— Славная у вас, сударь, трубка, — ничего не скажешь, — воскликнул Родольф.

— У меня есть и получше, для выездов в свет, — небрежно бросил Шонар. — Дайте-ка табачку, Коллин.

— А он у меня весь вышел.

— Позвольте услужить, — сказал Родольф, кладя на стол пачку табаку.

Коллин почел своей обязанностью, в ответ на эту любезность, чем-нибудь угостить собеседников.

Родольф принял предложение. Разговор коснулся литературы. Родольф, профессию которого и так уже выдал его фрак, признался, что дружит с Музами, и заказал еще по рюмочке. Официант хотел было унести бутылку, но Шонар попросил ее оставить. До слуха его донесся серебристый дуэт двух пятифранковых монет, позвякивавших в кармане Коллина. Слыша, как откровенничают его новые приятели, Родольф тоже пустился в признания и излил перед ними душу.

Они, несомненно, просидели бы в кафе до утра, но их попросили удалиться. Не успели они пройти и десятка шагов (на что потратили не меньше четверти часа), как хлынул проливной дождь. Коллин и Родольф жили в разных концах Парижа, один — на острове Сен-Луи, другой — на Монмартре.

Шонар, совсем забыв о том, что он бездомный, предложил приятелям переночевать у него.

— Пойдемте ко мне, я живу тут рядом, — сказал он, — проведем ночь за беседой о литературе и искусстве.

— Ты нам сыграешь, а Родольф почитает свои стихи, — сказал Коллин.

— Конечно, конечно, — подхватил Шонар, — надо веселиться, ведь живем-то один раз.

Подойдя к своему дому, который он узнал не без труда, Шонар присел на тумбу, а Родольф с Коллином зашли в еще открытый погребок, чтобы подкрепиться. Когда они вернулись, Шонар несколько раз постучался в дверь: он смутно помнил, что швейцар имеет обыкновение не слишком торопиться. Наконец дверь отворилась, и папаша Дюран, спросонок совсем позабывший, что Шонар больше не его жилец, ничуть не удивился, когда художник крикнул ему в форточку свое имя.

После длительного и тяжкого восхождения они наконец очутились на верхнем этаже, но тут Шонар, шедший впереди, заметил в своей двери ключ и вскрикнул от удивления.

— Что случилось? — спросил Родольф.

— Ничего не понимаю, — пролепетал тот. — Утром я унес ключ с собою, а он тут торчит. Погодите, сейчас разберемся. — Я положил его в карман. Так и есть! Вот он! — воскликнул Шонар, показывая ключ.

— Какое-то колдовство!

— Фантасмагория, — согласился Коллин.

— Чертовщина, — добавил Родольф.

— Однако прислушайтесь, — продолжал Шонар, и в голосе его звучал ужас.

— Что такое?

— Что такое?

— Мой рояль сам играет! До, ля, ми, ре, до, ля, си, соль, ре. Проклятое ре! Вечно фальшивит.

— Так это не у вас играют, а где-нибудь по соседству, — высказал предположение Родольф. Потом он шепнул Коллину, на которого грузно опирался всем телом:— Я пьян.

— По-видимому. Во-первых, это не рояль, а флейта.

— Однако и вы пьяны, голубчик, — проговорил поэт, обращаясь к философу, усевшемуся прямо на пол. — Это скрипка.

— Скри… Хм… Эй, Шонар! — бормотал Коллин, таща приятеля за ноги, — слышал? Сей господин считает, что это скри…

— Гром и молния! — вскричал Шонар вне себя от ужаса, — мой рояль все играет. Тут какое-то наваждение!

— Фантас… магория…— завопил Коллин и выронил одну из бутылок, которые держал в руках.

— Чертовщина, — завизжал Родольф.

В самый разгар этого кошачьего концерта дверь неожиданно отворилась, и на пороге появился человек с канделябром, в котором горели розовые свечи.

— Что вам угодно, господа? — спросил он приятелей, вежливо кланяясь.

— Боже, что я наделал! Я ошибся! Попал не к себе! — воскликнул Шонар…

— Извините нашего друга, сударь, — подхватили Коллин и Родольф, обращаясь к незнакомцу. — Он напился до чертиков.

Вдруг сквозь пьяный угар Шонара осенила трезвая мысль: он прочел на своей двери надпись, сделанную мелом:

«Я три раза заходила за новогодним подарком. Феми».

— Да нет же, нет! Я действительно у себя, — вскричал он. — Вот визитная карточка, которую оставила мне Феми к Новому году. Конечно, это моя дверь!

— Боже ты мой! Я весьма смущен, сударь…— проронил Родольф.

— Поверьте, сударь, — прибавил Коллин, — я всецело разделяю смущение моего друга.

Молодой человек не удержался от смеха.

— Соблаговолите зайти ко мне на минутку, — ответил он, — и ваш друг, конечно, сразу убедится, что он ошибся.

— Охотно.

Тут поэт и философ, подхватив Шонара под руки, ввели его в комнату, или вернее сказать, — во дворец Марселя, которого читатель, вероятно, уже узнал.

Шонар обвел комнату мутным взглядом и прошептал:

— Как украсилось мое жилище! Просто поразительно!

— Ну что? Теперь убедился? — спросил его Коллин.

Но тут Шонар заметил рояль, подошел к нему и заиграл гаммы.

— Эй, вы там, послушайте-ка! — сказал он, беря аккорды. — Все благополучно! Скотинка узнала хозяина! Си, ля, соль, фа, ми, ре! О-о! Проклятое ре! Ты неисправимо! Говорил же я, это мой рояль.

— Он настаивает на своем! — Коллин Родольфу.

— Он настаивает на своем! — повторил Родольф, обращаясь к Марселю.

— А это что? — добавил Шонар, показывая юбку, усеянную блестками, которая валялась на стуле. — Скажете, это не мой наряд?

И он в упор посмотрел на Марселя.

— А это? — продолжал он, снимая со стены повестку судебного исполнителя, о которой говорилось выше.

И он стал читать:

«Принимая во внимание изложенное, предписываю господину Шонару освободить помещение восьмого апреля, не позже полудня, и сдать его в полном порядке домовладельцу. Настоящая повестка вручена под расписку, гербовый сбор в сумме пяти франков взыскан».

— Ну и ну! Что же, по-вашему, я не тот господин Шонар, которого выселяют через судебного исполнителя и которого почтили гербовым сбором в сумме пяти франков? А это что такое? — продолжал он, увидав на ногах Марселя свои ночные туфли.

— Ведь это же мои шлепанцы, вышитые любезной мне рукой! Теперь вы, сударь, объясните, как вы попали к моим ларам? — спросил он Марселя.

— Господа, — ответил тот, обращаясь к Коллину и Родольфу, — признаю: ваш друг, — и он указал на Шонара, — действительно у себя дома.

— Ну вот и отлично, — воскликнул Шонар.

— Но и я, — продолжал Марсель, — я тоже у себя дома.

— Однако, — перебил его Родольф, — если наш друг узнаёт…

— Да, если наш друг…— подхватил Коллин.

— И если вы, со своей стороны, тоже помните… то как же могло случиться…

— Да, как же могло случиться…— повторил Коллин, словно эхо.

— Благоволите присесть, господа, — ответил Марсель. — Сейчас я вам разъясню эту загадку.

— Не спрыснуть ли нам разъяснение? — заикнулся Коллин.

— И не закусить ли малость? — добавил Родольф.

Молодые люди уселись за стол и дружно набросились на холодную телятину, которой они запаслись в погребке.

Тут Марсель рассказал о том, что произошло утром между ним и хозяином, когда он приехал сюда с вещами.

— В таком случае вы, сударь, вполне правы: мы находимся у вас, — сказал Марселю Родольф.

— Нет, нет, сударь, вы у себя дома, — учтиво ответил Марсель.

Но потребовалось немало труда, чтобы втолковать Шонару, что именно произошло. Тут приключился забавный инцидент, подливший масла в огонь. Разыскивая что-то в буфете, Шонар обнаружил там сдачу с пятисотфранковой ассигнации, которую господин Бернар утром разменял для Марселя.

— Так я и знал! Случай никогда меня не подведет! — вскричал он. — Теперь припоминаю: ведь я утром вышел из дому, твердо надеясь, что он мне подвернется! А он, узнав, что я просрочил все платежи, сам явился сюда, но как раз в мое отсутствие. Мы разошлись, вот и все. Вот здорово, что я оставил ключ в ящике!

— Счастливое заблуждение, — прошептал Родольф, наблюдая, как Шонар укладывает монеты ровными стопочками.

— Мечта, обольщение — такова жизнь, — добавил философ.

Марсель хохотал.

Час спустя все четверо крепко спали.