Глава 34

Визит

— Какие у нее успехи в лечении? — спросила Одель у своей подруги Маделин Стивенсон.

— К сожалению, — отвела Маделин взгляд в окно, выходящее на аккуратную лужайку во дворе Ривер-Рэйндж-Клиники, — не могу порадовать тебя ее успехами. Она противится нам во всем, у нее нет желания вылечиться. Как видно, мы напрасно тратим на нее время. Мы, конечно, ограждаем ее здесь от наркотиков, но она к ним вернется сразу, как только выйдет отсюда.

— Она говорила, что хочет уйти отсюда?

— Пока еще нет. Мне кажется, она не понимает, что никто ее здесь насильно держать не собирается. Одель, обычно курс лечения длится у нас шесть недель, а Труди находится здесь намного дольше. Мы не можем держать ее здесь бесконечно. В нашу клинику многие хотят попасть, они ждут не дождутся своей очереди. Мне каждый день звонят родители наркоманов и умоляют, чтобы я нашла место для их детей. Звонят мне и воротилы бизнеса, чтобы я приняла на лечение их администраторов. Что только мы не испытывали по отношению к Труди, лечили ее всякими методами, но ничего не помогает. Похоже, мы не в силах помочь ей. Впрочем, виноваты в этом не только мы. Невозможно помочь человеку, если он сам не желает вылечиться.

— Маделин, мне надо поговорить с ней.

— Ладно, поговори. Но учти, Одель, что я делаю для тебя исключение, потому что нашим пациентам, как правило, не разрешается встречаться ни с кем, кроме персонала клиники. Я иду тебе навстречу лишь потому, что верю тебе, что это вопрос жизни и смерти.

Сотрудник клиники проводил Одель из офиса Маделин в один из домиков, где жили пациенты. По пути Одель разглядывала территорию — на спортплощадках пациенты занимались спортом: играли в футбол, занимались гимнастикой, кто-то бегал трусцой. Только Труди сидела у себя в комнате и уныло размышляла о своей неудавшейся жизни.

— Одель! — воскликнула она, увидев подругу, и просияла. — Господи! А ты знаешь, что тот тип сбежал с твоими деньгами? Я так расстроилась! Каков мошенник! Хорошо, что ты пришла. Может быть, хоть ты поможешь мне отсюда выбраться.

— Ты уже забыла, как умоляла меня помочь тебе вылечиться? Я с такими трудами устроила тебя в эту клинику! — раздраженно принялась ее отчитывать Одель. — Помнишь, как ты говорила, что тебе необходимо вылечиться от наркотиков, потому что Томми поставил тебя во главе Фонда Исправления Человечества? Ты забыла о своей ответственности?!

— Ну, это было давно, — невинно ответила Труди.

— Давно?!

— Я тогда не знала, как трудно жить без наркотиков.

Одель пристально посмотрела в бледное лицо Труди, в ее печальные глаза, на ее старый застиранный спортивный костюм и укоризненно покачала головой. Неужели можно так сильно привыкнуть к наркотикам? Когда врачи посоветовали Одель не злоупотреблять кофеином, она сразу бросила пить кофе по утрам. С тех пор она ни одной чашки не выпила. Почему Труди не может отделаться от наркотиков так же легко? Из-за наркотиков она потеряла все самое дорогое: любовь и детей. Потеряла и способность соображать как следует. И после всего этого Труди опять хочет вернуться к тому, что разрушило всю ее жизнь? Почему?

— Труди, ну зачем, зачем тебе наркотики?

— Я без них не могу, без них жизнь слишком скучная. Слишком спокойная, пресная, что ли. Тоска страшная.

Слишком спокойная?! Что за бред! Одель этого не понять. Она, наоборот, хотела бы хоть немного пожить тихо, спокойно, но откуда-то вечно приходят напасти, на жизненном горизонте вечно сверкают молнии, угрожая безмятежному благополучию. Одель взяла Труди за руку и подвела к окну.

— Смотри.

— Куда смотреть? — не поняла Труди.

— Посмотри на тот дуб. Видишь? Ему лет сто, не меньше, а он переживет и нас с тобой. Полюбуйся на траву, прислушайся, как она растет. Растет так быстро, что ее приходится косить каждую неделю. Посмотри на небо, на облака — откуда они пришли, из каких дальних краев, что на своем пути видели? Посмотри на тех людей, как они играют в футбол. Задумайся, какое совершенное у людей тело — они просто играют, ни о чем другом не думая, а их сердца сами бьются в подходящем ритме, пот выделяется ровно настолько, чтобы температура тела поддерживалась постоянной. Разве все это не чудеса? Разве окружающий тебя мир скучен?

— А у тебя неплохо получается, — искоса глянула на подругу Труди. — Ты, случайно, не пишешь стихи?

Одель обалдела — раньше в голосе Труди ей не доводилось слышать сарказма. Может быть, бедняжка Труди действительно не может жить без наркотиков?

— Понятно. — Одель отошла от окна с чудесами. — Ты не хочешь лечиться. В клинике это уже все поняли. Напрасно они ради тебя старались. Собирай свои манатки сегодня же и выметайся отсюда. На твое место найдутся сотни желающих. Езжай обратно в Нью-Мексико и снова живи в постоянном дурмане. Вот так, Труди.

— Чего ты злишься, Одель? Что плохого я тебе сделала?

— Ничего. Просто я сдуру поверила, что ты и в самом деле хочешь исправиться, хочешь начать жизнь с начала. Сколько тебе лет? Тридцать? Тридцать два? Труди, ты можешь еще выйти замуж, можешь рожать детей. Но тебе, как видно, начхать на все это. Больше я тебе помогать не буду. Но прежде, чем ты вернешься к своему дурману, я должна сообщить тебе кое-что важное.

— Выкладывай. — Труди состроила обиженную физиономию, как у маленькой девочки, и сложила на груди руки.

— Что ты делала в Лос-Анджелесе в ту неделю, когда убили Томми Паттерсона?

— Чего?

— Не придуривайся, Труди. Грэйс узнала от Киттен Фэрлей, что детектив Моррис… Помнишь его? Он был на хасиенде после похорон Томми? Так вот, детектив Моррис уже знает, что ты была в Лос-Анджелесе на выставке художественных ремесел как раз в ту неделю, когда был убит Томми. — Одель внимательно следила за выражением лица Труди, за ее глазами. Если правду говорят, что глаза человека — это зеркало его души, то значит, душа у Труди была в этот момент туманна и непроницаема. — Ты помнишь хоть что-нибудь? — в отчаянии воскликнула Одель.

— Я помню, что жила в Таосе.

— Пойми, сейчас я говорю о Лос-Анджелесе, — пыталась ей втолковать Одель.

Труди задумалась.

— Помню, — наконец сказала она, — что они собирали экспонаты для выставки, они должны были выставляться на Юго-Западе, а потом на Западном побережье. Кажется, это называлось Выставкой художественных промыслов коренных жителей Юго-Запада Америки. Я тоже хотела отдать туда свои изделия, они очень хорошие. Честно, их покупают. Но мне сказали, что я не могу принять участие в выставке, потому что я не коренной житель Америки. Как будто я не коренная! Что такое коренной житель? Я прожила в Америке целых три жизни, и в одной из них была Возносящейся Шурфут, индейской принцессой. А Ист-Диабло, разве это не Юго-Запад? Это же западный Техас, самый что ни на есть Юго-Запад. В конце концов они приняли мои работы. А что было потом, я не помню. Кажется, мы путешествовали и всюду показывали наши изделия. Помню, однажды мы приехали в громадный, отвратительный город. Может быть, это и был Лос-Анджелес?

— Похоже на то.

— Там был Томми! — У Труди заблестели глаза.

— Ты встречалась там с Томми?

— Кажется, да.

— Что значит «кажется»?! — заорала Одель.

— Я попробую вспомнить, Одель, — виновато сказала Труди, малость перетрусив. — Кажется, ко мне прилетала его аура. Наши с ним ауры всегда сильно переплетались.

— Господи, дай мне терпение! — взмолилась Одель. — Так встречалась ты с Томми там или нет?

— Кажется, он появлялся несколько раз. Он то возникал у меня перед глазами, то исчезал куда-то.

— Значит, ты встречалась с ним, когда не слишком была задурманена наркотиками? Так, что ли?

— Не совсем так, Одель. Это были не обычные встречи, это было так обалденно, так здорово.

— Ну ты даешь! Ты даже не помнишь, встречалась ты со своим бывшим мужем или видела только его ауру? А ты случайно не помнишь, как ты убила его?