— На каждом акре будет по шестьсот кофейных кустов, — с гордостью в голосе объяснил Валентин. — А это пять тысяч акров, Грейс! Через три-четыре года соберем первый урожай. Эти банановые деревья — для тени, кофе нуждается в тени, знаешь ли. Еще я посадил привезенные палисандровые деревья, которые будут расти вдоль вон тех сторон. — Он махнул рукой. — Через несколько лет они зацветут лавандовыми цветами. Представляешь? Вот такой вид будет открываться с порога нашего дома. Вон там, — сказал Валентин, указывая на обширное плоскогорье у реки, — высажена рассада. Вода для орошения этого участка поступает по бородам из реки. Те люди внизу сейчас выкорчевывают слабые саженцы. В этом и заключается секрет хорошего урожая, Грейс. Земледельцы совершают большую ошибку, когда оставляют слабые растения на следующий год, думая, что за это время они окрепнут. Весь фокус в том, что нужно просто выкорчевывать эти дохляки и сажать на их место новые растения. Мир еще не знает об этом, Грейс, но когда-нибудь люди будут восхвалять кофе из Найроби, который будет расти и производиться на плантации Тривертонов!

— Откуда ты столько знаешь про кофе, Валентин?

— Святые отцы из миссии, где я покупал семена, помогли. К тому же в Найроби есть добрые люди, которые не прочь поделиться полезным советом. Да и Карен многому меня научила.

— Карен?

— Баронесса фон Бликсен. У нее своя плантация кофе. Мы здесь используем семена лучшей в мире арабики, Грейс. Я посадил их год назад, когда вернулся из Германской Восточной Африки. — Он посмотрел на жемчужно-серое небо. — Как только начнутся дожди, мы займемся пересадкой саженцев.

Грейс с восхищением наблюдала за работающими в поле африканками. Они были одеты в мягкие коричневые шкуры, за плечами многих висели младенцы. Согнувшись, но не сгибая колени, женщины руками утрамбовывали землю в ямах.

— А почему работают в основном только женщины и дети, Валентин? Почему так мало мужчин?

— Те, кто там сейчас находятся, не прочь поработать. Остальные, бьюсь об заклад, сидят сейчас под деревом возле реки и пьют пиво. Чертовски трудно заставить их работать. Приходится постоянно следить за ними. Стоит только отвернуться, как они тут же бегут в кусты.

— Понимаешь, по традиции кикую, всей сельскохозяйственной деятельностью занимаются исключительно женщины. Возделывать землю и собирать урожай — ниже мужского достоинства. Мужчины — это воины, их дело воевать.

— Они все еще воюют?

— Мы положили этому конец. Раньше племена кикую и масаи только и знали, что воевали друг с другом: грабили деревни, воровали скот и женщин. Мы отобрали у них копья и щиты, и теперь они вообще ничего ни делают.

— Ну вы же не можете заставлять их работать.

— На самом деле, можем.

Будучи в Англии, Грейс слышала о трудовом законе для туземцев: тогда архиепископ Кентерберийский долго и громко возмущался в Палате лордов о несправедливости этого закона, называя его современным видом рабства. Мужчин племени кикую — некогда воинов, а сейчас бездельников и тунеядцев — заставляли работать на плантациях белых поселенцев, упирая на то, что теперь им будет чем заняться и что племя получит в обмен на их услуги пищу, одежду и медицинскую помощь.

— Война с Германией практически вынудила нас сделать это, Грейс. Британскую Восточную Африку ждет полнейший упадок, если мы не найдем способа увеличить доход. А это можно сделать только за счет сельского хозяйства и экспорта. Белые земледельцы не смогут решить эту проблему сами. Мы изменим ситуацию, если будем работать все вместе — африканцы и европейцы, в этом случае все получат прибыль. Знаешь, Грейс, чтобы заставить эту новую страну процветать, я готов даже драться. Я приехал сюда не для того, чтобы потерпеть поражение. Я и мне подобные, такие как сэр Джеймс, боремся за то, чтобы привнести в Восточную Африку цивилизацию и втащить ее в современный век. И мы тащим этот народ за собой, подпихивая и крича, если необходимо.

Она посмотрела вниз на вспаханные поля, сотни рядов ям, ждущих, когда в них посадят саженцы, и сказала:

— Здесь намного больше африканцев, чем я ожидала. Я думала, что мы купили свободную землю.

— Да, это так.

— Тогда откуда пришли все эти женщины и дети?

— Из-за реки, — ответил Валентин и указал куда-то рукой. Грейс обернулась. На противоположном берегу сквозь кедровые и оливковые деревья она увидела очищенные от растительности маленькие земельные участки, с круглыми соломенными хижинами и овощными грядками. — Как бы там ни было, — произнес Валентин, — это тоже наши владения. Они немного захватывают те земли.

— Эти люди живут на твоей земле?

— Они скваттеры. Эту систему разработало министерство по делам колоний. Африканцы могут размещать свои шамба — так они называют земельные участки — на нашей земле, если обязуются работать на нас. Мы заботимся о них, улаживаем возникающие между ними разногласия, если нужно, привозим врача, обеспечиваем едой и одеждой, а они работают на нашей земле.

— Прямо феодализм какой-то.

— На самом деле, он, родимый, и есть.

— Но… — Грейс нахмурилась. — Разве эти люди не жили на этой земле до того, как ты купил ее?

— У них ничего не украли, если ты это имеешь в виду. Великобритания сделала их правителю предложение, от которого тот не смог отказаться. Оно сделало его вождем — у кикую нет вождей — и наделило властью. Взамен он продал землю за несколько бус и мотков медной проволоки. Все законно. Он поставил на свидетельстве о продаже земли отпечаток своего большого пальца.

— Ты думаешь, он понимал, что делал?

— Ой, вот только не надо строить из себя мисс Благородство, Грейс. Эти люди как дети. Они колеса-то раньше никогда не видели. Эти ребята таскали бревна на голове. Тогда я взял бревна и положил их на тачки, объяснив, что эти приспособления специально используются для перевозки бревен. На следующий день я увидел такую картину: они клали бревна на тачки — все делали так, как я их учил, — и несли эти тачки на головах! У них нет ни малейшего представления ни о том, что такое собственность, ни о том, что нужно делать с землей. Земля просто пропала бы. Кто-то должен был прийти и что-то с этим сделать. Если бы не пришли мы, британцы, пришли бы немцы или арабы. Уж лучше мы позаботимся об этом народе, чем рабы Гунна или Магомета. — Он шагнул в сторону горы Кения, упершись руками в бока, словно собирался накричать на гору.

— Да, — решительно произнес он. — Я займусь этой землей.

Черные глаза Валентина горели неистовым огнем, в то время как ветер трепал рубашку и волосы. Во всем его облике читался вызов, он словно вызывал Африку на бой. Грейс почувствовала в брате нечто едва сдерживаемое, энергию, контролируемую одним лишь усилием воли, одержимость и безумство, которые нужно было постоянно держать в узде. Им управляла странная сила, которая вытолкнула его из скучной, старой, обремененной законами Англии и заставила приехать на этот дикий, необузданный, не знающий законов Черный континент. Он приехал сюда побеждать, подчинить себе этот первобытный Эдем и оставить там свой след.

— Теперь ты видишь это, а? — прокричал он ввысь. — Теперь ты понимаешь меня, Грейс? Почему я остался здесь? Почему я, демобилизовавшись из армии, не смог вернуться назад, в Англию?

Он сжал кулаки.

«Феодализм», — определила происходящее Грейс. Валентину это очень понравилось. Лорд Тривертон стал истинным владыкой собственноручно созданного владения, не такого, как Белла Хилл, где подобострастные крестьяне жили на убогоньких фермах и смотрели на большой дом как на праздничный торт.

Суффолк со своими наскучившими традициями и нескончаемой однообразностью, где людское воображение не простиралось дальше чаепитий, вызывал в нем отвращение. Когда Валентин приехал в Британскую Восточную Африку воевать с немцами, он вдруг ожил, посмотрел вокруг себя и понял, что ему нужно делать и где его место. Судьба вселилась в него, цель наполнила душу. Африка, словно дремлющий неуклюжий великан, ждущий, когда его разбудят и вернут к активной жизни, нуждалась в нем и похожих на него.