Но если во время войны после начала сближения бой делился на очаги боя звеньев, пар и одиночных экипажей, то в мирные послевоенные годы для обеспечения безопасности от столкновений и грубых ошибок в технике пилотирования, большие группы ограничивались последовательными атаками в заранее оговоренное время и с заранее оговоренных рубежей. На лётно-тактических учениях (ЛТУ) по-прежнему большое внимание уделялось организации боевых действий и управлению. Однако обстановка, развивавшаяся по инициативе командиров звеньев и пар, неоднократно ставила в тупик старших начальников часто просто не успевавших отдать правильный, обоснованный сложившейся на тот момент тактической обстановкой, приказ. Промедление даже в несколько секунд (не говоря уже о минутах) было «смерти подобно» (часто без всяких кавычек!). Если такого рода события развивались на глазах начальства, то фигуранты (независимо от достигнутых ими в ходе учебного боя результатов), безжалостно наказывались.
В результате зачётные полёты и ЛТУ стали оцениваться только за качество фотострельбы по сумме результатов, достигнутых их участниками, без учёта оценки за своевременность и точность по месту воздействия по противнику. Наметившаяся в этой обстановке тенденция к совершенствованию точности прицеливания с использованием гироскопического прицела в сочетании с желанием руководящего лётного состава скрыть от подчинённых своё неумение вести свободный воздушный бой, предопределили фокусировку боевой подготовки на одиночном воздушном бое (поединке). Под это была подведена и вполне солидная теоретическая база, причём, ретроспективно оценивая её основные положения, приходится признать, что вполне определённый здравый смысл в ней действительно имелся, а подвергнуть её сомнению полвека назад было и вовсе невозможно. В основе теории лежали «три кита».
Во-первых, предполагалось, что со временем масса ядерных средств поражения (бомб) будет существенно снижена, что позволит использовать для их доставки к цели менее крупные (чем стратегические бомбардировщики) самолёты, а в перспективе и тактические истребители.
Во-вторых, считалось, что прогресс в области авиастроения позволит создать такие двигатели и виды топлива, что со временем дальностью действия современных на тот момент стратегических бомбардировщиков будут обладать боевые машины более «лёгких» классов, что позволит последним не опасаться встреч с вражескими перехватчиками и при случае успешно им противостоять.
В третьих, у лётного состава истребительных авиачастей требовалось поддерживать достаточно высокий уровень лётного мастерства, а отработка приёмов индивидуального воздушного боя как нельзя лучше способствовала этому.
Как нетрудно заметить, первое предположение со временем полностью подтвердилось, очевидность третьего никогда не вызывала сомнений, а вот второе было выполнено лишь отчасти 3*. Понятно, что в то время обоснованность подобных ожиданий не вызывала сомнений. Но здесь начавшаяся реактивная эпоха наложила свой неповторимый отпечаток.
Со стрельбой в воздушном бою к середине 50-х также было далеко не всё в порядке. «Возмутителями спокойствия» оказались, с одной стороны, возросшие скоростные характеристики боевых реактивных машин 1-го поколения по сравнению с их винтовыми аналогами времён Второй Мировой войны, а с другой — усилившаяся прочность конструкции планеров, рассчитанных на более высокие скорости и перегрузки. Помимо этого наиболее важные системы (управление в первую очередь) начали дублировать. Свою долю в снижение уязвимости летательных аппаратов внёс и новый вид топлива — авиационный керосин. Последний загорался существенно труднее, нежели высокооктановый бензин, а на больших высотах (свыше 10 км), в условиях разряжённой атмосферы, вытекающее из пробитого бака реактивное топливо вообще было поджечь невозможно!
В результате, как свидетельствовал опыт недавно закончившейся войны в Корее, дальность действительного огня по самолётам тактической авиации не только не возросла благодаря повышению эффективности прицельных устройств и мощи стрелково-пушечного вооружения 4*, но даже несколько снизилась (особенно в противоборстве истребителей), выйдя на уровень 200–300 м.
И это вступило в противоречие с мерами безопасности для дальности стрельбы установленными Курсом боевой подготовки истребительной авиации: стрелять с дальности менее 200 м лётчикам запрещалось. Стоявший на МиГ-15 и МиГ-17 полуавтоматический гироскопический прицел АСП-3 имел свои особенности выработки данных для стрельбы. Подвижная сетка прицела на малых дальностях почти не отклонялась при манёвре истребителя, а в процессе прицеливания на дистанциях свыше 300 м она реагировала на малейшее изменение крена или перегрузки, а потому «удержать» её на цели было очень трудно. Возник парадокс: прицел обеспечивал данными для стрельбы умелого стрелка и «мешал» вести огонь новичку. Таким образом, для получения зачётной очереди цель должна былап или не маневрировать или выполнять плавные манёвры с постоянной угловой скоростью, чего в реальном бою, естественно, не было и в помине.
Понятно, что в этих условиях процесс прицеливания и стрельбы по воздушной цели с директивно введённой дистанции более 300 м был очень труден и потому опытные лётчики, особенно прошедшие войну, предпочитали подходить к противнику ближе. Трижды Герой Советского Союза И.Н.Кожедуб прямо говорил, что «для гарантированного поражения противника и на реактивных истребителях надо подходить на сто метров…»
Между тем, количество ветеранов, имевших боевой опыт (в том числе и войны в Корее), в составе ВВС с каждым годом естественным образом сокращалось, а новые стратегические подходы и реалии диктовали свою логику развития событий. Начавшиеся между тем регулярные полёты американских и британских разведывательных самолётов над Советским Союзом очень тяжёло отразились как на боевом духе лётного состава, так и на подходах к конструированию боевых машин. Отсутствие достаточно мощных реактивных двигателей вынудило начать очередной раунд борьбы за снижение массы истребителей, которым «дыхалка» не позволяла забираться на оперативный потолок разведчиков вероятного противника. Ещё более тревожная информация поступала по каналам ГРУ: агентура сообщала, что экипажи американских бомбардировщиков проводят полёты над Советским Союзом с габаритно-весовыми макетами ядерных бомб.
Понятно, что если вражеские бомбардировщики нанесут удары ядерными бомбами по городам СССР, то особого смысла вести воздушные бои с натовскими истребителями над Германией и Венгрией уже не будет. В результате, как и в годы Великой Отечественной войны с советских истребителей «за борт полетело» всё второстепенное, без чего можно было обойтись при перехвате высотных целей. Расставаться приходилось даже с частью вооружения и боекомплекта, не говоря уже о приборах и бронеспинке.
После очередной ревизии веса были сняты часы, а на смену фотокинопулемёту С-13, стоявшему на МиГ-17, пришёл ФКП-2. При ведении огня, он фотографировал не положение цели относительно оси самолёта и его оружия, а положение цели в сетки прицела. Но самое главное — он не имел часов. «Зачётную» плёнку можно было делать сразу же после уборки шасси или при сборе группы и не мучиться при построении хитрых манёвром в учебном бою.
1* Например, американские В-47 «Стратоджет» и В-52 «Суперфортресс», а также британские «Виктор», «Вэлиант» и «Вулкан».
2* Хотя В-52 и мог нести управляемые ракеты для самообороны, использование этого варианта боевой нагрузки во время войны в Юго-Восточной Азии не практиковалось. Весьма низкой при атаках перехватчиков ВВС ДРВ оказалась и эффективность кормовой пушечной установки. Хотя в различных изданиях рекламного характера утверждается, что стрелками “Стратосферных крепостей» было сбито несколько “МиГов», архивные данные противной стороны не подтверждают ни один из подобных эпизодов. Фактически, основным и наиболее эффективным средством защиты для стратегических бомбардировщиков являются бортовые средства РЭБ, а при групповых действиях их эффективность значительно наращивается подразделениями самолётов постановщиков помех и подавления ПВО.