Допрос позволил восстановить истину, и Сюй Фэн за отсутствием состава преступления дело закрыл.

– Освободить из-под стражи! — раздался его приказ.

Ничего не подозревавший инспектор Ли продолжал стоять на своем.

– Почтеннейший сударь! — говорил он правителю. — Как вы можете выпускать вора!

В ответ Сюй Фэн в присутствии нижних чинов сделал инспектору строгий выговор.

– Я тут правлю! — заявил он. — Я Его Величеству служить поставлен и превращать казенное заведение в место расправы с неугодными вам лицами не собираюсь. Я не намерен облыжно обвинить человека в краже. Это ваш сын, господин инспектор, взял в жены наложницу его тестя Симэнь Цина и прибрал к рукам ее богатое приданое — сундуки и корзины золота и серебра, украденного из казны и подлежащего конфискации. За ним-то и приехал в наши края Чэнь Цзинцзи. Вы же сочинили дело о краже казны, замышляли всю вину свалить на его плечи, а меня использовать как пособника в ваших темных делах. Не так ли? Долг лица чиновного детей воспитывать да в люди выводить, а где ж восторжествовать справедливости, поступи я по вашему совету?!

Такой упрек, брошенный правителем прямо в зале в присутствии всего штата сослуживцев, вогнал инспектора Ли в краску. Он опустил голову и пал духом, не смея проронить ни слова. А тем временем Чэнь Цзинцзи и Чэнь Ань были отпущены и очутились на свободе. Наконец, правитель Сюй покинул заседание, и инспектор Ли вернулся домой понурым.

– Батюшка! — обратилась к нему жена. — Вы всегда приходили со службы веселый и радостный, а нынче что-то такой печальный. Что случилось?

– Чего ты, баба, понимаешь! — огрызнулся муж. — Выпестовали мы с тобой сынка непутевого! Досталось мне из-за него сегодня. Правитель Сюй во всеуслышание так меня отчитывал, что я не знаю, как перенес такой позор. Вот отца осрамил!

– Да в чем же дело-то?! — допытывалась озабоченная жена.

Инспектор вызвал сына, а слугам велел прихватить палок потолще.

– Отца опозорил! — кричал он. — Вот взял ты в жены эту особу, а за ней вслед зять ее пожаловал. Ее приданое требовал — корзины и сундуки золота и серебра. Твердит на допросе, что они принадлежали придворному Ян Цзяню — этому коварному преступнику, который привез их на хранение к Симэнь Цину, а они по приговору подлежат конфискации. А ты чего придумал, а? Будто Чэнь в казну залез, серебро из кладовой выкрал. Его как вора судили. Я же абсолютно ничего этого не знал. Вот и пришлось мне при всех сослуживцах выслушивать упреки правителя Сюя. А ведь я считанные дни как сюда на службу явился. Вот кукую ты мне услугу оказываешь! Мне такой непутевый сын не нужен!

Инспектор велел слугам бить барича, и удары дубинок градом посыпались на его спину, отчего она покрылась рубцами и кровоточила. Мать стояла рядом и со слезами на глазах умоляла пощадить бедного сына. Плачущая Мэн Юйлоу, притаившись у боковой двери задней залы, тоже прислушивалась к происходящему. После тридцати ударов отец велел слугам увести сына.

– Сейчас же у меня прогони ее из дому! — приказал он. — И пусть убирается куда хочет, хоть выходит еще раз замуж. Только бы нам не наживать с ней неприятностей и сохранить честь.

Но как мог барич расстаться со своей любимой Юйлоу! Он слезно умолял отца и мать:

– Я предпочту принять смерть перед вашими очами, батюшка, чем разлучиться с женой.

Отец распорядился скрутить его цепью и запереть в заднюю пристройку, а у дверей поставить стражу, желая, видимо, одного: доконать сына таким заточением.

– Батюшка! — с заплаканными глазами говорила жена. — Всю жизнь ты служишь. Тебе за полсотни перевалило. У тебя только он один — кровинка твоя. Неужели ты хочешь погубить его из-за какой-то бабы?! А в старости, когда выйдешь на покой, кто же тебя поддерживать будет?

– Иначе от него неприятностей не оберешься, — ворчал отец. — Пока он тут, так и будешь из-за него краснеть.

– Если ты против, чтобы он был с нами, — советовала жена, — отправь их к нам на родину, в Чжэньдин, и дело с концом.

Ли Старший послушался совета жены. Барича выпустили и дали три дня сроку. Погрузил он вещи и вместе с Юйлоу отбыл в уезд Цзаоцян, где опять засел за книги.

А теперь вернемся к Цзинцзи и Чэнь Аню. Покинув Яньчжоу, они зашли в монастырь забрать свои пожитки и направились прямо в Цинцзянпу на постоялый двор Чэня Второго, где рассчитывали встретить Яна Железного Когтя.

– Дня три назад он за вами в Яньчжоу ездил, — сказал хозяин. — Под стражу, говорит, они угодили. Собрался и отчалил в джонке с товарами домой.

Не поверил Цзинцзи, пошел к причалу, но джонки не было и в помине.

– Чтоб его громом поразило, негодного! — ругался Цзинцзи. Не мог дождаться.

Выйдя из-под стражи, Цзинцзи остался без гроша. Пришлось им с Чэнь Анем добираться в чужой джонке, а на пропитание заложить одежду. В пути они шныряли, будто псы бездомные, сновали туда-сюда, как выскользнувшие из невода рыбы, — все искали Железного Когтя, но того и след простыл.

А стояла тогда поздняя осень. Деревья приуныли. Осенний ветер срывал с них последние листья. Веяло холодом.

Вот восьмистишие, посвященное тяготам путника в осеннюю пору:

И вот однажды добрался Цзинцзи до дому. На нем висели лохмотья, а сам он весь почернел. Как увидал его стоявший у ворот Чэнь Дин, так и ахнул.

– А где же джонка с товарами? — спросил он, когда они вошли в дом. Цзинцзи долго не мог перевести дыхание. Наконец-то он рассказал, как его судили в Яньчжоу.

– Правителя Сюя благодарить надо, — заключил Цзинцзи. — Он отпустил. А если б не он, мне, наверно, и живому не выбраться. Так куда девался Ян, чтоб ему ни дна ни покрышки! Куда он с товаром исчез?

Первым делом Цзинцзи направил Чэнь Дина к Железному Когтю.

– А он еще не приезжал, — ответили домашние Яна.

Тогда Цзинцзи сам пошел узнать, но вернулся ни с чем и заволновался не на шутку.

Дома Цзинцзи стал свидетелем непрестанной ругани между Фэн Цзиньбао и Симэнь Старшей, которая началась с самого его отъезда.

– Фэн Цзиньбао все серебро к своей мамаше перетаскала, — жаловалась ему Симэнь. — А вышибала тут целыми днями околачивается. Распоряжается, как у себя дома. Накупит он вина да мяса, и начинаются у них пиры, а я сиди в спальне голодная. Спит Цзиньбао до самого обеда и хозяйство забросила. А мы из-за нее страдай.

Фэн Цзиньбао тоже не осталась в долгу.

– Совсем она обленилась, лежебока, — говорила мужу Цзиньбао. — С полу иголку поднять — за труд считает. Рис из дому ворует — на сладости меняет. Мясо впрок заготовлено, а она его таскает да с горничной Юаньсяо тайком в спальне у себя лакомится.

Цзинцзи поверил Цзиньбао и обрушился на Симэнь Старшую с руганью.

– Потаскуха проклятая! Баба непутевая! Знать, едун на тебя напал. Рис из дому тащит, на сладости выменивает. С девкой-прислугой украдкой лакомятся.

Цзинцзи избил Юаньсяо, а Симэнь Старшей надавал пинков. В негодовании она бросилась в покои Фэн Цзиньбао.

– Ах ты, шлюха! — обрушилась она на вчерашнюю певичку. — Сама из дому тащит, старой карге своей сплавляет — это, выходит, можно. А про меня мужу ябедничает. Я, видишь ли, рис ворую, мясом объедаюсь. Выходит, грабитель околоточного задержал — с больной головы да на здоровую? Из-за тебя сам меня пинками угощает. Но я с тобой сквитаюсь. Жизнью поплачусь, а сквитаюсь.