— Уйдем! — воскликнул я. — Уйдем скорее, Фанни! Оставим немедля этот отвратительный дом!

II

Я был убежден, что Фанни отнесется к графине с ужасом и омерзением. Я расточал перед ней всю свою нежность, самые страстные ласки, иногда доводил ее до изнеможения, но ничто не могло сравниться в ее глазах с восторгами, какие дала ей графиня. Все казалось ей холодным в сравнении с той ночью. Напрасно она пыталась бороться с тягой к Гамиани. Ее сопротивление лишь раздувало пламя. Вскоре я понял, что она не устоит. Тайком я часто наблюдал за нею и видел, как она плачет, сидя на диване, как извивается в отчаянии, как срывает с себя платье, стоя перед зеркалом с блуждающим, как у безумной, взором. Я не мог исцелить ее, поэтому оставалось лишь наблюдать. Однажды вечером, заняв свое укрытие, я услышал и увидел следующее:

— Кто там? Анжелика, это вы? Гамиани! О, мадам, я была так далека от…

Гамиани: — Без сомнения, вы избегаете меня, и мне пришлось прибегнуть к хитрости, чтобы попасть к вам.

Фанни: — Я не понимаю, о чем вы, но если я и сохранила в тайне все, что я о вас знаю, то официальный отказ в приеме мог бы вам доказать, что ваше присутствие мне тягостно и ненавистно. Сделайте милость, оставьте меня.

Гамиани: — Я приняла решение, вы не в состоянии ничего изменить.

Фанни: — Что вы намерены делать? Снова меня насиловать? Опять грязнить? О нет! Уйдите, или я позову слуг.

Гамиани: — Дитя мое… Мы совсем одни… Успокойтесь, бояться нечего.

Фанни: — Не прикасайтесь ко мне, ради Бога.

Гамиани: — Всякое сопротивление напрасно, вы все равно покоритесь… Я сильнее вас… Что такое? С нею дурно… Ох, что же я сделала? Ведь я прижимаю тебя только от любви. Я желаю тебе одной только радости… Я хочу, чтобы ты опьянела в моих объятиях…

Фанни: — Вы меня губите. Бог мой, оставьте меня, наконец, вы безобразны.

Гамиани: — Безобразна? Взгляни, разве я не молода? Не прекрасна? Разве может сравниться со мной мужчина-любовник? Три схватки повергают его в прах, на четвертой он уже беспомощно крепится. Жалкий вид, а я… я всегда ненасытна.

Фанни: — Довольно, Гамиани, довольно!

Гамиани: — Нет, нет, слушай! Сбросить одежды… осознать свою красоту и молодость… сгорать от любви, дрожать от наслаждения… Проникать телом в тело… Душой в душу… О, это небо!

Фанни: — Какие слова… О, пощадите меня. Я такая слабая. Ты всосалась ко мне в душу. Ты — отрава, да… Ты — ужас… И я люблю тебя.

Гамиани: — Повтори… Повтори эти обжигающие слова.

Она была бледна и неподвижна.

Фанни: — Да, я люблю тебя, всеми фибрами… Я хочу тебя… Я жажду, я теряю ум…

Гамиани: — О, как я счастлива!.. Ты божественна… Ты — ангел страсти. Обнажайся, смотри: я уже разделась… Ты ослепительна. Постой! Я поцелую тебя, твои ноги, колени, грудь, губы… Обними меня, прижми сильнее. Какая сладость!

И два тела соединились. В глазах горел огонь, щеки пылали, губы дрожали. Затем послышался приглушенный крик, и обе женщины стали недвижимы.

Фанни: — Я счастлива. Очень, очень!

Гамиани: — Я тоже… Так насладимся этой божественной ночью!

С этими словами они направились к алькову. Фанни бросилась на кровать и простерлась в сладострастной позе. Гамиани, опустившись на колени у кровати, заключила ее в объятия. Любовные шалости возобновились, руки снова проворно забегали по телу, взор Фанни горел ожиданием и вожделением. Глаза же Гамиани смотрели бессмысленно, что говорило об ее заблудших чувствах.

Осуждая это тяжкое безумство, я все же сам вскоре разгорячился и взволновался. Меня охватило желание. Мне казалось, что мои натянутые нервы порвутся. Рукою я судорожно хватался за стену. Я задыхался, сдавленно стонал. Обезумев, я ухватился за эмблему моей мужской силы, стал водить между пальцами, забрызгал все вокруг мутными каплями. Очнувшись, я почувствовал себя ослабшим, но облегченным.

За это время поза у моих дам переменилась. Трибады склещились бедрами, смешивая шерстку своих тайных частей. Казалось, они вознамерились растерзать друг друга.

— Ах! — воскликнула Фанни, — я близка к блаженству, толкни… Постой же, постой! Я, кажется, оцарапалась… Ах, я чувствую, что истекаю…

И голова ее бессильно повисла.

Гамиани, напротив, вертела головою и кусала простыни.

Фанни; — Как я устала… Меня всю ломит… Какое наслаждение я испытала.

Гамиани: — Чем напряженнее усилие, тем пленительней наслаждение.

Фанни: — Более пяти минут я пребывала в состоянии опьяняющего головокружения. Только теперь я поняла, что такое наслаждение. Но откуда ты, еще столь молодая, узнала так много?

Гамиани: — Сказать тебе? Изволь. Давай обовьемся ногами, прижмемся друг к другу, и я начну рассказ.

Фанни: — Я вся слух.

Гамиани: Помнишь о пытке, которой я подверглась с легкой руки тетушки? Поняв всю низость ее деяний, я, захватив с собою деньги и драгоценности, воспользовалась отсутствием своей опекунши и бежала в монастырь. Настоятельница приняла меня очень радушно. Я рассказала ей все и просила покровительства и помощи.

Она обняла меня и, нежно прижав к груди, рассказала о мирной и благостной жизни в обители. Своей беседой она вызвала у меня еще большую ненависть к мужчинам. Чтобы облегчить мне переход к монастырской жизни, она предложила мне первое время спать в ее покоях. Мы очень сдружились. В постели настоятельница все время ворочалась, жаловалась на холод, спала неспокойно. Затем она вдруг пригласила меня лечь с ней, чтобы согреть ее. Скользнув под одеяло, я почувствовала, что она вся обнажена. «Без рубашки легче спать», — объяснила она и предложила мне последовать ее примеру.

Желая доставить ей приятное, я так и поступила.

«Крошка моя! — воскликнула святая сестра. — Какая ты горячая! До чего у тебя нежная кожа! Расскажи, что они с тобой делали? Они тебя били?»

Я снова повторила ей всю историю во всех подробностях. Удовольствие, какое она испытала от моего рассказа, оказалось настолько сильным, что вызвало в ней необычайную дрожь. «Бедное дитя», — вновь произнесла она, прижимая меня к своему сердцу. Пока руки ее обнимали меня, ноги успели скреститься у меня за спиной. Приятное, ласкающее тепло разлилось по моему телу. Я испытала незнакомое доселе ощущение благополучия. «Вы добры, вы очень добры, — лепетала я, — вы сделали меня счастливой, я люблю вас». Губы мои сливались с ее губами, и, отрываясь, я шептала с жаром: «О! Я люблю вас! Я не знаю… но чувствую…» Руки настоятельницы нежно меня ласкали, тело осторожно двигалось под моим телом. Щекотка, вызываемая ее шерсткой, покалывала кожу. Внезапно я застыла от сильного поцелуя. «Бог мой! — воскликнула я. — Оставьте меня… Ах…» Никогда еще во время любовных состязаний не выпадала более сладкая и обильная роса. Мое эротическое настроение прошло, но возбуждение не вполне улеглось, посему я устремилась к моей искусной соратнице. Я распинала ее ласками, взяла ее руку и приложила к тому месту, которое она так сильно раздразнила. Настоятельница, видя меня в таком состоянии, пришла в забвение и паническое опьянение. Ее тело чудесно изгибалось, страстно вытягивалось, извивалось. Я едва поспевала за ее проворством: в ответ на мой поцелуй она осыпала меня дождем поцелуев с ног до головы.

Мне казалось, будто меня глодают и въедаются мне в тысячу мест. Эти сладострастные прикосновения привели меня в неописуемый восторг… Одно мгновение — и голова моя охвачена бедрами моей соратницы. Я угадала ее желание и принялась покусывать ее нежнейшие части тела, что скрываются меж ног. Но, видимо, я недостаточно усердно отвечала на зов ее желания. Она выползла из-под меня и, разведя мне ноги, коснулась ртом… Проворный, острый язычок колол и давил, вонзаясь и тут же выскальзывая, как острый стилет. Она хватала меня зубами и, казалось, желала растерзать. Я возбуждалась до бешенства, отталкивала ее голову, тащила за волосы. Тогда она, лукавая, приостанавливалась и вновь принималась за нежную ласку… Легонько лизала мою кожу, покусывала тело с такой сладкой пронзительностью, что одно воспоминание об этом заставляет замирать от удовольствия. Какое наслаждение! Какая безбрежность страстей! Я беспрерывно стонала, исступленно билась и вскидывала тело… Меня сжимали, комкали, из меня вытягивали душу… О, Фанни, такое наслаждение возможно только раз в жизни…