— Весьма неплохо.

Никого за столом это сообщение не удивило. Все в Восточной Африке только и говорили о невероятном везении и богатстве графа. Казалось, все, к чему он прикасался, превращалось в золото.

— Я слышал, вы перегородили реку плотиной?

— Да. В марте, когда поняли, что не дождемся дождей. Тогда-то я и решил отвести от нее канал и поливать поля между рядами.

— Должно быть, черномазики несказанно удивились, когда увидели, что реку повернули в другую сторону! Они совершенно не думают о завтрашнем дне. Никогда не выращивают еды больше, чем могут съесть сегодня, никогда не задумываются о том, что будут делать, когда наступит засуха. Для них все это шаури йа мунгу.

— Чертовы черномазые, — вмешался в разговор мужчина с красным от солнца лицом и пушистой светловолосой бородой. — Ничто не в силах заставить их работать! Только и делают, что сидят на своих черных задницах и ждут, когда «американи» дадут им масло и сахар, при этом даже ни на секунду не задумываются о том, что нужно трудиться, чтобы получить их!

— Можно вытащить обезьяну из джунглей, — сказал мужчина из Лимуру, — но нельзя вытащить джунгли из обезьяны!

Помешивая чай, Валентин украдкой бросил взгляд на часы:

— Вам понравилась охота, лорд Тривертон?

Он посмотрел на улыбающееся лицо леди Маргарет.

— Как поживает ваша очаровательная супруга, графиня? — вставила она, прежде чем он успел ответить. — Нам бы хотелось видеть леди Роуз в Найроби намного чаще!

«Это были моменты, когда жизнь возвращалась к ней», — думал Валентин. Те несколько случаев, когда леди Роуз приезжала в Найроби. Сначала на великолепный бал, устроенный в честь короля Швеции, а затем на помпезную церемонию озеленения территории перед домом правительства. Роуз тогда пожертвовала несколько черенков своих драгоценных роз. В Найроби она была живой и веселой, находясь в центре всеобщего внимания и восхищения. Если бы не длительность поездки из центральной провинции в Найроби, а также езда в фургоне и ежедневная ночевка в палатке, она бы ездила туда гораздо чаще, Валентин был уверен в этом.

— Поблагодарите ее за чай, — сказала леди Маргарет. — Очень интересный вкус.

Роуз привезла с собой из Англии особый чай — смесь индийского и цейлонского, которую пили в ее семье на протяжении многих поколений. Когда запасы чая закончились, то, вместо того чтобы заказать его у своего обычного поставщика в Лондоне, Роуз нашла в Найроби фирму, которая продавала местный чай, выращиваемый в более прохладных регионах возле озера Виктория, и заменила им цейлонский. В результате чай приобрел новый уникальный, приятный вкус. Во время своего прошлого визита в Найроби, на ужине в честь дня рождения короля, Роуз упомянула об этом леди Маргарет, которая очень заинтересовалась этим, и Роуз послала ей пакетик своего чая.

— Надеюсь, графиня не будет возражать, если я тоже закажу ей немного чая? — спросила жена бригадира. — Я думаю, он намного лучше чая леди Лондондерри!

Только Валентин открыл рот, чтобы ответить, как она поспешно продолжила:

— А у меня для леди Роуз тоже есть маленький подарочек. Я наконец-то получила нитки для вышивания, которые заказала почти год назад! Там есть нитки чудесного зеленого цвета, которые идеально подойдут для вышивки леди Роуз.

В апреле, желая сделать Роуз приятное и хоть ненадолго вызволить ее из палаточного лагеря, Валентин решил отвезти ее к горе Кения и показать тамошние красоты. Он постарался сделать это путешествие максимально приятным: всю дорогу леди Роуз провела в сооруженном им с помощью двух шестов и парусины гамаке, который несли африканцы. Роуз просто влюбилась в эти джунгли. Ее настолько поразило увиденное, что, едва вернувшись домой, она немедленно достала из своего кедрового сундука отрез льна, вытащила из чемодана иголки и нитки и принялась переносить на ткань все то, что видела во время путешествия. И хотя работа была еще в начальной стадии, уже можно было видеть, каким красивым и похожим выходил на ткани тропический лес: насыщенно-зеленая трава, усыпанная точечками ярко-оранжевых, желтых и синих цветов; длинные и крепкие, как канаты, лианы, свисавшие с влажных, перекрученных деревьев; изумрудный мох, гигантские папоротники и бегонии; даже низкий горный туман был вышит нежной жемчужно-голубой шелковой нитью, а сбоку Роуз оставила место для притаившегося в засаде желтоглазого леопарда.

За этим занятием она и проводила все свое время — только и делала, что вышивала, сидя на небольшой полянке в центре эвкалиптовых деревьев, укрывшись от жаркого солнца в беседке, которую построил для нее Валентин, в компании одомашненных обезьян, попугаев, миссис Пемброук и малышки Моны.

— Вы останетесь у нас ночевать, лорд Тривертон? — спросила леди Маргарет.

Из-за огромных расстояний между соседними имениями и отсутствия гостиниц в Британской Восточной Африке повелся обычай предлагать ночлег гостям, друзьям и просто путникам.

Но Валентин очень спешил. Ему еще нужно было сделать в Найроби две вещи: навестить доктора Гэара и организовать сюрприз для Роуз.

8

— Есть одно возможное объяснение холодности вашей жены, лорд Тривертон. Медицинский термин этого явления — диспареуния. Это означает… — доктор Гэар постучал ручкой по столу, — что женщина испытывает болезненные ощущения во время полового акта. Леди Роуз жаловалась на боль?

Валентин озадаченно посмотрел на врача. Боль? Он никогда не думал об этом. Разве такое возможно? Было ли это причиной того, что она уклонялась от его объятий? Валентин откинулся на спинку стула, не обращая ни малейшего внимания на яркий солнечный свет, озарявший небольшой кабинет доктора Гэар. Грейс ничего не говорила ему про боль. Она была очень деликатна, упомянула лишь о тяжелых родах, неудобном вагоне поезда и отсутствии нормальных условий жизни.

В душе у Валентина затеплилась надежда. Неужели все объяснялось так просто? Роуз просто боялась боли? Если это была истинная причина, чисто физиологического характера, а не проблема, как он боялся, с их взаимоотношениями, то, несомненно, этому можно помочь!

— Что вызывает боль, доктор Гэар?

— Чтобы определить это, я должен обследовать вашу супругу.

Валентин задумался. Ему и самому было непросто заставить себя прийти к этому человеку; как же он мог доверить обследование Роуз незнакомцу? Валентин выбрал доктора Гэара, потому что другие врачи, а их в Восточной Африке не так-то много, были частью общества, поэтому риск распространения сплетен становился очень велик. Доктор Гэар же был здесь новеньким: он только что приехал из Америки и еще не успел обзавестись дружескими связями.

— Шесть месяцев назад она родила ребенка, — сообщил Валентин. Он не хотел признаться себе в том, что холодность Роуз началась задолго до рождения Моны; не понимал, что хватается за соломинку.

За двадцать лет своей медицинской практики доктор Грэа провел множество таких частных консультаций. Все они были похожи друг на друга как две капли воды: жена не отвечает на сексуальные ласки или вообще противится им; муж погружается в самокритику и сомнения насчет своей мужской состоятельности.

Ну и женщины пошли! Только и говорят, что о контроле рождаемости и праве голоса. К чему противиться своему единственному предназначению на этой земле — рождению детей? Они поднимают вокруг родов много шумихи, хотя их создали исключительно для этой цели!

— Вы сможете ей помочь? — спросил Валентин, молясь, чтобы ответ будет простым.

Врач начал что-то писать на листе блокнота. Ему хотелось признаться, что он сам сделал бы на месте графа: заявил о своем законном праве мужа и наплевал на ее протесты. Но вместо этого доктор Гэар сказал:

— Я выписал легкое снотворное. Оно позволит ей расслабиться. Большинство проблем в таких случаях возникают из-за напряжения в… тазу. Несколько доз лекарства помогут избавиться от проблемы. — Он вырвал страницу из блокнота и протянул ее Валентину.