Тут оба — и Гесс, и Петр Николаевич — улыбнулись друг другу совершенно открыто.

— И тем удивительней было то, что старший, Алексей Вениаминович, ходил ко мне регулярно в последний… да нет: и не год даже, а уже поболе будет. И младшего нередко приводил. Младший, кстати, попроще: кушал с видимым удовольствием. Но что-то не видно их больше. Правда, и времени не так уж много прошло с последнего их визита, а всё же: буквально на днях их тут дожидались, но они так и не пришли.

Гесс встрепенулся:

— Кто дожидался?

Петр Николаевич прищурился, сразу поняв, что не столько Мякинины, сколько их «сотрапезники» интересуют Владимира Арнольдовича:

— Значит, больше и не придут?

Поколебавшись, Гесс ответил прямо — скрываться не было смысла:

— Не придут, Петр Николаевич. Убили младшего. А старший прямо у нас в участке сам себя бритвой по горлу зарезал.

Владелец «Анькиного» не стал разыгрывать сочувствие к молодым людям или потрясение их страшной участью: как Гессу не было смысла скрываться от него самого, так и ему самому не было смысла устраивать спектакль перед Гессом. Просто прищур его глаз немного увеличился, а сам он прошелся по комнате — задумчиво и неторопливо.

— Вот как. Ну, что же: чего-то подобного можно было ожидать!

— Почему?

— Уж больно с нехорошей компанией они связались. Зачем иначе, как вы думаете, они ходили ко мне? Вот что, — Петр Николаевич поставил второй стул прямо напротив того, на котором сидел Гесс, и сел на него «верхом»: положив руки на спинку и немного сгорбившись. — Давайте начистоту. К кому именно вы подбираетесь: к Кальбергу или Молжанинову?

Вадим Арнольдович, не ожидавший ничего подобного, буквально подскочил:

— Кальберг? Они встречались с Кальбергом? А Молжанинов тут причем?

Петр Николаевич, тоже не ожидавший ничего подобного — столь бурная реакция Гесса застала его врасплох, — выпрямил сгорбленную спину и с удивлением посмотрел Гессу прямо в глаза:

— Вы что же: и впрямь ничего не знаете?

— Петр Николаевич, — Вадим Арнольдович едва ли не взмолился, — о чем вы говорите?!

Владелец «Анькиного» опять немного сгорбился и пробормотал:

— Ну и дела!

— Петр Николаевич!

— Нет, Вадим Арнольдович: ни с Кальбергом, ни с Молжаниновым Мякинины тут не встречались. Сами понимаете: это уже было бы слишком. Правда, барон, как говорят, большого аристократа из себя не строит, хотя вот он и мог бы, но Молжанинов — совсем другое дело. Этот, как и полагается нашим миллионерам, — в голосе Петра Николаевича явственно послышалась нотка презрения, — столуется исключительно по заведениям высшего разряда. И все же оба — и Кальберг, и Молжанинов — стояли за спинами тех, кто устраивал рандеву с Мякиниными именно у меня.

Гесс, так наклонившись вперед, словно боялся хоть что-нибудь не расслышать, горел: его лицо пылало, но уже не смущением, как это было давеча, а нетерпением — почти гневным, но гневным не в отношении владельца «Анькиного», а к собственной — своей, Можайского, Инихова и Чулицкого — слепоте.

— Молжанинов! Каким образом тут замешан Молжанинов?

Петр Николаевич, встревоженный — по глазам было видно — не меньше Вадима Арнольдовича (чуть ли не впервые за свою карьеру осведомителя кабатчик столкнулся с тем, что и сам уже понимает не больше, чем его собеседник), сгорбился еще сильнее — уже не просто свесив руки со спинки стула, но и обхватив руками его ножки — и разумно предложил:

— Подождите, Вадим Арнольдович, не так быстро! Давайте разбираться во всем по порядку! Прежде всего, ответьте мне вот на какой вопрос: чем именно вы — я имею в виду, полиция — сейчас занимаетесь? Что это за дело такое? Ведь не убийство же младшего Мякинина само по себе?

Вот тут Гесс заколебался всерьез: имелась ли такая уж большая необходимость полностью довериться кабатчику? Насколько оправдывали обстоятельства дела полную откровенность?

Петер Николаевич Гесса не торопил: он видел, что помощник Можайского терзается сомнениями, правильно определил их причину, но, обладая умом, а главное — благородным по-своему сердцем, не рассердился и даже наоборот — принял сомнения Гесса как должное.

Гесс же пришел, наконец, к заключению, что сказанное уже Петром Николаевичем может придать делу новый оборот, вывести на людей, о которых и думать никто не думал. Возможно — раскрыть личность таинственного «васильевского наседника», поставлявшего клиентов «Неопалимой Пальмире» Кальберга. Или, как минимум, подтвердить ее, если она окажется раскрытой усилиями Чулицкого с Иниховым. Ко всему этому плюс — информация о тех, с кем, на кого или посредством кого работали братья Мякинины. Причем, что важно, могла бы раскрыться и роль Мякинина-старшего, пока что остававшаяся неясной. Кто знает? Быть может, и убийство младшего брата старшим объяснится?

В общем, поколебавшись — и поколебавшись серьезно, — Гесс решился:

— Вы знаете Сушкина?

— Репортера?

— Да.

Петр Николаевич улыбнулся; на этот раз — немного снисходительно:

— Конечно. Кто же его не знает?

— Ну, так вот…

И в течение следующих примерно минут двадцати Вадим Арнольдович рассказывал владельцу «Анькиного» то, что читателю уже известно.

33

Гесс по-прежнему сидел на стуле, а Петр Николаевич расхаживал по комнате, останавливаясь иногда у низкого окошка. На улице всё также было темно, но временами в окошке мелькали ноги: освещенные уличным фонарем и лившимся из комнаты светом.

— Такого я себе и представить не мог. — Петр Николаевич в очередной раз остановился у окна: вполоборота к нему и также к Гессу. — Далее страховых мошенничеств я не пошел. Но чтобы убийства? Массовые? Ну и ну…

— Вы говорите, что Молжанинов и Кальберг работали сообща и что именно Молжанинов поставлял клиентов барону?

— В этом нет никакого сомнения. Лично мне удалось проследить их связь приблизительно… — Петр Николаевич на мгновение запнулся, что-то высчитывая в уме. — Да: на пять без малого лет.

Гесс вздрогнул.

— Тогда еще Молжанинов не был настолько богат, хотя и являлся наследником изрядного состояния своего ба… — Петр Николаевич тоже вздрогнул и с невольным испугом в глазах посмотрел на Гесса. — …тюшки… Это что же получается? Он и отца своего… того-с?

Гесс стал мрачен — почти так же, как мрачен бывал Можайский. Владелец «Анькиного» ему не уступал. Оба смотрели друг на друга с недоверием и чуть ли не с ужасом.

— Что же это? Пять лет, а не год с небольшим?

— Может, убивать они стали недавно, а раньше только страховками занимались? В конце концов, именно возможность не зависеть от собственного отца, как это мне удалось выяснить, и подтолкнула Молжанинова к аферам…

— Хотелось бы верить, но…

— Согласен: проверить необходимо.

— Это просто кошмар какой-то! — Гесс схватился за голову. — Уму непостижимо!

Петр Николаевич кивнул и вдруг стремительно выбежал из комнаты, сделав Вадиму Арнольдовичу знак подождать. Вернулся он через пару минут с бутылкой водки и рюмками. Увидев их, Гесс застонал:

— Я и так этой ночью…

Петр Николаевич налил себе, мгновенно проглотил, налил снова и наполнил рюмку для Вадима Арнольдовича.

— А, пропади оно всё пропадом! — Гесс схватил рюмку и, опрокинув ее содержимое в горло и даже не поморщившись, тут же наполнил ее снова.

— Так немного полегче.

Гесс, на бледном лице которого проступил легкий румянец, согласно кивнул и выпил еще. Петр Николаевич сделал то же.

— Хорошо, с этими всё ясно. А что с Мякиниными? Вы говорили, что именно у вас они встречались с людьми Кальберга и Молжанинова.

— Да. Но не спешите.

— То есть?

— Проблема в том, что работать-то вместе Кальберг и Молжанинов работали, но недавно между ними произошел разлад. Кошка между ними пробежала вот такая! — Петр Николаевич развел руки, показывая размер гипотетической кошки. — Что именно случилось, выяснить мне не удалось…