Гранин пришел в пять минут десятого. Я открыла дверь и отступила в сторону, пропуская его в прихожую. Не разуваясь, он заключил меня в медвежьи объятия, в которых я буквально утонула.

  - Как это ни странно, Палисси, а я успел соскучиться. Чем это ты пахнешь?

  - Блинчиками? - предположила я, высвобождаясь из его хватки.

  Он выпучил глаза, и я уже было приготовилась отбиваться от заявлений в духе 'не может быть, ты да готовишь!' Но, по-моему, он не собирался говорить ничего подобного. Он нахмурился; взгляд, словно рентгеновский луч, скользнул по моим волосам и с почти слышимым 'щелк' зафиксировался - о, я знала, на чем - на седой пряди. Бумажный псевдоразумный пакет протестующе затрещал, когда Гранин стиснул его в кулаке. Он держал пакет перед собой как Дед Мороз - мешок с подарками.

  Чеканя каждое слово, Гранин утробно спросил:

  - Что. С. Твоим. Лицом.

  - Упала на лапки котика и поцарапалась.

  Его глаза засверкали.

  - Хрена с два, Рита. Хрена. С. Два.

  Я пожала плечами.

  'И все равно я рада ему, - подумала я, не вникая в его безумный монолог о том, как наплевательски я отношусь к собственной безопасности и все в том же духе. - Если он сейчас не взорвется, как Везувий, то это будет почти нормальный ужин - редкость в моей подчиняющейся работе, а в последнее время и переменчивым настроениям всяких подонков, жизни'.

  - Все? - спросила я, когда он заткнулся, чтобы перевести дух. - Выговорился?

  - Рита, я переживаю за тебя! - В голосе проклюнулись рычащие нотки: - Или это запрещено законом?

  - Можешь переживать, сколько влезет, но не тогда, когда у меня остывают блины.

  - Я не притронусь к твоей стряпне, пока ты обо всем не расскажешь.

  - Удар ниже пояса.

  Когда у Гранина появляется идея фикс, он становится просто невыносимым.

  Я вздохнула и коротко пересказала то, что произошло в доме Деревских. А именно - в спальне Арины Деревской. Он все больше мрачнел; псевдоразумный пакет в его кулаке пищал не переставая.

  Дослушав меня, Гранин кивнул, открыл дверь и стал спускаться по лестнице.

  - Ты куда? - Я бросилась вслед за ним. - Я что-то не так сказала? Гранин... Федя! Не уходи!

  Он остановился как вкопанный.

  - Не уходи, - повторила я, - когда я, черт возьми, во веки веков что-то приготовила. Да что с тобой?!

  - Что со мной? - Гранин аж затрясся. - Что со мной?! Ты еще спрашиваешь! Я убью его. - Он так сильно стиснул пакет в кулаке, что костяшки побелели; писк пакета по мере удушения становился тише. - Убью Громова и плевать, что сяду за это.

  - Не говори глупостей!

  Я в два шага приблизилась к нему. Помедлив, положила руку ему на плечо. Стоило сделать это, как я буквально ощутила покидающий его тело гнев. Гранин повернулся и посмотрел на меня снизу вверх.

  - Ты же знаешь, - я улыбнулась, вспоминая слова Громова, - смерть - это не решение проблемы. Надо быть снисходительнее. Богдан получит по заслугам. Однажды, - добавила я.

  - Не люблю ждать, - проворчал Гранин. - Как хочешь, но когда я встречу этого петуха...

  - Ты будешь снисходительным и вежливым.

  Он сокрушенно покачал головой:

  - Черт подери, Палисси!

  - А теперь дай мне этот треклятый пакет, и идем отсюда, пока к нашей милой беседе не подключились соседи.

  Гранин опустил голову и послушно протянул мне из последних сил стонущий псевдоразумный пакет.

   Глава 33

  Я поставила тарелку с блинчиками на стеклянный журнальный столик, рядом - варенье в пиале, сахарницу и чайничек с заваркой. Чайник, чашки и блюдца были взяты из некогда подаренного мне фарфорового набора. Так цивилизованно, так по-домашнему.

  Так неправильно.

  - Чай? Но почему чай?

  - Потому что с блинами не пьют кофе, проклятие! Прости, - быстро добавила я, видя, как меняется в лице Гранин.

  - Не извиняйся, - он покачал головой, и прядь темных волос дугой упала ему на лоб. - Это я должен просить прощения за то, что постоянно вывожу тебя из себя.

  Я затаила дыхание. Вот он, настоящий Федор Гранин, без той маски дерзкого сквернослова, плюющего на всех и вся, каким его знали люди. Мне захотелось взять фотоаппарат и щелкнуть его пару раз, для истории. Я смотрела на него и не могла отвести глаз.

  - Чего? Где рога? - Гранин принялся ощупывать лоб.

  Без лишних слов я скользнула к нему и поцеловала. Его удивление длилось считанные секунды, а потом он засмеялся мне в губы, обвил меня руками и притянул к себе. Стоп, что я делаю? Нет, нет, нет... Я застыла, мои губы прекратили отвечать на поцелуй. Я медленно отстранилась, хотя его руки все еще были на моей талии.

  - Это была не самая лучшая идея, - призналась я, отсаживаясь от него и оправляя футболку.

  По телевизору шло какое-то кулинарное шоу. Бабур Околоцветник, готовя салат с кальмарами, признавался красавице-ведущей, что это его кулинарный дебют, ибо он человек занятой и на готовку времени не хватает. Зал зааплодировал непонятно чему. Околоцветник продолжал откровенничать, заявив, что, проснувшись сегодня утром, понял, что в его организме случилась острая нехватка кальмаров, и он просто обязан компенсировать ее сегодня на шоу. И снова зал зааплодировал непонятно чему.

  Гранин хмыкнул:

  - По мне, так ты гений. Теперь буду чаще просить у тебя прощения. А вообще, я давно должен был сделать это.

  - Поцеловать меня или попросить прощения за тот вагон свинства, который ты беспардонно вкатил в мою жизнь?

  - Что, правда? Целый вагон?

  - Будь уверен. Слушай, у меня предложение: давай кушать. Как-никак, последний ужин в уходящем году.

  Гранин, разумеется, не почувствовал наигранность в моем голосе - он смотрел на меня щенячьими глазами. И именно в этот момент упала первая стена в моей обороне от скверных мыслей. Кто знает, может, это не только последний ужин в уходящем году, но и в моей жизни, и для этого больше не нужны не религиозные фанатики, ни двустволки, ни гробы. Достаточно лишить меня Влада.

  Проглотив четыре блинчика, Гранин запил все двумя чашками чая. Это было поистине трогательно, поскольку чай он ненавидит - в его персональной вселенной официальным напитком провозглашен кофе, максимум Гранин может снизойти до каппучино и какао.

  В бумажном пакете были пряники а-ля маленькие человечки, с глазурованными пуговицами и штанишками.

  - Тонко намекаешь, что следующими после гномов будут пряничные человечки?

  - Да брось! Это же весело.

  Я вспомнила нападение псевдоразумных садовых гномов, их визгливые смешки, синие камзолы, деревянные щечки, и мрачно подтвердила:

  - Очень.

  - Попробуй хоть чуть-чуть, это малая спекла. - 'Малой' он называл свою двадцатипятилетнюю старшую сестру. - Тебе голову, животик или ноги?

  Он еще что-то говорил, но я больше ничего не слышала - в ушах зазвенело, на лбу выступила холодная испарина, а к горлу подкатил ком. Комната стала каруселью. 'Он спрашивал о прянике. О прянике...' Но я уже видела перед собой Кудрявцева, а именно, ту его часть, которая, качнувшись, замерла у моего бедра...

  - Рита? С тобой все в порядке?

  Я с трудом сфокусировала взгляд.

  Гранин сидел на корточках передо мной, его руки сжимали мои предплечья, он испуганно всматривался в мое лицо.

  - Я в норме, - я вытерла со лба испарину.

  Я встала, меня повело, и ему пришлось поддержать меня.

  - Ага, в порядке, я вижу.

  - Просто переутомилась.

  - Не переутомилась, а позеленела. А под глазами у тебя серые круги. Давай ты сейчас приляжешь, а я пока все уберу.

  Голос Гранина звучал в отдалении, хотя он говорил мне в лицо. Была бы у него артикуляция получше, на моем лице блестели бы уже капельки слюны.

  - Пеняй на себя, - пробормотала я, - если разобьешь что-то.

  Он воспринял мои слова серьезно, что с ним случалось крайне редко; подложил мне под голову подушку, выключил телевизор и принялся относить посуду на кухню. Тени лентами дыма скользили в мое ставшее податливым сознание...