Утром Архиреев еще подавал слабые признаки жизни, но двигаться и говорить не мог. Посидев около умирающего до десяти часов утра, спутники его пошли на мыс Ниль, так как опасались, что мы уйдем, не дождавшись их. В двенадцать часов, когда подошедшие поужинали и отдохнули, я отправил их к Архирееву, приказав привезти Архиреева сюда, если он жив. Нельзя было оставлять умирающего на льду, где, по их же словам, много медвежьих следов».
Один за другим
2 июля утром на леднике показался Луняев, опередивший остальных, а вслед за ним и другие. Архиреев, оказалось, умер. Хотели отвезти его на берег, но в это время лед относило; и ходившие за Архиреевым поспешили назад, оставив его на том же месте.
«Да в сущности не все ли равно, — замечает Альбанов, — где лежать покойнику? Сейчас я беру на каяки трех больных: Луняева, Шпаковского и Нильсена. У всех болят ноги, опухоль похожа на цынготную. Хуже всех выглядит Нильсен, который и с судна ушел больным; за ним следует Шпаковский. Лучше других Луняев. По берегу пойдут Максимов, Регальд, Губанов и Смиренников. Максимову я объяснил дальнейший путь и указал на карте: его я назначил старшим. Береговой партии оставляем магазинку, 70 патронов и пять вареных гаг из имевшихся у нас десяти. Погода, кажется, налаживается, и ветер перешел к северу. Сейчас нас от чистой воды отделяет полоса мелкобитого льда, шириною метров в сто тридцать. Этот лед сильно колышется, так как зыбь еще не улеглась, и нам предстоит еще нелегкая работа перетащить по нему наши каяки, не прорвав их.
Днем 2 июля. Вчера мы начали пробиваться к воде. Прибой сильно препятствовал этому, но через час работы нам удалось спустить каяки на воду и мы поплыли на наших славных «скорлупках» к мысу Гранта. До этого мыса было километров двадцать пять. Ветер был шквалистый, но вскоре мы поставили паруса и быстро побежали по волнам. На каяке Луняева связали две лыжные палки, из которых вышла отличная мачта, взамен сожженной. Холодный, шквалистый ветер и зыбь делают плавание менее приятным, чем раньше. Брызги все время обдавали нас, и, хотя мы закрылись кусками парусины, но сидели мокрыми.
Холодно. Несмотря на хорошо работающие паруса, мы частенько брались за весла, чтобы согреться. Моржи делали на нас нападения раза три. Высунется морж из воды метрах в ста и, громко фыркая, злобно и удивленно следит за каяками. Но вот он ныряет, и мы видим в прозрачной воде, как он идет к каякам, повернувшись на бок. Моментально мы оставляем винтовки, опускаем в воду длинные весла вертикально и начинаем отмахиваться ими. Нам видно, как морж начинает бросаться под водой вправо и влево, словно желая их обойти, но в конце концов поворачивает и отходит опять на прежнюю дистанцию. Только пуля заставляет прекратить нападение, и он скрывается.
К 12 часам ночи мы пересекли бухту Грэя и начали было уже огибать мыс Гранта. Внезапно из-за мыса подул сильный северо-восточный ветер, к которому пришло на помощь быстрое отливное течение, и не успели мы опомниться, как наши каяки стало относить от берега. Позабыв о моржах сбросили мы с себя парусину — и давай работать веслами. Мыс, который еще так недавно был от нас недалек, теперь оказался милях в четырех. Только к пяти часам утра удалось подойти к береговому припаю около мыса Гранта.
Дорогой нам посчастливилось убить 16 нырков, которых мы попробовали есть сырыми: ничего, есть можно, а если с солью, да сильно проголодавшись, то даже вкусно. Сейчас мы сидим под высочайшим утесом, у которого справа и слева поднимаются ледники, а к морю спускается большая каменистая площадка.
Береговой партии, конечно, нет, хотя мы плыли до мыса Гранта семнадцать часов и целый день уже сидим и дожидаемся их. Идет снег, и все закрыто мглой. Дорогой мы сильно промокли и за целый день не могли просушить свою одежду. Нильсен сильно болен, — он необыкновенно вял и беспомощен и, вообще, стал каким-то странным и походка не твердая, все время сидит молча в стороне. На ужин сварили нырков и разделили одну гагу.
Пятница, 4 июля. Продолжаем сидеть на мысе Гранта, ожидая береговую партию. Погода отвратительная. Сильный шквалистый ветер с востока, холодно, а временами еще поднимается метель. Ночью прояснило. Впереди, совсем недалеко, виден скалистый остров. Это не иначе, как Белль. Дальше на горизонте виден другой скалистый остров, но уже большего размера. Неужели это остров Нордбрук, на котором и есть мыс Флора? Судя по карте, это должен быть он, более ничего подходящего в этом месте нет. До него, должно быть, еще около 25 миль.
Да, мы находимся уже в виду мыса Флоры. Приближается время, когда выяснится, прав ли я был, стремясь к этому мысу, или все?., наши лишения, потери и труды были напрасны. Двадцать лет — срок большой. Может быть, за это время там и следа не осталось от построек Джексона. Но что было делать иначе? Куда следовало итти на Шпицберген? Но я не мог туда итти хотя бы потому, что в том направлении я видел с мыса Мэри Хармсворт разреженный плавучий лед, а у нас на десять человек было только два каяка. Делать большой обход? Но разве выдержали бы его эти люди, на которых я и сейчас, смотрю с тревогой? Надо видеть во что превратилось наше снаряжение и что осталось от него. Эти две оставшиеся нарты, которые ломались на первом километре от судна, состоят из обломков и. щепок, перевязанных по всем направлениям проволокой или веревками. От одежды остались лохмотья, грязные, пропитанные ворванью и полные насекомых; из провизии осталось меньше килограмма ржавой соли. Нет, о Шпицбергене нам и думать не следовало, по крайней мере в этом году. Может быть, нам следовало пожить на одном из пройденных мысов, как настаивали некоторые из моих спутников? Но чего могли мы там ждать? Тяжелой зимовки, без возможности устроить хотя сколько-нибудь сносное помещение.
без надежды пополнить наше снаряжение? Это было бы равносильно самоубийству. Прожить зиму в хижине, сложенной из камней без отопления, завешенной шкурой медведя вместо двери и шкурой моржа вместо крыши, могли такие здоровые и сильные духом люди, как Нансен с Иогансеном, но не мои несчастные больные спутники, которые не могут выдержать легкого сравнительно перехода в летнее время.
Нет, только один путь перед нами, одна цель, к которой мы должны стремиться и торопиться во что бы то ни стало, эта цель — мыс Флора. Пусть не найдем мы там построек, которые могли развалиться, но мы найдем развалины, восстановим их, пополним запасы провизии, благо у нас осталось еще много патронов, и перезимуем там в лучших, чем где-либо, условиях. За зиму мы исправим нарты, сделаем новые каяки, так как на каждом у нас по две обшивки, и тогда можно будет подумать о Шпицбергене или Новой Земле.
К вечеру погода стала поправляться, и метель прекратилась. Мы с Луняевым пошли на ледник посмотреть, не увидим ли нашей береговой партии. Ходили километров за шесть, но никого не встретили. Вернулись в 10 часов вечера и решили, если позволит погода, завтра отправиться на остров Белль. Ждать больше я не могу. Нильсен едва ходит, Шпаковский немногим лучше его. Луняев, хотя и жалуется на ноги, здоровее: у него не заметно той страшащей меня апатии, нет упадка сил и энергии, как у Нильсена и Шпаковского.
Что могло задержать пешеходов? Впрочем, разве они не отставали и раньше — и на леднике и на мысе Ниль, словом, везде, где могли? Разве они не высказывали желания остановиться и пожить где-нибудь подольше?
Суббота, 5 июля. В два часа ночи, пользуясь прояснившейся погодой мы отправились к острову Белль, придерживаясь кромки не взломанного льда. Только что мы отошли от мыса километров на пять, как погода опять испортилась. Пришлось грести без остановки в продолжение десяти часов против холодного восточного ветра и Против течения, подвигаясь вперед очень медленно.
В 12 часов дня, измученные, прозябшие и мокрые до нитки мы остановились около льда, казалось, неподвижного, километрах в четырех или пяти от острова Белль. Пообедав нырками, мы легли отдохнуть. Сильная метель закрыла остров, и дороги не было видно. От холода надели мы малицы и закрылись сверх того парусиной и полками. Проснулись мы в четыре часа дня. Погода за это время опять прояснилась, и каково же было наше разочарование, когда мы увидели, что большая льдина, на которой мы расположились, оказалась не береговым припаем, а отдельной плавучей льдиной! Остров Белль оказался от нас километрах в восьми или десяти. Пришлось опять грести. Нильсен грести не мог, и все время полулежал в каяке Луняева. Говорить он также не мог, у него, кажется, отнялся язык, и в ответ на расспросы он только мычал.