— Ну кто спрятал? — привстал Басаргин. — Священник, если сказать по-научному, — поп.
— И второе ясно, как божий день, — пожал плечами Коломиец. — Спрятал ценности — золото, бриллианты, еще какую-нибудь чепуху. А вот — где? Ответь, если знаешь?
Коля подошел к иконам.
— Смотрел уже, — сказал Басаргин.
— Плохо смотрел, — отозвался Коля. — Прятал священник, бандит, где? — Коля начал снимать иконы, взвешивая их на руке. Снял последнюю — это была плохонькая, примитивно написанная «Смоленская богоматерь». — Ого! — Коля протянул икону Коломийцу. Тот качнул ее на руке:
— Ровно свинцом набита.
— И мне она показалась тяжелой, — заметил Басаргин. — Я решил, что она от сырости тяжелая.
— От сырости, — укоризненно сказал Коломиец. — Давай, Кондратьев.
Коля отодрал бархат, которым икона была заделана с обратной стороны, и все увидели, что в доске имеется квадратная деревянная вставка — вроде дверцы. Коля поддел ее ножом, и на скатерть хлынули драгоценные камни и золото в монетах разного достоинства. Здесь были и пятерки, и десятки, и даже пятнадцатирублевки — каких Коля и не видел никогда.
— А молодец мой Витька, — обрадовался Коля. — Верно вышел на Серафима.
Коломиец взял один камушек, осмотрел.
— Бриллиант… Каратов на пять потянет. — Он разворошил всю кучку: — Здесь в твердой валюте — охо-хо!
— Тыщ на десять, — сказал Басаргин.
— На сто, если не на двести… — Коломиец положил бриллиант на место. — Аккуратно все заделай и повесь назад, — сказал он Коле. — Есть план… Они предлагают тебе убить Анисима?
— Ну? — Несмотря на поучения Колычева и Маши, Коля так и не сумел избавиться от этого «ну»…
— А мы им предложим убить Серафима.
Коля вытаращил глаза:
— Ты… ты угорел, Коломиец. Думай, что говоришь! За что им убивать своего главаря?
— Им будет за что, не волнуйся. Но с точки зрения законности у нас должны быть очень веские основания для такой акции. Тем более, что проведешь ее лично ты.
— Я? — Коля даже отодвинулся от Коломийца. — Нет!
— Ты выполняешь задание, ты солдат революции, слова «нет» не может быть, — холодно сказал Коломиец. — Слушай, как все это будет. Вернется поп, дашь мне знать. Я приду к нему, ты и двое свидетелей из банды должны будете сидеть в засаде, но так, чтобы видеть и слышать мой разговор с Серафимом. В результате этого разговора бандитам, — Коломиец усмехнулся, — и тебе, — он подчеркнул это «тебе», — станет ясно, что попа и меня надо убить. Давай твой кольт.
Коля, ничего не понимая, послушно протянул Коломийцу свой револьвер.
— Смотри. — Коломиец достал из кармана и заменил в барабане кольта один из патронов. — Я поставил холостой. Проворачиваем барабан так, чтобы первый выстрел был боевым, а второй — холостым, ясно тебе?
Коля все понял, но решил дослушать до конца.
— Первый выстрел в попа, второй — в меня, — сказал Коломиец. — Не перепутай, иначе их задание ты выполнишь вдвойне: все-таки я — уполномоченный ГПУ, стало быть, — выше участкового уполномоченного милиции.
— Ты еще можешь шутить, — оторопело сказал Басаргин. — Ну и башка у тебя, Коломиец. Тебе бы академиком, научно сказать, быть.
— Или папой римским, — поддержал его Коля. — Не обижайся, план изощренный, на грани дозволенного.
— Время теперь, можно сказать, за все грани перешло, — рассуждал Коломиец. — Говорю сразу: на преступление тебя не толкаю, все будет в рамках закона.
В дверь постучали. Коломиец и Басаргин отскочили за портьеру, Коля открыл. Это был Тихон.
— Лукича… — начал он, давясь от рыданий. — Лукича убили и Платониду… На глазах мальчонки убили, гады…
Басаргин вышел из-за портьеры:
— Иди, Тихон. Нельзя тебе быть здесь, иди. В руках себя держи.
Тихон ушел.
Коломиец вздохнул:
— Брат его двоюродный этот Лукич. Жаль мужика. Нашенский был по всем статьям! Пойдем, Басаргин, нужно все выяснить.
Коля долго сидел в своей комнате и размышлял над предложением Коломийца. Что ж. Ему не раз приходилось убивать врагов-бандитов в открытых вооруженных схватках. Но теперь… «Маша у них, — думал Коля. — Разве они на моем месте раздумывали бы? Убили бы Машу без всяких-яких, при малейшем подозрении… И еще убьют, не дай бог! — Коля даже вздрогнул от такой мысли. — Ну нет. Нет, Кондратьев, никаких колебаний. Не я — так меня. А Серафим — бандит и трижды заслужил свою участь».
…Утром, когда Коля умывался, у колодца появился Тихон, повернул в сторону кладбища. Коля двинулся следом. Когда последние дома околицы скрылись за боярышником, пышно разросшимся среди могил, Тихон сказал:
— Думаешь, я тебя сюда так привел? — Он подошел к двум осевшим холмикам, провел по ним рукой. — Поговорить мы в любом месте могли бы… Это могилы твоих родителей, ты их искал, но не нашел. Вот, смотри.
Коля опустился на колени. Холмики были едва видны — давно осели, заросли высокой травой.
— Мне Коломиец настрого запретил тебе говорить, — голос Тихона дрожал. — Но я скажу, я для того тебе и показываю эти могилы. Серафим их убил, родителей твоих… Феденька дом поджег, а двери колом подпер. Серафим ему приказал.
— Я догадывался. — Коля встал. — Говори суть дела.
— Пусть у тебя рука каменной станет, — глухо сказал Тихон. — Читай… — Он протянул Коле лист бумаги. Это был приговор. За активную, доказанную свидетельскими показаниями борьбу против Советской власти, массовые убийства советских активистов, поджоги, бандитские налеты и грабежи коллегия Псковского ГПУ приговорила служителя культа Серафима Воздвиженского к высшей мере социальной защиты.
— Исполню, — Коля вернул приговор и хотел уйти, но Тихон остановил его.
— Лукича знаешь кто убил? Сам Серафим. — Тихон заплакал. — Детей наших крестил. Родителей отпевал. Тать, места ему на земле нет! — Тихон помолчал несколько мгновений, взял себя в руки и продолжал: — Они к нему в дом ночью ворвались… Всех выгнали на улицу. Главный был с завязанным лицом — сидел в седле, командовал. Велел Лукичу отходную молитву читать, а тот задиристый, плюнул ему в лицо. Ну, главарь и расстрелял его собственноручно. А Платонида главаря узнала: Серафим это был. — Тихон снова замолчал, потом добавил: — Так что ты не сумлевайся. — Он заморгал, сгоняя слезы, высморкался в огромный холщовый платок. — Твое дело правое. Исстари заведено: бешеную собаку убей без пощады!