— Что увидали, вашскородие? — обернулся капитан, перебирая привычным движением спицы штурвала, и покосился в ту сторону, куда направлен был взгляд офицера.

— Вон домик наш! Почти десять лет не был я дома. Приезжал учеником. Наверное, никто меня не узнает. Мать-то с ума сойдет от радости. Вырос я здесь, на Кривой Косе.

— А! — протянул капитан. — В родное гнездо каждая птаха летит.

Георгий Яковлевич сошел на берег с маленьким чемоданчиком. Дал его нести какому-то хлопчику.

Дело было под вечер. Рыбаки и казаки сидели у завалинок. Встречные кланялись офицеру и оглядывались. Казаки вскакивали и отдавали честь. За спиной манили хлопца с чемоданом, спрашивали: «Кто?..» — «Не знаю», шептал тихонько хлопец и догонял приезжего. Только совсем неподалеку от хаты первая узнала его старуха Мокеевна.

Подхватив рукой подол, засеменила напрямки к седовскому окошку, зашептала, задыхаясь от волнения:

— Степановна!.. Слышь ты, Степановна!.. Твой… Твой-то штапкапитан… Приехал!.. В белом мундире, серебро на грудях… Иди скорей, встречай с хлебом-солью!

Наталья Степановна охнула, заметалась по хате, заправляя под платок седые волосы. Метнулась было к сундуку… Глянула в окошко — замутилось в глазах. В самом деле, идет весь в белом… Схватила впопыхах солонку, поставила на каравай, приоткрыла сундучок, не глядя вытащила полотенце, разостлала на руках и, подхватив хлеб с солонкой, встала на пороге как раз вовремя: гость повернул за угол, к знакомому крыльцу.

— Мама! Родная!..

Георгий Яковлевич взял хлеб-соль, поставил на стол и, радостно, заливчато смеясь, обнял старуху крепко-крепко.

— Егорушко!.. Егорий Яковлевич! Сонечко!.. Сынку мий ридный, надия наша!.. Дывись, який ясний сокил… За що мени таке велыке щастя!..

Старуха смеялась, плакала, гладила руками сына. Шершавые ладони цеплялись за серебро на погонах. Острый край какой-то медали больно царапнул щеку. Но Наталья Степановна ничего не замечала.

— Та що ж вы сидыте? — крикнула она забравшимся в угол Анюте и Марусе. — Дывите-ся, брат до дому приихав. Цилуйте ручку! Вин ваша надия! Що ж ты, голубе, нам висточки не дав? Батька-то дома нема, — така хвылина. Мы бы вас на пристани встренули…

И опять Наталья стала обнимать любимого сына, гладить рукой его уже порядочно полысевшую голову.

Георгий Яковлевич повесил фуражку, снял кортик и огляделся.

Все по-прежнему. Беленая известкой хата, чистый земляной пол. Только кровать накрыта новым одеялом и у икон вышитые по-украински полотенца. Да на стене его портрет в самодельной рамочке.

Но он-то не прежний Егорушка! Мать сбивается на «вы», зовет Егорий Яковлевич. Сестренки смотрят как на чужого. Когда снял морской китель, сразу почувствовал — все стали проще.

Напившись чаю, Георгий Яковлевич вышел во двор поправить провалившуюся ступеньку на крыльце. Осмотрел частиковую сеть, починил несколько дыр на ней, по-иному связал тягловые концы. Потом до темноты налаживал отцовскую лодку. Сказал сестренке Марусе:

— Завтра поедем рыбачить!

Георгий Яковлевич прожил на Кривой Косе две недели. Накупил обновок матери и сестренкам. Ездил рыбачить, купался в море. Собрал в пустом фроловском амбаре жителей Кривой Косы и рассказал им про путешествие на Колыму. И до сих пор на Кривой Косе помнят, как Георгий Яковлевич показывал через волшебный фонарь «фокусные картинки» далекого Севера. После этого доклада приходили в седовскую хату и хуторяне, и люди из далеких поселков поговорить с образованным человеком, расспросить, как люди живут в далеком холодном краю.

Наталья Степановна гостей встречала приветливо, была счастлива сыновними успехами и славой.

Но привыкнуть к мысли, что этот умный человек, к которому сам помещик Фролов, не погнушавшись бедной седовской хатой, приезжал в гости на парной коляске, — ее прежний Егор, — к этому привыкнуть старуха никак не могла. Когда сын сидел в хате или на завалинке, в одной рубахе, рассказывая или балагуря, казался он прежним Егорушкой, которого носила в себе, кормила грудью. Но стоило ему, отправляясь в станицу, надеть форменный китель, мать сразу робела, больше чем перед урядником Охримченкой, низко кланялась и звала по имени-отчеству.

Замечая такую перемену, Георгий Яковлевич раскатисто смеялся, кидал кортик и все военные доспехи на лавку, хватал в охапку сестер и начинал дурачиться. И мать снова менялась. Подпирала по-старушечьи рукой лицо, шептала про себя:

— Егорушка, Егорушка, родный! Такий же веселый, сыночку мий милый, голубе ясний!

Когда уезжал Георгий Яковлевич, провожать пришли все соседи и дальние.

14 июля Георгий Яковлевич скромно обвенчался с Верочкой в Исаакиевском соборе. Через четыре дня после свадьбы Седов отправился на Новую Землю. Вера Валериановна проводила его до Архангельска.

Глава XX

ЧТО ЖЕ ТАКОЕ СЕВЕР?

Земли Российской империи простирались до семьдесят седьмого градуса северной широты. Наибольшее протяжение морских границ — на Севере. Вдоль северных берегов России пролегал непрерывный морской путь из Атлантического океана в Великий — Северный морской путь. Самые большие реки империи впадали в северные моря.

О существовании незамерзающих гаваней на Севере знали все образованные люди. Но для большинства все эти истины были пустыми, ничего не значащими фразами. Все знали хорошо, что земли на Крайнем Севере неплодородны. На что государству замерзшие тундры в пустынной стране! Северный морской путь!.. Он существует только на карте. Какой может быть путь по морю, вечно закрытому льдами? Могучие реки на Севере? Говорят, они очень красивы, но какая же от них польза, если эти реки текут по пустыне и изливаются в закрытый ледяной мешок? Что толку от незамерзающих гаваней, если местность возле них почти не заселена и не связана удобными путями с культурными центрами?

Близко знакомые с русским Севером с такой характеристикой не соглашались. Но это не имело значения. Таких было очень мало. Россия же так велика. И только люди большого ума — Ломоносов, Менделеев, Кропоткин, Макаров — понимали будущее значение Севера для государства. Но никто из этих людей не имел влияния на разрешение государственных проблем. И не под силу было отдельным людям разрушить общее представление о Севере как о стране бесплодной, страшной, для жизни человека совершенно непригодной. Книг о Севере печаталось ничтожное количество. В книгах описывались приключения экспедиций, больше всего иностранных. Изредка появлялись в газетах известия о Дальнем и Ближнем Севере — то же описание приключений какой-нибудь экспедиции или бедствий потерпевших крушение промышленников и моряков. За малыми исключениями, все писавшие о Севере изображали его страной ужаса и смерти, — поехать туда могут только герои.

Невелика была и научная литература. Географическое общество, снаряжавшее дорогие экспедиции в Тибет, Монголию, Тянь-Шань и на острова тропических морей, не интересовалось ближайшим Севером, в пяти днях пути от столицы. И никто — ни русские, ни иностранные ученые не писали о самом важном: о производительных силах Севера. Ученые интересовались распределением суши и моря в полярных областях, средними температурами в высоких широтах и больше всего — возможностью сделать какое-нибудь открытие в этих неизученных областях.

Все же на рубеже XIX и XX веков во всем мире замечалось пробуждение интереса к полярным областям. И русские газеты помещали сообщения о зарубежных полярных новостях. Экспедиция Норденшельда была известна многим. Этот ученый, получивший образование в России и эмигрировавший в Швецию, предпринял дерзкую попытку проплыть на судне вдоль всего сибирского побережья^[16]. И что удивительнее всего — удачно выполнил свое путешествие в течение двух навигаций. Еще больше внимания привлекла экспедиция Нансена. Пока длилась эта экспедиция, в газетах появлялись заметки то о гибели Нансена, то о поисках исчезнувших норвежцев, о вспомогательных судах и санных партиях, наконец о возвращении экспедиции и о ее героических приключениях. Книга Нансена раскупалась нарасхват. За короткое время она выдержала несколько русских изданий. А затем весь мир облетело известие о загадочной гибели экспедиции Андрэ, пытавшегося достичь полюса на аэростате, и о новом полярном предприятии — экспедиции итальянского герцога.