Барон запнулся и баронет закончил:

   -- Богами?..

   Рицель странно посмотрел на младшего брата и кивнул.

   -- Наверное, богами... истинными.

   Эта мысль была так логична после бессонной и полной дум недели, что барон остановился, поразившись сам себе. Снова произнёс:

   -- Истинными.

   Истинный бог не требует поклонения. Истинный Творец незаметен, ему не нужны храмы, ему не нужны дары и подношения. Не смотря ни на что, он является сердцем мира. И живёт в сердце каждого...

   -- А что случилось с тем народом? -- шепнул Патрик.

   -- Я не знаю, -- с сожалением качнул головой Рицель. -- Однажды они просто исчезли. А потом появились легенды о безумном Страннике. И только некоторые рассказывали о нём, как о несущем смерть. После Священного Похода...

   Братья помолчали, следуя на некотором расстоянии от гостя, спускавшегося по широкой лестнице и направлявшегося... отсюда можно было попасть в большой зал и галерею.

   -- После Священного Похода? -- переспросил Патрик. Сощурился. -- И тот народ тоже исчез после Похода? И Трёхлетняя Зима -- тоже?

   Ангел вдруг остановился. Полуобернулся. Произнёс спокойно:

   -- Трёхлетняя Зима началась из-за меня. Об этом я сожалею.

   Пошёл дальше.

   Братья переглянулись и барон сделал жест "потом поговорим". А баронет вспомнил, что та страшная Зима случилась сто тридцать пять лет назад.

   -- Господин Элльри, возможно, вы голодны? -- догнал барон Странника.

   Элли взглянул на человека сверху вниз. Он возвышался над высоким ним на целую голову.

   -- Не откажусь разделить с вами трапезу, барон, -- идеально соблюдая этикет, ответил ангел. -- Только прошу, поменьше мясной пищи.

   -- Как вам будет угодно, -- ответил барон и повернулся к брату: -- Патрик...

   -- Уже распорядился, -- отозвался тот. -- Вскоре накроют на второй веранде.

   Элли играл. Играл в человека. Сдерживал слова, готовые слететь с языка. Не первый раз примерял на себя обличие человеческого аристократа. Каждый странник обязан уметь принимать правила чужих игр. Хотя сейчас, после долгой болезни, ему было тяжело...

   Вскоре они оказались перед входом в семейную галерею. Длинный коридор с картинами предков на стенах.

   -- Не утруждайся объяснением, -- произнёс Элльри прежде, чем барон успел открыть рот. -- Я знаю, где я. А теперь хочу, чтобы и ты это узнал.

   Он ступил в галерею, прошёл мимо первых картин... остановился. Поглядел на портрет пра-пра-пра-прадеда нынешнего барона, Рутерца Благочестивого. Картина изображала статного, черноволосого, чем-то напоминающего самого Рицеля, мужчину.

   -- Здравствуй, убийца младенцев и беззащитных девочек, -- гулко разнеслось по галерее.

   Что-то изменилось в самом воздухе. Стало трудно дышать. Рицель попятился и упёрся спиной в застывшего изваянием брата.

   -- Ты это тоже видишь?.. -- прошептал Патрик.

   Портреты оживали. Их лица менялись. Вот прекрасная женщина превращается в грязную патлатую старуху и беззвучно кричит. Красивый, высокий юноша становиться безобразным карликом, чьё лицо кривиться от злости. А Рутерц Благочестивый оказывается наполовину облысевшим, в злобе брызжущим слюной, плешивым уродом с похотливым взглядом масляных глазок.

   -- Смотрите, люди, -- разнёсся по коридору голос ангела. -- Это -- ваши предки.

   -- Колдовство... -- сорвался с губ барона гулкий шёпот.

   Тихий, звенящий смех в ответ.

   -- Я не владею тем, что вы все называете колдовством... магией... Я лишь умею видеть и показывать истину. Этот похотливый ублюдок прибил копьём к стене Тоури, рукодельницу, только входившую в пору юности, а потом насиловал её до тех пор, пока она не умерла. А следом зарезал в колыбели её исходившего криком младшего брата. -- Молчание. Долгое и глубокое, как бездонный колодец. А портреты всё шевелились и корчились... -- Наши мужчины не держали в руках оружия, а женщины не знали даже дурного слова. Наши дети росли в любви и радости свободы. Но однажды пришли вы. Чума, саранча, свора больных бешенством псов. И уничтожили всё... и всех. Детей-то за что? В чём провинились они? В чём виновата была Туори, вышивавшая странникам новый плащ перед каждым полётом?.. Вы -- проказа на идеальном лице мира. Болезнь. Которую уже не вытравить...

   Голос его звучал всё тише с каждым словом. Страннику пришлось привалиться спиной к одной из стен, чтобы устоять на ногах. Сил отчаянно не хватало...

   -- Они мерзкие... -- послышался за спиной голос Патрика. Рицель обернулся, поглядев на брата. Тот смотрел на портреты и лицо его кривилось от отвращения. -- Риц, наши предки -- мерзкие! -- он с отчаяньем взглянул на старшего. -- Риц, мы что, тоже такие?!

   Барон огляделся... Его передёрнуло от отвращения. И решительно ответил:

   -- Нет! Нет, Рик, мы с тобой -- другие.

   Поглядев на брата, баронет медленно успокоился. Бросил взгляд на гостя.

   -- Риц, его надо вывести отсюда. Срочно!

   Он не проронил ни слова и следовал за своими провожатыми потерявшей волю куклой, пока они не оказались на той самой веранде, где братья предпочитали обедать в хорошую погоду. Бессильный и безвольный, как марионетка, он сел на предусмотрительно выдвинутый для него стул. Рицелю стало сильно не по себе от контраста божества, воплощением которого Последний был до посещения злополучной галереи, и нынешней тряпичой куклы.

   -- Человеческая еда, -- начиная оживать, Странник поморщился. -- Пародия на пищу моего дома.

   Но пренебрегать "пародией на пищу" Элли не стал, хотя старался не есть мяса. Он очень давно не ел и даже способность жить, извлекая силу из воздуха, земли и солнечного света не могли восполнить страшнейшую энергопотерю последнего времени.

   Странник хмуро отметил в себе язвительное пренебрежение, которое тоже перенял от людей. Всё течёт, всё изменяется, и в мире нет постоянства, но эта язвительность не являлась частью Элли. Наносное...

   Ранее полагавшие себя очень воспитанными молодыми людьми, не чуждыми утончённому этикету, братья почувствовали себя деревенскими увальнями за одним столом с королём. Изыскан? Воспитан? Нет, он был совершенен! Такого нельзя добиться никакими уроками этикета. Таким возможно только родиться. И как только Рицель мог подумать о том, чтобы его убить?!

   В тот день Элли не смог пойти ещё куда-то, кроме как в свои покои. Силы иссякли так стремительно, что он даже не разделся, заснув на застеленной кровати.

   -- Элльри, ты куда в этот раз? -- Лэтэри подкрался со спины как всегда неслышно.

   -- Куда путь ляжет, -- улыбнулся Рождённый Летать.

   -- Какой ты, Элли, неинтересный, -- Лэти, бывший моложе своего собрата на несколько десятков лет, улыбнулся задорно, явно подначивая Первого Странника. -- Вот мы с Данари пойдём к северу.

   -- Возьмите тогда тёплые плащи, не пренебрегите зимними сапогами и шапкой. И перчатки не забудьте. Там бывает морозно, -- невозмутимо отозвался Первый Странник.

   -- Элли, ты зануда! -- Рядом из ниоткуда вынырнул Третий Странник, Данари.

   -- А вы авантюристы, -- улыбнулся тот.

   Рождённый Летать был первым. Вторым стал Лэтэри, Ветерок Дорог. Третьим -- Данари, Ведающий Пути. Если Дани был порывист лишь в силу своей юности, обещая вскоре стать более мудрым и ответственным, то Лэти... одно слово -- Ветерок.

   -- И ничего я не авантюрист, -- обиделся Данари. -- Я и собирался тёплую одежду взять.

   -- Два зануды! -- шутливо возмутился Ветерок.

   ...Они были единственными, кто умер с мечами в руках... и без изумления, застывшего в глазах...

   Глаза открылись сами. Элли сел на кровати, перетерпел приступ головокружения. Каждый раз в моменты слабости, ему хотелось домой. Домой. Туда, где сама земля излечивает от любого недуга и любая печаль сменяется радостью. Радостью жить и смеяться. Радостью творить, любить каждый миг, каждый глоток воздуха, каждую улыбку и взгляд...