Мои раны постепенно заживали. Головные боли накатывали волнами, но уже не так часто и чувствительно, как раньше. Теперь и я начинал верить, что через пару дней от следов побоев не останется и следа. Разве что в памяти — как урок на будущее.

К исходу третьего дня, когда я добрался до поросшей редким лесом Удро и свернул на север, зарядил мелкий дождик. Без плаща, который, как и остальные мои вещи, остался в доме Ойкеса, я промок до нитки, но упрямо шел вперед к своей цели, надеясь еще до заката добраться до города. Ночевать в сыром лесу под дождем — сомнительное удовольствие.

Успел с запасом.

В город я вошел вместе с отрядом работников, возвращавшихся с рудника. Есть хотелось до тошноты — съестные запасы, выданные клановцами, закончились на завтрак, — но начистить морду знакомому торговцу хотелось еще сильнее. К тому же не мешало сначала вернуть деньги, так и не полученные за артефакт. И я прямиком направился в лавку Ойкеса. Если мне повезет, он будет один. Такие как он, готовые удавиться за медный грош, обычно не нанимают охранников — разве что в крайнем случае, как при нашей последней встрече, когда нужно было избавиться от тела обокраденного человека. Да и посетители, пожалуй, заходили к нему не часто. Весь его бизнес был скорее ширмой, чем доходным ремеслом. Так что я мог рассчитывать на то, что нашей «беседе» никто не помешает.

К сожалению, лавка была заперта. Придется подождать до утра.

И я отправился на поиски жилья. «Усталый путник» оказался ближайшим к дому Ойкеса трактиром. Время было позднее, посетители успели разойтись по комнатам и домам, если говорить о местных. Так что ужинал я в одиночестве. Хозяин не стал ради меня разводить очаг, и мне пришлось довольствоваться тем, что осталось. Кусок холодного жареного мяса, немного квашеной капусты и моченых яблок, ложка подгоревшей пшенной каши, кусок хлеба и кружка пива. Скромно, но я уже четыре дня не ел ничего более вкусного. После ужина я отправился спать — к великой радости зевавшего и устало потиравшего глаза трактирщика.

А ранним утром я снова сунулся в лавку Ойкеса. Я постарался войти потише, но сигнальный колокольчик все-таки предательски звякнул.

В лавке, как и в прошлый раз, было безлюдно. Что ж, и это меня вполне устраивало. Не задерживаясь на пороге, я прямиком направился в подсобку. Стоило мне протянуть руку, как дверь распахнулась сама, и я нос к носу столкнулся с недостойным наследником уважаемого торговца Вадариса. Когда он увидел меня, дежурная улыбка медленно сползла с его вмиг побледневшего лица. Прежде чем он успел захлопнуть дверь, я дал ему в морду кулаком.

Кажется, я говорил, что терпеть не могу насилия? Что ж, иногда я об этом забываю. Какое-то помутнение рассудка, честное слово. В эти минуты я совершенно не отдаю отчет своим действиям и могу натворить бед, а потом буду об этом очень сожалеть. И хотя я стараюсь держать себя в руках, мне не всегда удается совладать с эмоциями. Вот и сейчас, едва увидев Ойкеса, я не сдержался, приложился от всей души.

Лавочник улетел вглубь помещения, шумно разметав по пути весь стоявший на полу товар. Приличный такой страйк получился.

Я вошел следом.

— Что, тварь, не ждал? — злорадно проревел я и громко хлопнул дверью.

Ойкес лежал в позе зародыша у опрокинутого стола под кучей ветхого тряпья и тихо поскуливал. Не по злобе душевной, а профилактики ради, я наподдал ногой куда-то между коленками и подбородком и тут же почувствовал, как меня отпустило. В этот раз на удивление быстро. Впрочем, чему тут удивляться? В конце концов, меня не убили, как собирались, пленником я пробыл всего полтора дня, а рабской доли и вовсе не познал. К тому же злость на Ойкеса перекипела за время пути до Хоста.

— Теперь мы в расчете, — сказал я, но тут же добавил, чтобы торговец не питал несбыточных иллюзий: — Это что касается побоев. Теперь давай поговорим об артефакте.

Ойкес скукожился еще сильнее, решив, что его сейчас опять будут бить. Но я уже остыл, и мне действительно хотелось просто поговорить. Я отыскал стул, уселся рядом с лавочником и брезгливо стянул с его лица чьи-то затертые до дыр подштанники.

Вид у лавочника был жалкий. Из разбитого носа обильно текла кровь, а из глаз — слезы. Смеживая веки, он страшно морщился и дрожал, стуча зубами.

— Так будем молчать или все-таки поговорим? — спросил я, легонько ткнув его сапожком в бок. Лавочник резко вздрогнул и протяжно завыл. — Все, прекращай скулить. Не буду я тебя убивать. Пока. Где мой артефакт?

Ойкес закопошился, неуклюже поднялся на ноги и, избегая встречаться со мной взглядом, хромая, поплелся к шкафу у стены. Покопавшись на полке, он достал артефакт и дрожащей рукой вернул его законному хозяину.

Я даже не знал, радоваться мне или печалиться. Артефакт снова у меня и опять я понятия не имел, что с ним делать.

— А теперь объясни мне, что в нем такого, что ради него ты удумал лишить человека жизни?

Ойкес молчал.

— Ну?! — повысил я голос.

— Я… я не знаю, — заикаясь, пробормотал лавочник. — Я искал в книгах и манускриптах отца, но ничего не нашел.

— Что ж ты в него тогда так вцепился? — я не мог понять логики его поступков. Неужели он решился на безграничную подлость только ради обладания приглянувшейся ему вещицей? Или он пытается водить меня за нос?

— Один человек обещал за него хорошо заплатить, — робко, едва слышно ответил Ойкес.

— Сколько? — ради интереса спросил я.

Лавочник ответил не сразу. Мне пришлось топнуть ногой.

— Сто корон, — выдавил он с трудом.

Теперь хоть его поступок приобрел смысл. Покупать артефакт за сто пятьдесят золотых, чтобы потом продать его за сто — глупо. Вот он и решил сдать меня разбойникам за двадцать. Итого восемьдесят корон чистой прибыли. Приличный гешефт.

— Кто покупатель? — спросил я.

— Я его не знаю, — пожал плечами Ойкес. — Он не местный.

— Продолжай, — подбодрил я его.

— Он появился в Хосте… — Ойкес задумался, — примерно год назад. Тоже спросил отца. Потом поинтересовался, не приносил ли кто на продажу некий артефакт. Показал рисунок. Я сказал — нет. А он оставил рисунок и наказал: если вдруг артефакт объявится, дать ему знать. И ушел. Я совсем уж о нем забыл, и рисунок забросил. А тут такое…

— Где этот рисунок?

— Сейчас. — Лавочник суетливо загрохотал ящиками в столе, нашел, протянул мне пожелтевший листок бумаги.

Да, на рисунке был изображен мой артефакт — вне всякого сомнения. Автор обладал определенным талантом, передал даже незначительные нюансы.

Что ж, кажется, в этом мире есть человек, которому известно, что это за артефакт, и который готов заплатить за него сто золотых.

— Ты ему уже сообщил, что артефакт у тебя? — спросил я лавочника.

— Нет еще.

— А что ж так?

— Я подумал… — смутился Ойкес. — А вдруг он стоит больше, чем двести корон?

— Ты же говорил — сто?

Лавочник прикусил язык и залился краской.

— Значит, решил срубить бабла побольше, — усмехнулся я.

Он меня не понял.

— Как ты должен был связаться с покупателем? Он в городе?

— Нет, — замотал головой Ойкес. — Не думаю. Он оставил мне Хрустальную иглу. Сказал: как появится артефакт — сломать ее.

Понятно, магия вызова. В прежние времена это был достаточно распространенный артефакт.

— Где эта Игла?

Ойкес снова полез в ящик стола и показал мне хрустальный стерженек, покрытый магической вязью. Я бесцеремонно отнял его. Полюбовался. Давненько я не держал в руках магических Игл…

Потом, недолго думая, сломал ее пополам.

— Вызов отправлен.

Адресат мог находиться, где угодно, поэтому ждать можно было сколь угодно долго. А мне хотелось кушать.

Я встал со стула.

— А ты, значит, приторговываешь краденым, — прищурился я, глядя на Ойкеса. — Нехорошо.

— Я не хотел, они меня заставили! — воскликнул лавочник.

Кто бы сомневался.

— Это ты будешь городской страже объяснять.

Ойкес бухнулся в ноги.