— Я думала, другие страны оказывают Кении финансовую помощь.

Он потушил недокуренную сигарету и подлил вина.

— Ты говоришь об Америке? Сколько, думаешь, из этих денег доходит до простого народа? От миллионов долларов, щедро пожертвованных американцами, на еду для людей идут только около десяти процентов. Мне это доподлинно известно. Куда девается остальное? Ну попробуй, для начала, сосчитать, сколько навороченных «мерседесов» стоят на правительственных парковках. В один прекрасный день народ взбунтуется, помяни мое слово. И все, что было раньше, все эти проделки May May, покажутся детским лепетом по сравнению с этим!

— Почему же ты не уедешь отсюда?

— А куда я поеду? Это моя страна, мой дом. Шиш им, если они думают, что мы испугаемся и сбежим!

Внезапно Терри замолчал. Он посмотрел через плечо в направлении кухни и, понизив голос, сказал:

— Вот что я скажу тебе, Деб. Грянет революция, и на меня будут смотреть как на чертового колониста — виновника всех их бед. Я сделал все что мог, чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь: женился на кикую, поменял фамилию. Но, если прижмет, я готов бросить все к чертовой матери и уехать из этой страны. Любой белый человек, у которого есть хоть капля здравого смысла, готов сделать то же самое. Я тайком отсылал деньги в Англию и купил там дом. Как только начнутся проблемы, я возьму детей и, не заезжая домой, махну в Англию. Выживанию, Деб, вот чему научила меня жизнь в Кении. Если у тебя есть мозги, ты не будешь даже думать о том, чтобы переехать сюда жить.

Со двора донесся лай собак. Дебора выглянула в окно и, к своему большому удивлению, увидела, что на землю опустилась ночь и начался дождь.

— Это Мириам, — сказал Терри, вставая. — Прошу тебя, Деб, останься на ужин. Обещаю, что больше не буду занудствовать и брюзжать. Нам столько нужно рассказать друг другу!

Он привез ее в отель через несколько часов. Поскольку в Сан-Франциско было всего три часа дня, Дебора решила позвонить Джонатану.

Сначала она позвонила ему домой.

Пока она ждала, когда оператор отеля соединит ее с Америкой, Дебора приняла горячую ванну, вспоминая вечер, проведенный у Терри дома.

Она узнала от него много интересного — как хорошего, так и плохого. Однако безрадостные слова Терри, вместо того чтобы напугать ее, что он, видимо, и хотел сделать, оказали на Дебору совершенно противоположный эффект. Чем больше он говорил о проблемах Кении, тем больше Деборе хотелось сделать что-нибудь, чтобы помочь разрешить их.

Когда она надевала банный халат, в комнату вошел служащий отеля и начал разжигать камин. Пока он работал, Дебора стояла возле окна, выходившего на веранду ее коттеджа, и смотрела на легкий дождик, который в лучах электрического света был похож на падающую с неба серебряную пыль. Это напомнило ей о другой, такой же холодной и сырой ночи, когда так же потрескивал в камине огонь и вся тревога и суета этого мира были надежно заперты за окнами и дверьми. Это была ночь, когда они с Джонатаном впервые занимались любовью.

«Я старался избегать серьезных отношений, — тихо сказал Джонатан, — до недавних пор».

Дебора лежала в его объятиях и смотрела на извивающийся огонь, впервые чувствуя себя спокойно и расслабленно наедине с мужчиной. Она слушала Джонатана, который впервые за год их отношений решился поведать ей о своих тайнах.

«Почему ты не женился на ней? — спросила она, имея в виду женщину, разбившую ему сердце много лет назад. — Что произошло?»

Ему было нелегко говорить на эту тему; Дебора уловила неловкость, сомнение, напряженность в голосе человека, решившегося рассказать, возможно, впервые о живущей в его сердце боли. Она видела, как тщательно он подбирал слова. Она понимала, что он чувствовал. Ее собственное прошлое было спрятано за семью замками. Даже этот человек, в которого она влюбилась, не знал ни о совершенном в хижине Кристофера преступлении, ни о текущей по ее жилам африканской крови. Ни к чему было, как она считала, выставлять свои прегрешения напоказ. Дебора делала все, чтобы похоронить свое прошлое; она даже придумала «легенды», чтобы объяснять некоторые ситуации и предотвращать дальнейшие расспросы. Одной из таких ситуаций был так называемый детский вопрос. Она не может иметь детей из-за наследственных проблем. Ей становилось страшно от одной только мысли о том, какой «сюрприз» могли преподнести ей ее же собственные гены. Что, если бы она родила ребенка, цвет кожи которого не был бы таким белым, как у его отца? Что, если бы так тщательно скрываемая ею африканская часть ее существа возобладала над ее европейской частью и проявилась в ее чаде? Поэтому Дебора решила сфабриковать себе историю болезни: «Я не могу иметь детей. Эндометриоз…» Она столько раз рассказывала эту байку — и Джонатану в том числе, — что сама начала верить в нее.

Теперь, после месяцев работы бок о бок в операционной, улыбок через хирургические маски, обмена шутками, понятными только им двоим, битв за человеческие жизни, обсуждения взаимовыгоды от совместной работы, после пропущенного балета и двух часов, проведенных перед его камином, они с Джонатаном сделали еще один важный шаг навстречу друг к другу.

После того как они стали близки друг другу физически, Джонатан захотел пойти на духовное сближение — он решил открыть ей свои тайны и рассказать о прошлом.

«Почему ты не женился на ней? — спросила его Дебора в ту дождливую ночь в Сан-Франциско. — Вы были так близки. До свадьбы оставалась всего неделя. Что между вами произошло?»

И он ответил. В его голосе чувствовалось напряжение, было заметно, что, несмотря на прошедшие годы, ему по-прежнему больно об этом говорить. «Потому что я узнал, что она совершила непростительную вещь. Она сделала то, чего я не смог простить женщине, которая, как предполагалось, любит мужчину. Она солгала мне».

Звонок телефона вывел ее из состояния задумчивости. Дебора повернулась и увидела, что в комнате кроме нее, больше никого нет. Служащий развел огонь и тихо ушел. Телефон продолжал звонить.

Джонатан!

Она схватила трубку, сгорая от желания услышать его голос, но вместо этого услышала голос оператора, который произнес:

— Мне жаль, мадам. Номер не отвечает. Мне попробовать позвонить позднее?

Она на секунду задумалась. В среду после обеда их кабинет не работал, но он мог быть в операционной. Она дала оператору номер больницы, попросив послать ему сообщение на пейджер, чтобы он позвонил ей.

Стоять возле телефона не было необходимости: чтобы связаться с Калифорнией, нужно было ждать как минимум полчаса. Она села на диван, поджала под себя ноги и уставилась на огонь.

В ту дождливую ночь, год назад, она смотрела на танцующий в камине Джонатана огонь, онемев от услышанного.

«Все дело во мне, — начал объяснять он. Его голос звучал уже ровнее: во-первых, он преодолел самый трудный этап этого неприятного для него разговора — начало, во-вторых, рядом с Деборой он чувствовал себя спокойно и хорошо. — Всю свою жизнь, по крайней мере сколько я себя помню, я ненавидел ложь. Возможно, из-за своего строгого католического воспитания. Я могу простить человеку все что угодно, но только не ложь. Но эта женщина обманула меня. Она говорила, что любит меня, но при этом заставляла верить в ложь, в которой, как она потом сказала, она и не думала сознаваться. Я был вне себя от ярости и боли».

«А как она тебя обманула?» — спросила Дебора.

«Это неважно. Важно то, что она, зная, что обманывает меня, собиралась идти со мной к алтарю. Она готова была начать нашу супружескую жизнь со лжи. Не имеет значения, Дебби, как она меня обманула, главное, — она меня обманула, и я узнал об этом от посторонних людей».

Дебора закрыла глаза и крепко прижалась к нему. «Да, очень важно, как она тебя обманула, — подумала она. — Я должна знать, была ли ее ложь такой же большой, как моя».

После этого разговора ее собственная ложь начала пугать ее. Дебора хотела рассказать Джонатану обо всем в тот же самый вечер. Но их отношения, которые из легких дружеских переросли в хрупкие любовные, были слишком новыми, слишком непрочными. «Я немного подожду, — сказала она себе. — Я расскажу ему, когда настанет более подходящий момент».