– Вещи эти затраты немалого труда требуют, — начала Сюэ. — Только вчера вечером от ювелира получила. Собралась к вам, матушка, а вы уж за мной прислали.

Тетушка Сюэ достала украшения. Наколка не вызвала у Чуньмэй особого восторга. Она убрала драгоценности в коробку и велела Юэгуй положить их на место, а тетушку Сюэ угостила чаем. Сваха крикнула девочку.

– Земной поклон матушке! — приказала сваха.

– А эта еще откуда? — спросила Чуньмэй.

– Матушка Вторая не раз меня просила, — отвечала сваха. — Хэхуа у нее на кухне занята. Надо, говорит, девочку подыскать, рукоделию обучить. Вот и привела. Двенадцать годков, из деревни девчонка. Сойдет, думаю, на худой конец. Такую только шитью и учить, как щенка дрессировать.

– Уж брать, так брать городскую, — заметила Чуньмэй. — Все порасторопнее. А деревенским хоть кол на голове теши. Мне вот тут как-то мамаша Чжан двух деревенских привела — Шэнцзинь, Золотой Самородок, одиннадцати лет и Хобао, Живое Сокровище, — двенадцати. Ну никуда! И просила-то всего по пять лянов. Мать у ворот серебро ждала. Ладно, говорю, оставь, посмотрю, как служить будут. Пусть, говорю, завтра за деньгами приходит. Служанки их рисом и мясным наваром накормили. И что же? Слышу: на рассвете у них там шум поднялся. В чем дело, спрашиваю. Оказывается, Шэнцзинь всю постель обгадила, а Хобао в штаны напрудила. И смех и грех. Дождалась я мамашу Чжан и велела увести девчонок. А за эту сколько просят?

– Немного, матушка, — сказала Сюэ. — Всего четыре ляна. Отец у нее в солдаты идет.

– Отведи ее в покои матушки Второй, — распорядилась Чуньмэй горничной Хайтан. — А за деньгами пусть завтра придет. — Хозяйка кликнула Юэгуй: — Ступай подогрей большой кувшин. Там должно быть чжэцзянское вино. Да коробку сладостей прихвати. А то тетушка Сюэ скажет: с раннего утра, мол, одним вином потчуют.

– Не стоит мне вина подогревать, сестрица Юэгуй! — проговорила Сюэ. — Мне еще надо с твоей хозяйкой поговорить. И меня уже покормили.

– Кто же это тебя угощал, а? — поинтересовалась Чуньмэй.

– Я ж только что от Старшей госпожи! — воскликнула сваха. — Она меня и угощала. А как она плакала, когда про беду свою рассказывала. Горе-то у нее какое! — И сваха поведала о неприятности, случившейся с Юэнян. — Пинъань, выкрав заложенные головные украшения и позолоченный крючок, скрылся за городом у певицы, был задержан приставом и отведал тисков, а тем временем владелец свои вещи требовал, шум подымал. Матушка Старшая за вещами посылала приказчика Фу, но пристав У приказал его бить, обругал и выгнал. Приказчик чуть живой домой пришел. А ведь пристав У служил когда-то в приказчиках у покойного батюшки Симэня. Он же ему и чин-то выхлопотал. А тот все милости забыл: благодетелей поносит, слугу наказывает, хозяйку грозится под стражу взять, а вещи возвращать и не думает — деньги вымогает. Вот Старшая госпожа и попросила меня низко вам кланяться, матушка. Не мог бы, говорит, его превосходительство войти в ее положение, сжалиться над беззащитной вдовой. Если, конечно, пристав состоит в подчинении его превосходительства. Она очень меня просила поговорить с вами, матушка. Умоляла замолвить слово его превосходительству. Ей только бы заполучить вещи да вернуть владельцу. Она сама хотела прибыть с выражением сердечной вам благодарности, матушка.

– Думаю, ее волнения напрасны, — сказала Чуньмэй. — Как только муж вернется со службы нынче вечером, я с ним поговорю. А она мне написала?

– Просила вручить письменную просьбу, — Сюэ достала из рукава записку.

Чуньмэй пробежала ее глазами и положила на подоконник.

Немного погодя на столе появились разнообразные закуски и рис. Юэгуй поставила огромные серебряные кубки, наполнила один из них до самых краев и поднесла свахе.

– Матушка, дорогая вы моя! — воскликнула Сюэ. — Да мне такой и не осилить!

– Ничего, осилишь! У твоего старика, небось, побольше, да справляешься, — пошутила Чуньмэй. — Ради меня осиль. А то велю Юэгуй, она в тебя силой опрокинет.

– Прежде закусить бы не мешало, — проговорила сваха. — Подкрепиться немножко.

– Чего ж ты меня обманывала, а? — подхватила Чуньмэй. — То говоришь — поела, а теперь выходит — натощак пришла.

– Да я всего-то пару пирожков пропустила, да в какую рань!

– Выпейте, мамаша, кубок, — потчевала Юэгуй. — Потом я вам сладостей подам. А то моя матушка решит, что от меня нет никакого проку и накажет.

Тетушке Сюэ ничего другого не оставалось, как осушить кубок, после которого в груди у нее так и запрыгало, словно ей туда резвого олененка посадили. Чуньмэй дала знак Хайтан. Та наполнила большой кубок и поднесла свахе.

– Матушка, дорогая вы моя! — отставляя кубок, взмолилась Сюэ. — Да мне больше ни капли не выпить.

– Вы, мамаша, Юэгуй отказали, не откажите мне, — не унималась Хайтан. — Матушка меня накажет.

Тетушка Сюэ тут же встала из-за стола и упала на колени.

– Ну ладно уж! — смилостивилась Чуньмэй. — Угости-ка мамашу вон теми пирожками. Тогда и вино пойдет.

– Кто еще так позаботится о вас, мамаша, как я! — воскликнула Юэгуй. — А какие я вам пирожки-розочки припасла! С фруктовой начинкой. Кушайте, мамаша!

С этими словами горничная подала целое блюдо нежных пирожков, но тетушка Сюэ отведала только один. А остальные Чуньмэй велела ей захватить с собой.

– Самого угостишь, — добавила хозяйка.

От вина тетушка зарделась и, прикрывая лицо, начала вываливать из блюда в пакет жареное мясо, соленую и копченую гусятину. Потом она завернула пакет в холстину и спрятала узел в рукав. Хайтан все же удалось всеми правдами и неправдами заставить сваху пропустить еще полкубка. Ее потчевали до тех пор, пока она не поперхнулась. Тут только от нее отступили и убрали со стола.

– За ответом завтра приходи, — наказала Чуньмэй. — За девчонку расплачусь.

Чуньмэй послала Хайтан узнать у Сунь Второй, намерена ли она оставить служанку.

– Матушка Вторая берет девочку, — передала, воротившись, Хайтан. — Просила вас заплатить.

Тетушка Сюэ откланялась.

– Мамаша! — окликнула ее перед уходом Чуньмэй. — Только не прикидывайся, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь! Наколка мне не нравится. Завтра другие показать принеси.

– Помню, помню, матушка, — отозвалась сваха. — Может, велите проводить? Как бы собака за ногу не схватила.

– У меня собака знает кого кусать — заметила шутя Чуньмэй. — Если и схватит, так отпустит.

Чуньмэй велела Ланьхуа проводить сваху за калитку, однако хватит пустословить.

На закате со смотра войск возвращался столичный воевода Чжоу. Он восседал на боевом коне, над которым несли мандат начальника гарнизона и голубое знамя. Его сопровождал отряд воинов, вооруженных скрестившимися секирами. Начальник проследовал в дальнюю залу дома, где служанки помогли ему раздеться, а оттуда в спальню к Чуньмэй и сыну. У него было хорошее настроение. Когда он сел, Юэгуй и Хайтан подали чай. Он рассказал, как прошел смотр.

Немного погодя на столе появились кушанья. После трапезы зажгли огни и подали вино.

– Дома все в порядке? — спросил хозяин.

Чуньмэй подала ему принесенную свахой записку.

– Видишь ли, дело какое, — начала Чуньмэй. — Пинъань, слуга У Юэнян, украл головные украшения, был схвачен приставом и заключен под стражу. Но пристав У не хочет возвращать вещи. Под пытками он принудил Пинъаня оклеветать хозяйку в тайной любовной связи, а теперь вымогает деньги, грозится передать дело уездным властям.

– Так это же дело подлежит разбирательству у меня! — воскликнул Чжоу, прочтя просьбу. — Причем тут уездные власти! Вот негодяй, этот пристав! Завтра же выдам ордер на его арест. Да! У Дяньэнь, кажется, служил у них в приказчиках, возил подношения императорскому наставнику в столицу, оттого и получил чин. Как же он смеет возводить клевету на свою бывшую хозяйку?!

– Вот так получилось! — поддержала мужа Чуньмэй. — Ты уж помоги ей.

На том и закончился вечер.

На другой день У Юэнян было предложено составить жалобу. Начальник гарнизона написал свое решение и вложил в пакет, на котором значилось: