-Ну, так что же вас все-таки беспокоит, молодой человек? Депрессия, сны, страх?

  Данил ошарашено на него уставился: 'Он что, издевается?'

  - Ничего доктор. У меня все просто о'кей.

  - Ну, вот и ладненько, вот и замечательно. Я вам тут таблеточки прописал, попьете в течение месяца, и все будет хорошо. Ну, а если не хорошо, обратитесь к специалисту по месту жительства. Да, за руль после приема таблеток не садитесь.

  В следующий кабинет Даня зашел злой, как черт, и когда невропатолог принялся стучать по его коленям молоточком, а потом попросил вытянуть руки, он ему чуть в морду лангетом не заехал. Доктор тут же заметил свою оплошность и попросил больного закрыть глаза и здоровой рукой прикоснуться к кончику носа. От этой процедуры Даньку ощутимо повело в сторону, и врачу пришлось его ловить. Затем Данил скашивал во все возможные стороны глаза, следя за молоточком эскулапа, отчего его тут же затошнило, о чем он и поведал хмурому невропатологу.

  Перспектива дышать рвотными массами в своем кабинете того, по-видимому, не прельщала, и он по-быстрому выпроводил пациента.

  Остаток утра Данил потратил на физио-лечение.

  После всех этих процедур перевод в палату окончательно испортил настроение. На его цветастом лице с налитыми кровью глазами, раздражение и злость отпугнули любопытных сопалатников, попытавшихся было познакомиться и завязать разговор.

  Пришедший после обеда дядька с полным пакетом жрачки и тюбиками мазей всех сортов немного отвлек от злости на 'придурков' врачей.

  Но когда племянник поделился с ним утрешними злоключениями, он начал ржать и подкалывать Даньку, чем разозлил его еще больше. Сграбастав пакет здоровой рукой, Данил демонстративно направился в палату, игнорируя ржущего родственника.

  Методичное поедание продуктов немного успокоило. Когда от еды уже стало тяжело дышать, Данька, наконец, прекратил обжорство и осоловелым взглядом обвел палату. Все мужики как один смотрели на него, чуть ли не разинув рты. Один кивнул на основательно опустевший пакет в руках Даньки:

  - Ты не лопнешь, деточка?

  На что тот смачно отрыгнул и с ехидцей в голосе ответил:

  - Не лопну, но воздух попортить могу. - И тут же поставив пакет в тумбочку, улегся дрыхнуть.

  Переел он, конечно, зря, дышать было трудно, а с учетом сломанных ребер, еще и больно. Так что уснуть не получалось.

  Сопалатники, посмеявшись, по-видимому, над его жором, улеглись на тихий час, и их храп на все лады, тоже не способствовал сну.

  Данил размышлял о своем раздражении. Вот чего он ни с того, ни с сего злится на соседей по палате? Они ничего ведь плохого ему не сделали. Да и дядька - ну, и что, что поржал. Он всегда ржет, над всем подряд. Раньше Даньку это не колыхало, даже если родственник потешался над ним.

  'Во всем виноваты Вадим и безопасник' - решил Данил. И тут же вспомнил, что второй раздражитель вечером явится.

  'Вот на нем то, и отыграюсь' - И с этой мыслью он, наконец, заснул.

  Отработав смену, которая, казалось, тянулась вечно, я, наконец, двинул в больницу к практиканту.

  По дороге прикупил фруктов, сока и сладостей, к которым, как я понял, он был неравнодушен.

  Я не стал звать санитарку, а просто позвонил Данилу, сказав, чтобы он предупредил медсестру на посту, что выйдет на улицу.

  Встретил я его в коридоре. Морда помятая, сонная. Вообще, от бывшего очаровашки мало что проглядывало, в хмурой, насупленной и переливающейся всех цветов радугой физиономии.

  - Привет. Чего такой хмурый?

  Он зыркнул на меня глазками а-ля вампир и скривился, как от лимона:

  - Чему радоваться то? Твоему приходу, что ли?

  - О, прогресс!

  - Какой?

  - Ну как же, огрызаешься и перешёл на 'ты'. Значит, выздоравливаешь.

  - Я, вообще то, и не болел.

  Я, улыбаясь, накинул на него свою куртку и потащил к машине. Мне нравилось его ершистое настроение, все лучше, чем депресняк.

  - Куда ты меня тащишь, отрыжка общественности?

  От такого ругательства я даже притормозил. Еле сдерживая смех, с серьезной рожей поинтересовался:

  - Будь добр, переведи на нормальный мат, а то я не понял, кем ты меня обозвал.

  Данька совершенно невинно, с улыбочкой на потрескавшихся губах, перевел, загибая поочередно пальцы:

  - Козел, урод, гандон, гомофоб недоделанный и ещё раз козел.

  - Ну, спасибо на добром слове. Хорошо, хоть на три российских не послал. Ты есть хочешь, гордость общественности?

  'Гордость' задумался, положил руку на живот и зачем-то надавил.

  - Думаю, уже влезет.

  - Что влезет? - Не понял я.

  - Жрачка влезет. Вроде пока спал, переварилось.

  - Ну, раз влезет, поехали, пожрем.

  Уже сидя в машине, он, зевнув, поинтересовался:

  - Чем кормить будешь?

  - А ты что хочешь?

  - Фуа-гру с трюфелями в белом вине, запеченное мясо лангуста с морским языком, э...

  - Выйдешь из больницы, будет тебе и лангуст и фуа-гра, и языки, и гребешки, а сейчас давай пожрем по-человечески, по-русски.

  - Жмот.

  - Я не жмот, я жрать хочу. Меня сегодня не кормили.

  Практикант довольно оскалился:

  - Что, обломили тебя девчата без меня? Пирожками с тортами не угощают?

  - И не говори. Глядишь, так и похудею, пока ты в больнице ласты сушишь.

  - И где мы жрать по-русски будем? Жинка твоя расстаралась?

  - Ну, если ты любишь яйца вареные и жареные, то можно и к жинке.

  - Вот почему ты мечешь всё, что девчата приносят! И в чем тогда плюс женатого гомика?

  - Плюс заключается в том, чтобы не быть отрыжкой общественности.

  Данька сразу притих и отвернулся к окну.

  - Я не отрыжка общественности, понял? И никому не собираюсь доказывать это, женившись.

  Я проклинал свой язык. Остановив машину у кафе 'Славянская кухня', повернулся к нему:

  - Дань, ты моложе меня, у тебя другие взгляды на жизнь. Ваше поколение проще относится к сексуальной ориентации. Агрессии тоже конечно еще хватает, но все же меньше, чем во время моей юности. А она у меня, как раз проходила во времена крутых и братков, и пидорство считалось не ориентацией, а опущением. Слово 'ориентация' даже не рассматривалось, были просто пидоры, извращенцы, которых гнобили. Которым место только у параши. И даже по другую сторону баррикады, то есть в органах, считали так же. Так что ты от меня хочешь? Чтобы я резко перестроился, убрал все свои комплексы и поверил, что общество примет меня, таким, какой я есть? Что на работе у меня не будет проблем, и наш генерал так же будет со мной здороваться по ручке? Ты сам-то в это веришь? Сам сможешь открыться, что ты гей? Родителям, дядьке, девчонкам на работе, друзьям в институте? Сможешь?

  Я смотрел на него отвернувшегося, глядящего в окно, и видел в отражении стекла, как с каждым моим словом, глаза его все больше блестели.

  Наконец, он повернул голову ко мне и вздохнул:

  - Нет. Не смогу. Прости, ты прав, конечно. Это твое дело, как тебе жить. Но я считаю, что портить человеку жизнь только потому, что ты выбрал её в свои щиты, неправильно. Она тоже заслуживает счастья, и чтобы её любили. Ты мужик, ты сильный, мог бы обойтись и без такого щита. - С этими словами он вышел из машины и зашел в кафе.

  ********** ГЛАВА 20

  Данил занял столик почти у самого входа. Я предпочитаю в углу - подальше, поглубже. Он как будто специально решил показать всем свою побитую физиономию, загипсованную ласту и домашние тапочки с трико. Народу было мало, но пялились на него все без исключения.

  Как только я уселся рядом с ним, к нам направилась девушка-официант.

  Чтобы хоть как то разнообразить Машкины яичницы, я частенько сюда наведывался. Кухня здесь превосходная. Много здесь чего можно отведать по старинным рецептам