Синтия Мур, рослая, светловолосая, относительно молодая и вниманием мужчин, конечно, не обделенная. Днем носит скромную юбку и блейзер. Вечером выставляет напоказ свой пышный бюст.

Она счастлива с Клэем. Мэрион прижала пальцы к вспотевшему лбу. Господи, не может быть, это неправда! Но это правда. Она не желала этого признавать, но мальчики сказали ей, что так и есть. Не зря она боялась. Синтия не была несчастна, как была несчастна Мэрион все двадцать семь лет. Да взгляни же правде в лицо, приказала она себе. Синтия, умеющая жить обычной заурядной жизнью, Синтия со своим курортным магазинчиком и двумя красивыми дочерьми, спокойная и сексуальная — добилась успеха. Синтия Мур сумела приспособиться.

Когда Синтия и Клэй вернулись из свадебного путешествия, Лэнс и Алекс были приглашены на ужин, приготовленный ею собственноручно: цыпленок в винном соусе (не перетушился и не пересох). Все изображали веселье, пытались острить. Обсуждали отделку квартиры. Ели на кухне, потому что она выбросила почти всю мебель Клэя, кроме (подчеркнул Алекс) стульев эпохи Франциска I, которые Мэрион по глупости оставила, когда увозила мебель из дома в Коннектикуте.

Для Синтии это великая победа после ее неудачного замужества, житейских передряг, возможно, слез и финансовых затруднений. И вот полюбуйтесь! Эльдорадо на блюдечке с каемочкой!

Еще одна пчела прилетела и устроилась рядом с первой. Они спокойно трудились, не обращая внимания друг на друга, не соперничая и не толкаясь. Пот, стекая по лбу Мэрион, скапливался над бровями — того и гляди попадет в глаз, едкий, как слеза. Земля была горячая и мягкая, камешки в босоножках впивались в ступни. Она с удовольствием скинула бы с себя одежду и нырнула в бассейн, но если Хиро вернется как раз тогда, когда она будет выходить из воды и увидит ее обнаженной, он может истолковать это как намек — и не без оснований.

Она сняла босоножки, помочила ноги в ножной ванне и включила в сеть телефон. Откинувшись на одном из шезлонгов, она набрала рабочий номер Клэя.

— Милый, как ты? Я решила позвонить и узнать, как тебе нравится семейная жизнь.

— Потрясающе! Рад тебя слышать, Мэрион, — загремел в трубке голос Клэя.

— Я думала, ты пришлешь открытку с Карибских островов. Как прошел медовый месяц?

— Прекрасно. У Синтии до сих пор держится загар. Все идет отлично.

— Говорят, Синтия заново отделывает квартиру?

— Да. Она бесподобно разбирается в тканях и колерах. Дом в Велфорде отделан прекрасно. Жаль, ты не видела. Так что квартира будет хоть на выставку!

— С нынешними ценами тебе придется раскошелиться.

— Конечно. Я просто глазам своим не поверил, все стало в три раза дороже с тех пор, как ты отделывала дом в Коннектикуте.

— Ты сможешь выдержать такие траты без ущерба для твоих инвестиций?

— Надеюсь. Видишь ли, для меня главное — где и как я живу, что меня окружает. И почему не потратить деньги, если они есть.

— Это ты так считаешь или все-таки она?

— Мы оба.

— Мальчики говорят, она очень красивая, даже соблазнительная.

— Все верно. И с ней легко. У нее такой спокойный характер. Никто ее не понукает, сама делает все, что надо.

— Как пчелка. Какие у вас планы на Рождество?

— Мы будем дома, в Нью-Йорке. Синтия купила прекрасный обеденный стол со стульями — восемнадцатый век, английская работа. Елку поставим, все как полагается.

Она привезет свои елочные украшения, ведь наши ты забрала. Представляешь, она чуть не все сделала своими руками.

— Не может быть!

— Да-да. Кстати, я устроил девочек в Хоуп-Холл. Они уже учатся.

— Ты сослался на меня, чтобы их приняли?

— Нет.

— Ну и хорошо. — Он, конечно, врет, но в конце концов не это главное. — Послушай, я хочу познакомиться с Синтией. Ты не возражаешь, если я приглашу ее на ланч, когда буду в Нью-Йорке?

— Какие могут быть возражения! Я буду только рад, если вы подружитесь.

— Я постараюсь.

— Честно говоря, я не уверен, что она согласится. Моя прошлая жизнь ее не интересует. Но я попробую уговорить ее.

— Не слишком утруждай себя, дорогой. Это так, просто пришло в голову. Расскажи ей, какая я хорошая, ладно? — Мэрион вытянула руку, подняла ее вверх, к небу, и держала так, чувствуя напряжение мускулов. — У нас сегодня в гостях один сенатор и еще Дюпон, тот самый, который однажды удрал из Уилмингтона погреться на солнышке, да так здесь и остался.

— Очень романтично.

— Просто удивительно, как в здешних краях люди тянутся к нам. Стоит им услышать интеллигентную речь — и они тут как тут. Конечно, немалую роль играет положение Хэнка и богатый дом, но я по-прежнему угощаю всех мясом с картошкой, а люди все равно приходят, звонят, зазывают к себе.

— Хиро все еще у вас?

— Конечно, почему бы и нет?

— Да так. Я подумал, может, он взял расчет.

— Из-за меня?

— Да ладно, не придавай значения.

— Мы с Хиро отлично ладим.

— Ну и славно.

— Знаешь, на мой день рождения он сделал трехслойный торт, хотя Хэнк и не просил его об этом. И я с ним не сплю, если тебя это волнует. Мы с Хэнком считаем, что нужно хранить верность друг другу.

— Замечательно. Послушай, тут ко мне пришли сразу три человека. Ты сейчас что делаешь? Загораешь?

— Нет, я у себя в кабинете, работаю. Просто захотелось тебе позвонить.

— Прекрасно. Но мне нужно идти. Пока.

Он повесил трубку. Повесил и все. К нему пришли люди. Нужно идти. Сейчас не до нее. Почему это так обидно? Ведь он ничего для нее не значит. Он ей не нужен. Завтра утром она проснется и увидит, что превратилась в таракана.

Она услышала, что подъехал Хиро. Ей не хотелось говорить с ним о хлебе и цветах для стола и видеть его поклоны. Она соскочила со стула, вбежала вверх по лестнице и целых десять минут искала самое надежное укромное место для своего блокнота.

Глава десятая

Поговорив с Мэрион, Клэй повесил трубку и повернулся к Нэнси Крэмер, которая лежала на большом сером диване в его кабинете под картиной, изображающей сцену охоты. У нее была новая прическа «под негритянку», слишком молодежная для ее возраста, и вообще она всем своим видом давала понять, что она женщина независимая и эмансипированная. Он мечтал о новой любовнице — мечтал познать еще одну женскую душу, сжимать в объятиях молодое упругое тело, а вместо этого приходилось довольствоваться болезненнобледной, увядшей, костлявой Нэнси.

— Кто звонил? — поинтересовалась она, скрестив гладко выбритые ноги и опершись локтем на колено. Тощие груди свесились до живота. Ей было скучно, и она этого не скрывала.

Он не приглашал Нэнси вернуться после ланча в офис. Его гораздо больше устраивало провести с ней несколько часов в гостинице. Но ей взбрело в голову поиграть в их давнюю, сильно приевшуюся ему игру.

Три года назад ему казалась дерзкой и новой сама мысль о том, чтобы отослать секретаршу, запереть двери и делать деловые звонки, в то время как Нэнси, раздевшись донага, ласкала его. На протяжении нескольких зимних недель это доставляло ему огромное удовольствие — как раз в это время он чувствовал себя особенно несчастным и питался исключительно сдобными булочками и пончиками с джемом в служебном кафетерии. Но потом он как-то посмотрел фильм, герой которого получал сексуальное удовлетворение, развлекаясь подобным образом с хорошенькой девушкой лет на пятнадцать моложе Нэнси, и это сразу убавило интерес Клэя к новой игре. Почему-то в кино даже разврат выглядит гораздо пристойнее и изысканнее, чем в жизни — по крайней мере, в его жизни. Наверно, генералы с таким же чувством смотрят фильмы про войну.

— Кто звонил? — снова спросила Нэнси.

— Мэрион. Она что-то затевает. Я это нутром чувствую.

— Вот смеху будет, если Хэнк с ней разведется!

Хотя Нэнси никогда не встречалась с Мэрион, она до мельчайших подробностей знала историю ее повторного замужества и считала, что триумф Мэрион является одной из величайших вершин в истории семейных скандалов двадцатого века.