— Это, смотря какой пряник! Если засохший, из твоего магазина, то это — тоже оружие, но уже пролетариата. Приравнивается к камню.

Комбат с Почтальоном, лёжа на старом раскуроченном асфальте, смотрели вслед убегающему старику, который проявил для своих лет удивительную прыть. В этот момент им показалось, что трость, с помощью которой он, ещё утром, еле ходил, была нужна ему в беге, как хвост гепарду — удерживать равновесие. До слуха укрывающихся, всё сильнее стали доноситься воинственные крики, перерастающие в победоносные.

— Всё! — выдохнул Крон. — Хана Тарзану — взяли.

— Арестовали, — добавил Комбат.

Тарзан ревел, как раненый носорог и казалось, мог перекричать зелёную братву, которая, в итоге, оказалась проворнее и хитрее. Спеленав полудикое гориллообразное существо, банда лесных разбойников скрылась в чаще, унося на своих плечах орущий трофей.

— Нам, со связным, так же надо было поступить, — угрюмо пробурчал Комбат, чем вызвал дикий смех у попутчиков.

— Ещё успеешь, — задыхаясь от хохота, выдавил из себя Доцент.

Выбравшись из укрытий, товарищи подошли к вязу. Дерево стыдливо стояло с обнажённой древесиной, как раздетая женщина, которой нечем прикрыть свой срам. Впившаяся стрела настолько плотно застряла в стволе, что к сраму добавлялся позор. Почтальон попытался её выдернуть, но у него ничего не получилось. Бросив это бессмысленное занятие, сталкеры направились к месту недавнего побоища, по ходу следования оценивая масштабы разрушений, которые свидетельствовали о нешуточных страстях, разыгравшихся на опушке. Подойдя к оборванной верёвке, на которой, до недавнего времени, раскачивался лесной житель, Почтальон сказал, покачав головой:

— В неё его и замотали! И на хрена обезьяне наблюдательный пункт? Разбойникам понятно, для чего, а этот и так скачет по макушкам деревьев.

Чуть дальше, идя по заросшей тропинке, находилось само яблоко раздора. Вбитые в могучий ствол вяза металлические скобы вели наверх к шалашу, сколоченного из необструганных досок и, разместившегося между ветвей дерева. Скобы кровоточили чёрной липкой жидкостью, мёртвым соком стекая к подножию.

Оставив позади «Брянско — Шервудский лес», компания вышла на дорогу, ведущую к монастырю, мрачной стеной перегородивший весь обзор. Полукруглая арка не имела ворот, так что с проходом проблем не возникло. Посередине арки лежал гранитный памятник угрожающих размеров, а бородатый мужик в картузе и начищенных сапогах, пытался сдвинуть его с места.

— Дедуля, — позвал его Почтальон. — Тебе с этим камнем, ни за что не справиться.

— А что делать? — отозвался бородач. — Тащить то надо!

— Куда и зачем? — уточнил Комбат, отлично понимая, что тут необходимо человек двадцать, только для того, чтобы попытаться надгробие подвинуть.

— К себе, на могилу купеческую. Правда, и её теперь с землёй сравняли.

— Этот памятник, или надгробие — как его там правильно, напоминает мне спинку, в изголовье кровати, — мрачно процедил Доцент, внезапно ощутивший всю бренность бытия.

Не сказав больше ни слова, группа обошла кряхтевшего, от натуги, покойника, вынужденного собственноручно возвращать свой собственный памятник к себе, на собственную могилу, которую благодарные потомки снесли начисто, построив на этом месте новую жизнь.

— Он, случайно, от призрачного поезда не отстал? — предположил Комбат.

— Опоздал! — уточнил Крон. — Булыжник то, вон какой огромный.

— А вы заметили, какие на нём сапоги? — вмешался в разговор Доцент. — Гармошкой!

— Пассатижами, поди, гармонь делали, — усмехнулся Почтальон, что-то вспомнив из далёкого прошлого.

— Почему пассатижами? — усомнился Доцент.

— Потому! — ответил Почтальон. — У нас один приятель домой из армии пришёл, так у него такие же в точности сапоги были. Как он сказал, ему пассатижами гофру делали.

— Ерунда всё это! — вмешался Комбат. — У нас дембеля по-другому поступали. Брали гири по двадцать четыре килограмма, и на определённое время ставили сверху на голенища. Потом, хоть на самовар натягивай и чаи гоняй. Шестнадцати килограммовые гири почти не котировались, но один отчудил, взяв на вооружение двухпудовые и, оставил конструкцию на всю ночь. Перед этим, он голенища хорошо отпарил в кипятке, так что утром, у него были не сапоги, а загляденье. Боец их натягивал до колен, но они решительно возвращались в исходную позицию, в ту, которую приняли раз и навсегда. На построении части он выглядел, как барышня из пятидесятых годов прошлого века. Правда, он и в строю пытался выправить положение, чем вызвал истерику личного состава.

Крон, улыбаясь, вспомнил свою историю, посвящённую боевой обуви:

— Если в предварительно распаренные сапоги вставить гантели по восемь килограмм внутрь — в самые носы, то обувь получается, видом похлеще, чем у Солнечного клоуна ботинки. У нас был свой — морской клоун. Ему их ещё кузбасслаком покрыли, который, содержал огромное количество графита. Блеск — как у слона…

Компания шла, куда глаза глядят, за разговором забыв о пункте назначения.

— А мы зря пошли этой дорогой! — опомнился Крон. — Другой намного ближе.

Вернувшись, друзья снова обошли кладбищенского труженика и, заглянув в его выпученные от натуги глаза, поднялись на пригорок.

— Вот и обвалившийся подземный ход, ведущий из монастыря в гору, — сказал Крон. — Уже близко.

В темноту уходящий коллектор пугал противным запахом и неведомыми зверушками. Вокруг бушевало лето, но журчащая вода несла с собой холод арктических льдов, и даже в самую жаркую погоду, простудиться в таких местах было делом плёвым.

— А может не побояться и свалить отсюда? — предложил Почтальон, ещё до конца не понявший изуверского замысла сценариста.

— Смелое решение и, безусловно, благоразумное, но в стране дураков так делать не принято, — спокойно растолковал ситуацию Доцент. — Будем закалять характер, да и выхода у нас нет.

Шагнув в неизвестность, группа растворилась в темноте.

Кружок сталкеров, разместившийся вокруг газовой горелки, казалось, не замечал пропажи Почтальона. Беседуя ни о чём, при этом, вяло жестикулируя, они что-то беспрестанно жевали, не выходя их полусонного состояния. Вокруг сидящих валялась пустая посуда и куча консервных банок. Очередная жестянка, улетевшая в темноту, прогромыхала по бетонному полу, оставшись в воспоминаниях характерным резким звоном и, слилась с компанией себе подобных. Деду показалось, что в третьем коллекторе блеснул свет и послышались голоса но, прождав несколько минут, он так и не дождался появления пропавших товарищей. Ещё некоторое время Дед продолжал прислушиваться к шорохам сквозняков, а потом решительно встал со своего места. Осторожно ступая, он заглянул в туннель и, в самой глубине увидел слабое свечение. Идя на свет, он скрылся в проходе…

Глава третья Тотализатор

Однообразные серые стены навевали уныние своим постоянством, а протекающая под ногами вода, равномерно поддерживала прохладу на всём протяжении своего пути. Товарищи шли молча, заранее догадываясь, что будет дальше и, когда показалась знакомая физиономия Деда, Комбат цинично и с упрёком сказал ему всё, что он по этому поводу думает:

— Ну, хрен ли так долго? Сколько можно полоскаться в холодной воде? Так и простудиться недолго — в два пинка!

Дед потерял дар речи. Пришлось долго и внятно объяснять новичку правила поведения, разъясняя ситуацию в целом. После исчерпания доступных словесных ресурсов, перешли к терапии микстурой, и тогда всё сразу же встало на свои места.

— Ну, куда теперь? — спросил Доцент.

— На кладбище фантазий! — ответил Крон.

— Куда?!

— Шучу! Зайдём, для начала, в планетарий, а там видно будет.

Планетарий встретил клиентов негостеприимно: лекции оказались отменены, и ни за какие коврижки вахтёр не желал распахивать двери перед посетителями, мотивируя это тем, что недавно спёрли метеорит, а вину, за происшествие, на него повесили. Ко всему прочему, оказывается, что и лектор заболел. Какой из этих двух факторов важнее, никто так и не понял, а посему решили пройти мимо, не вступая в ненужную полемику.