Хуан, «Алмазной сутры» вырвались слова.

 Открыли грешники в реке свои глаза,

 Покрыли гору трупов пышные леса,

 Земля не от огня – от лотосов красна –

 Ад облаком благим укрыли небеса.

 Торопят отроки Хуан покинуть град,

 Спешат правителю Яньло, подать доклад.

Поет на мотив «Овечка с горного склона»:

Произносит, как прозу:

 «Узнай душою праведной Яньло наказ, –

 В ответ услышала Хуан Владыки глас. –

 “Алмазной сутры” много ль знаков помнишь ты

 И выделенных мест, темнее темноты?

 Иероглифом каким вздымается канон?

 Каким он опадает, плавно завершен?

 Какие в центре? Если помнишь все как надо,

 Вернешься к жизни. За усердие – награда!»

 Пред пьедесталом золотым Хуан встает:

 «Услышь, мой государь, рабы твоей отчет.

 Пять тысяч сорок девять слов в Каноне, как одно!

 Черт – восемьдесят да четыре тысячи всего [47].

 Иероглиф “сущность” – первый, а последний – “карма [48],

 Знак “долга” в центре, рядом – “бремя”, ему парный. [49]»

 Свой не окончила рассказ, и вдруг в ночи

 Пронзили трон Яньло тончайшие лучи

 И посветлел драконий лик [50] царя смертей.

 «Что ж, отпущу тебя взглянуть на мир людей.»

 Решенье услыхав, ответила тотчас:

 «Внемли, о государь, рабе в последний раз.

 Пускай я не вернусь в семью простых невежд,

 И грешных крашенных [51] не надо мне одежд.

 Быть добродетельной четы хочу я сыном,

 Каноны Будды чтить всю жизнь, пока не сгину.»

 Взяв кисть, Яньло вердикт свой начертал мгновенно:

 «Быть отпрыском семьи богатой и степенной,

 Войти младенцем в Цаочжоу к старым Чжанам,

 Чтобы могилы их не заросли бурьяном.

 Супругов добродетельных очаг согрей,

 Чьи славны имена меж четырех морей.

 Прими забвенья прошлых жизней эликсир.

 Сквозь чрево досточтенной Чжан ступай в сей мир.

 Лишь слева на локте младенческой руки

 Впишу иероглифов две красные строки.

 То явится в перерождении Хуан,

 Чей муж никчемный в прошлой жизни был Линфан.

 Даровано мужское ей перерожденье

 И долголетие за тягу к просвещенью.

 Пусть Чжан взлелеет сына, как бесценный дар,

 Отцовство – чудо, если ты уже столь стар».

Поет на мотив «Креповое черное платье»:

Так вот. Выдержал восемнадцатилетний Чжан Цзюньда – Редкостный Талант экзамены и занял пост уездного правителя Наньхуа в Цаочжоу. Как вступил он в должность, первым делом занялся казенными налогами, потом обсудил дела управы и тут вспомнился ему прежний дом. Велит он двоим посыльным: «Идите пригласите Чжао Линфана. Поговорить надобно». Посыльные без промедления направились к дому Чжао и пригласили Линфана.

Произносит, словно прозу[52]:

 Линфан один в своем дому читал каноны –

 Усердно он молился Будде.

 Когда посыльные вошли к нему с поклоном

 И он узнал, в чем дело, – тут же

 Собрался, приоделся чинно по параду

 И вышел посетить управу.

 Войдя, он поклонился в зале по обряду.

 Его почтил сановник главный –

 Правитель Чжан! Он принял мясника на славу!

 И усадил его с почтеньем.

 Любезностями обменялись по уставу,

 Подали слуги угощенье.

 «Ты, сударь, – мой хозяин и супруг Линфан

 Из рода Чжао. Приглядись!

 Ведь я – жена твоя, умершая Хуан.

 Мужчиною вернулась в жизнь.

 Не веришь? Отойдем на тихую веранду,

 Сниму одежды при свече:

 Там надпись киноварная вещает правду

 Иероглифами на плече.

 Что дочка старшая, любимица, уже

 Живет женой в ином дому,

 Что младшей дочки муж – достойный Цао Жэнь

 И предана она ему.

 Тоскует сын о матери почтительный,

 Ухаживает за могилой.

 Давай-ка сядем на коней стремительных,

 На кладбище поскачем, милый!»

Правитель и Линфан с детьми пошли на могилу Хуан. Открыли гроб. Хуан лежала как живая. Они вернулись домой и семь дней служили панихиды. Линфан читал «Алмазную сутру». Тогда опустилось благовещее облако, и все впятером на облаке вознеслись на небеса.

Тому свидетельством напев на мотив «Отшельник у реки»:

Заключение: