка родная, наверное, не узнала. Кстати, Дань, что тебе менты говорят, много им светит?

  Данька пожал плечами. Ему совсем не хотелось вспоминать ни братьев, ни тот злополучный день.

  На выручку пришла Леночка.

  - Давайте не будем о плохом, главное обошлось все, и Дмитрий Александрович во время подоспел.

  - Да уж, наш пострел, везде поспел. И как ему это удаётся? - хохотнул Антоныч.

  Завгар полез обниматься к девчатам, вызвав этим возмущённые возгласы и отвлекая мужиков от щекотливой темы.

  Борис Сергеевич предложил очередной тост за прекрасных дам, и все подняли стаканчики.

  Данька проглотил содержимое стакана, не чувствуя вкуса и не отрывая взгляда от рощицы, откуда пришёл завгар.

  **********

  Я постоял ещё немного, побился затылком о ствол берёзы, легче не стало.

  Мозг не находил ни единого выхода из этой ситуации. То, что Юрьич меня спалил, было ударом под дых. Правильно говорил практикант - нам нельзя вместе работать. Нам вообще нельзя находиться вместе на людях.

  Зачем мне вообще всё это? Он ведь срал на меня, ему по хрен все мои закидоны. Он никогда не простит, не поверит. А я всё больше вязну в этом. Жил - не тужил, нырял в Интернет, находил одноразовый перепих, и всё было путём. И, блядь, пустить все коту под хвост. Надо завязывать с этими симпатиями, до добра они не доведут. Не стоит оно того, чтобы жизнь свою похерить вот так, из-за смазливого пацана.

  Дав себе слово забыть практиканта, не реагировать на него, я двинул ко всем.

  Первое, на что я наткнулся, выходя на поляну из-за деревьев, это Данькин взгляд, и в нём немой вопрос: 'Что случилось?'

  И все мои клятвы самому себе, все наставления Юрьича стёрлись одним его взглядом. Я буквально насиловал себя, отворачиваясь от него, плюхаясь рядом с Анечкой, обнимая её за плечи и предлагая выпить на брудершафт.

  Меня поддержали все наши мужики, пристраиваясь рядом с девчонками, наполняя стаканчики. Ленок просунула со смехом стаканчик с выпивкой под руку Данилу.

  Он как-то придурковато улыбался и то и дело посматривал на меня. Я первым опрокинул свой стакан и, не дождавшись когда допьёт Аня, присосался к её губам.

  Когда я отстранился от девушки, она уронила свою голову ко мне на плечо. Её развезло и, по-видимому, от поцелуя закружилась голова. Юрьич целовал Людмилу, Алексей - Наташу, медсестру, которая тоже поехала с нами. Остальные, смеясь, просто чмокнулись в губки и сразу отстранились.

  Лена же целовала Данила всерьёз. Не он её, а наоборот. Он закрыл глаза, и был красным, как кумач. Одна рука мяла пустой стаканчик за спиной Акулки, вторая вцепилась в пожелтевшую траву.

  Ленка со смехом его оттолкнула:

  - Данька, да ты целоваться совсем не умеешь! Салага. Девчат, надо заняться его воспитанием.

  - Да он же в тот раз в засосах весь был, забыла, что ли? - откликнулась Людмила.

  - Да засосы я ему хоть сейчас наляпаю, а целоваться-то он все равно не умеет, - ехидничала Ленок.

  - Ну, практикант, ты даёшь! Мы в твои годы уже детей делали, а ты, блин, девку засосать не можешь, - подначивал Алексей.

  Данька глянул на меня, я отвернулся и тут же услышал смех и свист.

  Данил прижал Лену к себе обеими руками, и, закрыв глаза, впился в её губы. Все начали считать, как на свадьбе. Целовались они долго. Когда Данька, наконец, отстранился от партнёрши, она выдохнула:

  - Охренеть! Беру свои слова обратно!

  Стало темнеть, похолодало, даже костёр уже не согревал.

  - Ну, что, в сауну? - повернулся ко мне завгар. - Саныч, ты руку-то обработай сходи.

  - Я её водочкой полил, нормально, - открестился я от него.

  - Я в сауну не поеду, меня Машка потеряла уже. Забросите меня домой.

  - Так ты её с собой бери. Давай заедем за ней. Мы же не в нашу поедем, на хрен палиться без генерала.

  - Ну, блядь, кто в Тулу со своим самоваром ездит. Выдумал тоже. Не, я до хаты. Данил, ты как - домой или дальше гулять поедешь?