— Дешево, начальничек, — протянул Ровский. — Домыслы это все. Иван Сильверстыч вам не поверят-с.

— Уведите, — распорядился Бушмакин.

Конвоиры увели арестованных. Все сидели молча. Наконец Коля взял со стола все три записки.

— А в самом деле… — Коля задумчиво перебирал листки, вырванные из ученической тетрадки. — Сам Ровский записки писал, сам относил. Глупо как-то. Или нет?

— Образцы его почерка есть? — спросила Маруська.

— Есть, — сказал Коля. — Я передам это все графологам. Мало ли что.

Заключение графолога было готово в два часа дня. «Представленные на рассмотрение экспертизы записки в количестве трех написаны рукой постороннего человека», — утверждал эксперт.

— Выходит, у них есть еще один соучастник, — сказал Бушмакин. — Судя по их поведению, они его не выдадут.

— Ни за что, — согласился Коля. — Расстреляют их или не расстреляют, — для нас с вами не вопрос. А они надеются. Вопреки всему надеются. Думают: отсидим, что положено, а там выйдем на волю, свою долю получим. В общем, я так думаю: деньги Ровский передал какой-то связи. И связь эта на заводе.

— Почему? Ты докажи! — загорелся Бушмакин.

— Первое: завод — наиболее безопасное место для хранения краденых денег.

— Согласен, — кивнул Бушмакин.

— Второе. Если бы деньги были у Ровского, зачем, с какой целью и от кого стал бы он носить записки Пермитину? И последнее. — Коля задумался. — Вспомните текст: «Пока не смог…», «Затихнет — вынесу», «Удобного случая жду». Этот человек — с завода!

— Завод большой, — заметил Бушмакин. — Давай поуже.

— Сколько поступит денег, знают только в финчасти. Между прочим, два-три человека.

— Утечки информации ты не допускаешь? — спросил Бушмакин. — Кто-то разболтал, кто-то воспользовался!

— Не исключено. Но нас учили отрабатывать в первую очередь самую вероятную версию.

— Сделаем так, — сказал Бушмакин. — В финчасти проведем ревизию. Немедленно. Старшим назначим нашего эксперта-графолога, это я беру на себя. Пусть он сравнит почерк записок с почерками работников финчасти.

Ревизия началась в четыре часа дня. Возглавлял ее по договоренности с финансовыми органами сотрудник управления, эксперт. К шести вечера все документы финчасти были в основном просмотрены. Почерка, похожего на тот, которым были написаны записки, эксперт не нашел. Он уже было дал команду сворачивать ревизию, как вдруг натолкнулся на старый авансовый отчет одного из заводских инженеров. На отчете была наложена резолюция: «Пока вы не представите справку, ваш отчет утвержден не будет. Рыков». Конфигурация букв и манера их написания полностью совпадала с аналогичными признаками во всех трех записках. Эксперт вызвал Рыкова.

— Ваша резолюция, товарищ заведующий?

— Моя. — Рыков вернул авансовый отчет эксперту. — Разве она неверна или незаконна?

— Резолюция верна. А это кто писал, не вспомните? — Эксперт положил на стол все три записки. Заведующий прочитал их и улыбнулся:

— Это не мой почерк. А почему вы спрашиваете? Я не совсем понимаю. — Рыков повернулся, шагнул к дверям и вдруг с разбегу ударил их плечом. Поздно. В коридоре его тут же схватили за руки сотрудники УГРО.

Сбежались работники заводоуправления, окружили задержанного. Бушмакин подождал, пока толпа заполнила весь коридор и всю лестницу, и громко спросил у Рыкова:

— Где деньги? Разъясняю, что только добровольное признание может облегчить вашу участь.

— Деньги в моем сейфе. Вы можете их взять.

— Ровский сказал, что приказ о ревизии он подделал. Вы это тоже утверждали, — все так же громко продолжал Бушмакин. — Однако безупречная репутация покойного Анисимова свидетельствует против таких утверждений, Анисимов отлично знал вашу подпись и подделке не поверил бы.

— Подпись была настоящая, — сказал Рыков. — Меня не… расстреляют? Я бы мог не сознаваться, все равно Ровский сжег фальшивый приказ, я прошу учесть мою сознательность!

Коля открыл сейф. В секретном отделении лежал пакет. Коля положил его на стол и вскрыл. Посыпались пачки денег.

Подошел Витька, взял одну, покачал на ладони и бросил.

— Сколько людей погибло, — сказал он тихо. — Вот ведь какие дела.

Рыкова увели.

— Ладно, — сказал Бушмакин. — Сообщите по цехам. Можно выдавать зарплату. — Он посмотрел на часы: было восемнадцать часов тридцать одна минута. Заканчивался шестой день.

Спустя час Коля пришел домой и бессильно повалился на диван.

— Нашел? — спросила Маша. — Все в порядке?

Коля молча кивнул и сказал:

— Трепанова я в Москве видел. Привет тебе.

— В самом деле? — обрадовалась Маша. — Как он там? А Никифоров и Афиноген?

— В порядке… — Коля вяло махнул рукой. — Ты знаешь… Афиноген-то — он, оказывается, тебя очень любил, Маша.

Она покраснела, отвернулась:

— Я это знала, Коля.

— Откуда? — удивился он.

— Чувствовала, — сказала она. — Все женщины это очень чувствуют. Он женился?

— Он погиб, Маша. Четыре года назад, в тридцатом. Ты извини, что я тебе сразу не сказал.

Маша долго молчала. Потом села на диван рядом с Колей, обняла его:

— Может быть, только теперь я начинаю понимать, какая у нас с тобой трудная жизнь, браток, — сказала она с нежностью. — Не очень мы с тобой были сыты, не слишком тепло одеты. Друзей сколько потеряли. И молодость наша уже прошла, Коля. И не было в ней балов и прогулок около Колизея. А я все равно счастлива, и другой жизни мне не надо! Только бы вместе, до конца.