Да, но ведь самое главное, что щеголь тот московский, друг Борьки, произвел на меня впечатление пустышки. Останься он где-то в провинции, сидеть бы ему в майорах, если бы он, конечно, на дочке какого-нибудь начальника не женился. Конспиратор хренов! Инкогнито! Коммерческий директор инвестиционной компании. Фиг его знает, как он теперь сам выкрутится, ведь это же он «хвоста» за собой притащил к дому Петлякова, я-то хорошо проверялся.

— Не выкрутится он, — сказал Епифанов, глядя перед собой.

— Что? — Горецкий резко повернулся к нему, взгляд его был недоверчивым. — Ты-то откуда знаешь?

— Дима, ети твою мать, ты, наверное, забыл, чем я по службе занимаюсь. Как фамилия твоего «инкогнито»!?

— Сейчас вспомню... Колобов? Нет. Елки-палки, ведь смотрел же его «ксиву», даже две. Балабин?.. О! Есть —Лобанов!

— Все правильно, коммерческий директор инвестиционной компании «Стинвсст» Лобанов. В «Интуристе» ночью — с четверга на пятницу — концы отдал. Я бы этот случай и не отметил, да шум поднялся, коллеги его из столицы вчера прикатили. А так-то у меня дел — выше головы. За прошедшие сутки по области больше десятка насильственных смертей, война самая настоящая идет, озверел народ. Ага, значит, ты через Петлякова на этого Лобанова вышел? И он прямо на встречу с тобой прикатил?

— Ну, наверное, — пожал плечами Горецкий — Я не знаю, где он там у вас фиксировался.

— В том-то и дело, что нигде он, как ты говоришь, не фиксировался. Ты же сам сказал — инкогнито. Вот, наломал дров, а мы за все отдувайся теперь. Они, эти супермены из Москвы, хотели тут всем вдуть по первое число, всех разогнать грозились. А чего орать-то? Вообще мы их на место поставили: Во-первых, если Лобанов действовал на собственный страх и риск, то и вся ответственность полностью на него ложится. Во-вторых, смерть его наступила от обширного инфаркта. Никакой химии в организме не обнаружено, алкоголя только в желудке мизер, да шоколада. У нас тут ведь тоже не валенки на своих местах сидят, люди подобных смертей навидались — на несколько диссертаций хватит. Какого, спрашивается, хрена было суперагентом прикидываться? Да и ты, блин, разоблачитель... Газет ты много читаешь, вот что я тебе скажу. Позавидовал, небось, тем, что компромат чемоданами собирают, да публикуют всякие пузыри мыльные. У нас, что ли, головы не так привинчены, как у столичных прокуроров?

— Витя, ты же сам прекрасно понимаешь, что не мог я к вам обращаться. Игра в одни ворота, честное слово. У вас скандалы за скандалами. Гляди-ка: сначала твоего самого главного шефа, Савина, кинули, потом Ковалева. Я уже молчу про тех, кто застрелился, потому что по самые некуда в организованную эту преступность влез. Ну, отец родной, какая же вам вера? И фраер этот, царствие ему, конечно, небесное, по той же причине, небось не стал «светиться».

— Конечно, — проворчал Епифанов, — везде чисто, у нас только нечисто. А с чего ты, собственно, взял, что «хвост» был, что следил за вами кто-то? Привиделось тебе, скорее всего.

— У меня, Викташа, один хороший принцип есть — лучше пять минут побыть трусом, чем потом всю жизнь покойником. Не привиделось мне, в том-то и дело. И кокнуть меня запросто могли, как Борьку вот...

— Да не из-за этого Бориса убили, не из-за этого! У него врагов было — рота целая.

— Витя, но ты посмотри: про материалы, что у меня были, только три человека и знали — я, Борис и Лобанов. Бориса нет и Лобанова нет. Тут поневоле начнешь думать о том, что Бог троицу любит. Документы-то, что я ему передавал, хоть целы?

* * *

12 сентября, воскресенье.

Южнороссийск.

Кондратьев в очередной раз позвонил Полякову. Сейчас глава «Тристана» оказался на месте.

— Нам бы встретиться надо, — заявил Кондратьев.

— У тебя возникли какие-то идеи? — смесь издевки, недоверия, которое он не считал нужным скрывать, звучали в голосе Полякова.

— Будем считать, что да, — Кондратьеву и тон, и сам собеседник не нравились, но он решил раз и навсегда покончить с проблемой.

— Ладно, я буду ждать тебя в своем офисе. Ровно через сорок минут, то есть, в пятнадцать ноль-ноль по московскому времени.

— Угу, в офисе значит ..

— Ну да, — глумливо сказал Поляков. — Мы здесь, в России, и по воскресеньям работаем. Мы же не на благополучном Западе, нам горбатиться надо для достижения благополучия. Ты адрес моего офиса знаешь?

— Да наслышан. Хорошо, я буду у тебя через сорок минут.

Кондратьев позвонил в «Инвереск», спросил, можно ли ему рассчитывать на выполнение условий договора уже сейчас и получил утвердительный ответ.

— В таком случае мне нужна охрана примерно с четырнадцати сорока и до шести часов.

— Хоть круглые сутки. Ведь мы же все оговаривали. Супругу вашу будем охранять тоже, ее-то в первую голову охранять надо.

Клюев повесил трубку и покачал головой.

— Надо срочно вызвонить Костю. Влюбленный и без трех минут семейный антропос использует служебный транспорт в личных целях. Вот с этого-то бордель и начинается — с социалистических замашек.

— Ладно, не ворчи, — сказал Бирюков — Сейчас я его сам разыщу.

Он и в самом деле за несколько минут нашел Ненашева.

К четырнадцати сорока они на «служебной» «Волге» подъехали к дому, где на квартире, оставленной ему на время то ли родственником, то ли знакомым, остановился Кондратьев.

Приватным сыщикам было известно, что Кондратьев покинул Южнороссийск семь лет назад и переселился в Прибалтику. Когда три республики тихо отплыли от советского берега, Кондратьев автоматически стал иностранцем — с капиталом человек везде желаем, даже если он и не слишком хорошо освоил язык коренной национальности. У Кондратьева капитал был, но сколько стоил Кондратьев сейчас, в Южнороссийске, похоже, никто толком не знал. Заявление Подлосника-Балыка о том, что Кондратьев может в два месяца собрать десять тысяч долларов, нельзя было воспринимать всерьез. То есть, эта цифра могла быть и в три раза меньше, и в пять раз больше.

Так ли, иначе ли, но сюда он прикатил на иномарке, стоящей не один десяток тысяч, зная, что автомобиль могут в любую минуту угнать, а то и взорвать вместе с владельцем.

Сейчас этот автомобиль ожидал приватных детективов у подъезда дома, где нашли временный приют Кондратьев и его драгоценная (во всяком случае, подорожавшая за последние два дня на пять тысяч долларов) супруга.

Кондратьев появился как раз в тот самый момент, когда Ненашев заглушил мотор. Бизнесмен ничего не сказал, только безо всякого выражения посмотрел на часы и кивнул. Детективам из «Инвереска» ничего не оставалось, как кивнуть в ответ — что-то Кондратьев был не похож на себя обычного, решимость во взоре появилась и движения обрели быстроту и четкость.

Преобразившийся «лох» сел в автомобиль, открыл дверцу со стороны пассажира. На переднем сиденье расположился Клюев — не по старшинству, а потому, что хорошо знал: сидящий рядом с охраняемым объектом, как правило, подвергается большему риску быть застреленным или взорванным (впрочем последнее верно в том случае, когда жалеют взрывчатку и взрывают заряд относительно небольшой силы, расположенный на днище как раз под местом водителя). Бирюков расположился сзади, прикрепив, перед тем, как они тронулись, «клопа» под воротник Кондратьева.

— Так спокойнее, — ответил он на немой вопрос.

Ехать им пришлось не долго, вскоре Кондратьев и детективы уже входили в офис «Тристана». Вывеска у входа не очень заметная, решетки на окнах на первом этаже скромные, в любой лавочке, торгующей шоколадом и жвачкой, и помощнее ставят сейчас.

Зато внутри чувствовалось, что «Тристан» — фирма не просто богатая, а очень богатая.

Малый под два метра росточком, с покореженным лицом и развинченными движениями кикбоксера преградил им путь:

— Вам назначено?

Научился произносить фразу, смысл которой до него самого пока, наверное, не доходит.