Родольф бросил взгляд на одну из четырех объемистых тетрадей, заключавших в себе произведение Барбемюша.

«Странно! Не стихи, а называется „Дон Лопес“, — подумал он.

Каролюс взял первую тетрадь и приступил к чтению:

«В студеную зимнюю ночь два всадника верхом на ленивых мулах ехали, кутаясь в плащи, по дороге, пролегающей через жуткие безлюдные пустыни Сьерра-Морены…»

«Боже, куда я попал?» — мелькнуло у Родольфа, сраженного таким началом.

Каролюс продолжал чтение первой главы, сплошь выдержанной в таком стиле.

Родольф рассеянно слушал и соображал: как бы удрать?

«Правда, есть окно, — рассуждал он, — но уже не говоря о том, что оно затворено, мы на пятом этаже. А! Теперь понимаю, к чему все эти предосторожности!»

— Что вы скажете о первой главе? — осведомился Каролюс. — Умоляю, критикуйте без всякого стеснения.

Родольфу смутно помнились какие-то обрывки напыщенных рассуждений на тему о самоубийстве, вложенных в уста героя по имени Лопес, и он ответил наобум:

— Величавый образ дона Лопеса разработан весьма основательно, тут есть что-то напоминающее «Исповедание веры савойского викария». Описание мула дона Альвара просто очаровательно, — совершенно в духе Жерико. Пейзаж очерчен очень тонко. Что до идей, то это, можно сказать, семена Жан-Жака Руссо, взошедшие на почве Лесажа. Позвольте мне, однако, одно замечание. У вас слишком много запятых, и вы злоупотребляете словом «отныне», это очень хорошее слово и по временам вполне допустимое, оно дает какой-то особый колорит, но злоупотреблять им не стоит.

Каролюс взял вторую тетрадь и еще раз прочел название: «Дон Лопес, или Рок».

— Я знавал когда-то одного дона Лопеса, — вставил Родольф, — он торговал табаком и шоколадом в Байонне. Не родственник ли это был вашего?… Продолжайте, пожалуйста.

К концу второй тетради поэт прервал Карлюса.

— У вас не першит в горле? — осведомился он.

— Ничуть, — отвечал тот. — Сейчас вы узнаете историю Инесильи.

— Чрезвычайно любопытно! Но если вы утомились, то не стоит…

— Глава третья, — объявил хозяин совершенно бодрым голосом.

Родольф внимательно присмотрелся к Каролюсу и заметил, что шея у него совсем короткая, а цвет лица багровый.

«Еще есть надежда, — успокаивал себя поэт, сделав это открытие. — Ему грозит апоплексический удар».

— Сейчас перейдем к главе четвертой. Потом вы скажете мне, понравилась ли вам любовная сцена.

И Каролюс снова принялся читать.

В одном месте автор взглянул на Родольфа, желая узнать, какое впечатление произвел на поэта диалог героев, но тут он заметил, что Родольф вытянул шею и наклонил голову набок, как бы прислушиваясь к каким-то далеким звукам.

— Что с вами? — он.

— Тсс! — прошептал Родольф. — Неужели вы не слышите? Мне кажется, кричат «пожар!». Пойдемте посмотрим.

Каролюс прислушался, но ничего не услыхал.

— По-видимому, это у меня в ушах звенит, — сказал Родольф. — Продолжайте. Дон Альвар меня совершенно очаровал. Благороднейший юноша!

Каролюс продолжал читать. Нижеследующую тираду юного дона Альвара он произнес нараспев, напрягая голосовые связки:

— «О Инесилья, кто бы вы ни были — ангел или демон, и из какой бы страны вы ни явились, — жизнь моя принадлежит вам. На небо ли, в ад ли — я всюду последую за вами».

В эту минуту послышался стук в дверь, и кто-то позвал Каролюса.

— Это швейцар, — сказал Каролюс и приоткрыл дверь.

Действительно, швейцар принес письмо. Каролюс поспешно распечатал его.

— Вот досада! — сказал он. — Придется отложить чтение на другой раз, мне надо немедленно пойти в одно место.

«Славу богу! — подумал Родольф. — Письмо прямо с небес, я вижу на нем печать провидения!»

— Если желаете, пойдемте вместе, а потом зайдем куда-нибудь пообедать, — добавил Каролюс.

— Я к вашим услугам, — ответил Родольф. Вечером, когда поэт снова встретился с друзьями, они забросали его вопросами.

— Доволен ли ты им? Хорошо тебя угостил? — спросили Марсель и Шонар.

— Угостил хорошо, но это мне дорого обошлось, — ответил Родольф.

— Как? Неужели Каролюс взял с тебя за угощение? — возмутился Шонар.

— Он прочел мне роман, где герои зовутся доном Лопесом и доном Альваром, а юноши величают своих возлюбленных ангелом или демоном.

— Какой ужас! — хором воскликнули богемцы.

— Ну, а если отбросить литературу — какого ты мнения о Каролюсе?

— Славный парень. Впрочем, вы составите о нем свое собственное мнение, — он собирается угостить всех нас по очереди. Шонара он приглашает на завтра. Но когда будете у него, — предупредил Родольф, — остерегайтесь шкафа с рукописями. Шкаф коварный.

Шонар явился точно в назначенное время и приступил к обследованию, как оценщик или судебный пристав, производящий опись имущества. Поэтому к вечеру голова у него распухла от цифр, он изучал Каролюса в отношении его движимого имущества.

— К какому же ты пришел выводу? — спросили его.

— Да что же, — ответил он, — у Барбемюша немало достоинств, он знает марки всех вин, он предложил мне весьма изысканные кушанья — у моей тети таких не подают даже в ее именины. Как видно, он в прекрасных отношениях с портными с улицы Вивьен и сапожниками Панорамы. Вдобавок я заметил, что он почти такого же роста, как и мы четверо, так что в случае надобности мы можем одолжить ему наши фраки. Образ жизни он ведет не такой уж строгий, как уверял Коллин, он охотно согласился последовать за мною всюду, куда я предлагал, и угостил меня завтраком в двух действиях, причем второе было разыграно в пивной на рынке, где меня хорошо знают, потому что я кутил там на масленице. Каролюс пошел туда как ни в чем не бывало. Вот и все. На завтра приглашен Марсель.

Каролюс знал, что из всей компании Марсель больше всех возражал против его приема в кружок богемы, поэтому он угостил его особенно щедро. Но окончательно подкупил он художника тем, что обещал добыть ему заказы на портреты в семье своего ученика.

Когда пришла очередь Марселя поделиться наблюдениями, он уже не выказывал ни малейшей враждебности.

На четвертый день Коллин уведомил Барбемюша, что он принят.

— Принят! — воскликнул Каролюс в восторге.

— Приняты, — ответил Коллин. — Но с оговорками.

— С какими оговорками?

— У вас еще сохранилась уйма мелких мещанских привычек, вам придется от них отказаться.

— Я буду во всем подражать вам, — ответил Каролюс.

Проходя испытание, философ-платоник постоянно посещал богемцев, теперь он имел возможность глубже изучить их нравы и нередко приходил в великое изумление.

Как— то утром Коллин вошел к Барбемюшу, сияя от радости.

— Ну, дорогой мой, — объявил он, — теперь вы окончательно наш. Баста! Остается только назначить день и место великого пиршества. Насчет этого и пришел к вам.

— Все устраивается как нельзя лучше, — ответил Каролюс. — Родители моего ученика в настоящее время в имении, молодой виконт, мой воспитанник, предоставит мне на вечер весь дом, так нам будет удобнее. Но придется пригласить самого виконта.

— К нему нужен будет особый подход, — отвечал Коллин. — Мы сделаем ему обзор современной литературы. А вы думаете, он согласится?

— Ручаюсь наперед.

— В таком случае остается только назначить день.

— Мы сговоримся об этом вечером, в кафе, — сказал Барбемюш.

Каролюс отправился к своему ученику и объявил ему, что он, Каролюс, принят в члены одного весьма почтенного литературно-художественного общества и решил ознаменовать свой прием званым обедом, а затем небольшим торжеством. Он предложил молодому человеку принять участие в этом празднестве.

— Мы будем веселиться до поздней ночи, а так как нам нельзя поздно возвращаться домой, то для удобства устроим это маленькое пиршество здесь, на дому. Ваш лакей человек неболтливый, и родители ничего не узнают, зато вы познакомитесь с остроумнейшими людьми, с художниками, писателями.

— У них есть напечатанные сочинения?