Познакомьтесь, Арина Деревская (или то, как она себя называет). Тоже не суть важно.

  - А, дьявол, - в сердцах бросила я и сделала инстинктивный шажок ближе к свету.

  Тьма собиралась по углам, накатывала на единственный источник света - ночник на прикроватном столике... Я лихорадочно соображала, как выпутаться из сложившейся явно не в мою пользу ситуации. Однако мой внутренний генератор гениальных идей заело на отметке 'бестолковое': например, разорвать круг силы (которым здесь и не пахло), или встать в оборонительную позицию (от которой толку, как от дыры в башке, учитывая происхождение моего пока что невидимого противника). Внутренний голос, переходя на ультразвук, твердил: 'Сделай хоть что-нибудь! Не стой бревном, иначе тебе крышка!'

  - Нет-нет, - улыбнулась Арина; ее глаза были калейдоскопами, в которых складывались фантастические узоры. - Вы не настолько значимы, чтобы он пришел за вами.

  До меня не сразу дошло, о чем это она. А когда дошло, я онемела. Сюда бы Стефана, глупо подумала я, Арина бы открыла ему глаза. Ведь она не только треплется, но и демонстрирует.

  Я с некоторым неодобрением обнаружила, что дышу отрывисто и быстро, как какая-то припадочная. Желудок словно гвоздями нафаршировали. Спокойней, Палисси.

  - Обычно мне твердят... - я запнулась, и уставилась на дверь, - обратное, - странным, деревянным голосом закончила я.

  За дверью послышались шаги - медленные, тяжелые, завораживающие. Будто шел кто-то очень... большой. Пол вздрогнул под моими ступнями: раз, другой, третий... Естественно, я была напугана, но держала себя в руках и хотя бы не вопила по-девчоночьи. Вопрос в том, насколько меня хватит. Когда я завоплю от ужаса. Ваши ставки, господа.

  - Время веселиться, - пробормотала я, когда заскрипела дверь.

  Я еще сварливо подумала, мол, и эта дверь в сговоре, когда по комнате прокатилась волна запредельного холода, полоснув по ногам, вынудив меня вцепиться в спинку кресла, чтобы не упасть.

  Когда я была ребенком, я зажмуривалась, когда что-то пугало меня. В ход также шли ладошки, которыми я закрывала лицо, или одеяло, которым укутывалась с головой. Помню, в моей комнате был платяной шкаф. Его дверцы, если их плотно не прикрыть, открывались, что всегда сопровождалось пробирающим до потрохов скрипом. Иногда дверцы открывались посреди ночи, и тогда я не помнила себя от ужаса: лежала в темноте, боясь пошевелиться, с твердой уверенностью, что из шкафа вот-вот вылезет злобное чудовище и проглотит меня вместе с пижамой и одеялом, или, чего хуже, утянет за собой.

  И вот, детские страхи нашли меня в двадцать три года, вопреки лжи взрослых - очень даже ненадуманные страхи. Я, впрочем, не столько боялась злобного чудища, сколько неизвестности.

  Я смотрела на открывающуюся миллиметр за миллиметром дверь, и мне хотелось зажмуриться. Но я продолжала стоять и смотреть. А знаете почему? Я не хотела ничего пропустить, дабы дать объективную оценку проделанной Ариной работе. И еще раз напомнить себе, почему Богдан гребаный Громов - не жилец.

  Ночник замигал; ореол света то растягивался, то сужался. Моих пяток коснулась тьма. И, кажется, у меня созрел хоть какой, но план.

  Дверная ручка стукнулась о стенку.

  Скрип прекратился.

  Дверь открылась.

  Забавно, но я была готова побиться об заклад, что чувствую, как седеют мои волосы, один за другим. Или это мое воображение? Я бы не уповала на воображение. Оставим это менее практичным людям.

  За дверью темно хоть глаз выколи, но я все же что-то увидела. Что-то, что вынуждено было наклониться, чтобы войти в комнату. Мне показалось, будто оно... мохнатое.

  Чубакка, старина, ты?

   Глава 30

  Доводилось ли вам сталкиваться с чем-то, что не вписывается в ваш такой привычный уютный мирок? К чему нельзя применить трепетно-придурковатые отмазки, мол, а, фигня, померещилось.

  И что, в конце концов, оставляет глубокий скол на вашей душе.

  Если да, то, мой вам совет: немедленно обнулите ваш счетчик паранормального опыта. Считайте, что вы ничего не видели. Поскольку то, что увидела я...

  То, что увидела я в дверном проеме, замешивало из моих мозгов тесто и выпекало из него пирожки, которые потом намеревалось проглотить.

  Я прыгнула... окей, окей, не прыгнула, а нескоординировано дернулась, глупейшим образом навалившись на Арину Деревскую. Готова спорить, она удивилась. Я тоже, душенька, я тоже.

  Ногти Арины впились в мое лицо. Я закричала. Моя нога угодила в прикроватную тумбу. Ночник свалился с тумбы и, мигнув, погас.

  И пришла тьма.

  Я не видела даже кончик носа. Сказать, что это было страшно - мало. Ведь это было настолько страшно, что я всерьез испугалась за свое коматозное сердце. Подо мной брыкалась и ругалась Деревская, ее ногти полосовали мое лицо и шею, но адреналин притуплял боль.

  Деревской почти удалось спихнуть меня на пол, когда я опомнилась.

  Отведя назад сжатую в кулак руку, я ударила.

  Мне показалось, что я сломала руку. Может, и сломала. В ушах звенело. Я подмечала происходящее без внутреннего содрогания: что-то горячее застилает глаза, сочится сквозь ресницы; Арина обмякает подо мной; я соскальзываю с кровати и пытаюсь поднять ее на руки; над кроватью нависает тень. Эта тень... это существо, оно была громадным. Таким же громадным, как в вашем самом худшем кошмаре.

  Пропало ощущение масштаба. Я находилась где угодно, но не в спальне Деревских; мягкий ворсистый ковер под ногами как единственное напоминание о том месте, в котором сейчас распускается прекрасное снежное утро. И то не уверена, что, стоит мне сделать шаг, и я не провалюсь в пустоту.

  Пошатываясь, я держала на руках Арину.

  - Возьми ее, - сказала я поразительно ровным голосом. - Не меня.

  Я не ожидала, что мне ответят. Но ответ пришел - мой собеседник засмеялся. По крайней мере, я окрестила этот звук именно смехом. Люди вообще любят навешивать ярлыки на то, что не подлежит навешиванию ярлыков. Но так чувствуешь себя немного спокойней, уверенней. Это был смех? Так точно, это был смех. Видите, как просто? И все-таки отсутствие света - большое везение; мне не хотелось знать, как выглядит рот, произносящий эти слова:

  - Почему?

  - Так будет правильно.

  - Правильно?

  Я молчала, не зная, что ответить. Казалось, прошла вечность, прежде чем пытливый собеседник выплюнул свой третий вопрос:

  - Как звать тебя?

  Если есть возможность, лучше не говорить свое имя. Но в моем случае игнорировать дьявольскую говорящую гору чревато.

  - Рита Палисси.

  - Медиум. - Меня обдало ледяным порывом, выдавливающим из глаз слезы. - Я могу забрать вас обеих.

  По ту сторону реклама не сослужит вам хорошей службы. Колени подкашивались.

  - Да, можешь. Но не я нужна тебе.

  - Как раз ты.

  - Послушай! Она сильнее меня, она призвала тебя, ее и бери.

  - Она не сильнее тебя.

  - Однако именно она призвала тебя, - повторила я. - Я бы не посмела. - И это была чистая правда.

  - Почему?

  Что на этот вопрос можно ответить потустороннему монстру? Вновь - правду и ничего кроме правды, какой бы постыдной она ни была.

  - Потому что боюсь.

  Внезапно мои руки опустели.

  Потусторонний Чубакка зашагал прочь.

  ...Небо было по-зимнему далеким, ясным. Я стояла на коленях возле кровати; на одеяле и белоснежных наволочках алели капли крови; осколки разбитого ночника вдавливаются в колени; дверь в спальню приоткрыта.

  Я скомкала в кулаке простынь и вытерла ею лицо. На ткани остались бурые мазки. На полусогнутых ногах я вышла в коридор и спустилась по лестнице. Споткнувшись, я растянулась на полу прихожей. Чак-Чак тут как тут: обвив рукой мою талию, помог дойти до дивана.

  - Ничего себе! - Качок присвистнул, окидывая меня взглядом. - Ты что, с медведем сцепилась?