— И все-таки, раз вас четверо, то может быть и пятеро, — робко возразил Каролюс.

— Конечно, но тогда нас будет уже не четверо.

— Это пустая отговорка.

— Ничего пустого в нашем мире нет, всё во всем: из ручейков образуются реки, из слогов образуется александрийский стих, а горы состоят из песчинок. Об этом говорится в «Мудрости народов», сейчас ее можно купить у букиниста.

— Значит, вы полагаете, что ваши друзья откажут мне в чести быть принятым в их кружок?

— Надо ждать, — бросил Коллин, никогда не упускавший случая повторить эту шутку.

— Кому дать? — Каролюс.

— Простите… это я так. — И Коллин продолжал: — Скажите, дорогой мой, на какой же борозде благородной духовной нивы вы изволите трудиться?

— Светочи мои — великие философы и несравненные писатели-классики. Творения их — моя пища. Эту страсть первым внушил мне «Телемак».

— «Телемака» у букинистов сколько угодно, — проронил Коллин. — Его всегда найдешь. Сам я купил по случаю экземпляр за пять су. Но я рад быть полезным и могу вам его уступить. Сочинение действительно превосходное и написано для того времени недурно.

— Да, сударь, возвышенная философия и божественная литература — вот мой идеал. Я понимаю так, что служение искусству — это священнодействие…

— Да, да, разумеется…— согласился Коллин. — На этот счет тоже есть песенка.

И он запел:

Мы все — жрецы искусства.

Есть смысл ему служить!

— Это, кажется, из «Роберта-Дьявола», — добавил он.

— Так вот, поскольку занятие искусством — занятие в высшей степени возвышенное, то писатели должны…

— Простите, сударь, — прервал его Коллин, услыхав, пробили часы, — скоро рассвет, и я боюсь, как бы обо мне не стала беспокоиться одна особа, которая мне чрезвычайно дорога.

«Ведь я обещал ей вернуться… Сегодня ее день», — добавил он уже про себя.

— И в самом деле, мы засиделись, — сказал Каролюс, — пойдемте.

— Вам далеко? — осведомился Коллин.

— На улицу Руаяль-Сент-Оноре, дом десять.

Коллину когда-то случалось бывать в этом доме, и он вспомнил, что это роскошный особняк.

— Я поговорю о вас с друзьями, — обещал он Каролюсу на прощанье, — не сомневайтесь, я приложу все силы, чтобы склонить их на вашу сторону… Но позвольте дать вам один совет.

— Прошу вас.

— Будьте предупредительны и ласковы с барышнями Мими, Мюзеттой и Феми, эти особы имеют большое влияние на моих друзей, и если они соответствующим образом нажмут на своих возлюбленных — вам легче будет добиться согласия Марселя, Шонара и Родольфа.

— Постараюсь, — сказал Каролюс.

На другой день Коллин вновь очутился в богемном фаланстере, настал час завтрака, и завтрак явился в положенный час. Три парочки уже сидели за столом, где были поданы артишоки с перцем, и молодые люди предавались неистовой оргии.

— Да, — сказал Коллин, — здесь любят полакомиться, но так продолжаться долго не может. Я являюсь к вам, — пояснил он затем, — в качестве посланца того великодушного смертного, который был с нами вчера в кафе.

— Неужели он уже требует деньги, которые ссудил нам? — Марсель.

— Какая гадость, вот уж не ожидала! У него такой приличный вид! — воскликнула мадемуазель Мими.

— Не о том речь, — ответил Коллин, — молодой человек хочет войти в нашу компанию, хочет приобрести акции нашего товарищества и, разумеется, получать некоторый дивиденд.

Друзья вскинули головы и переглянулись.

— Вот! — закончил Коллин. — Теперь давайте обсудим этот вопрос.

— А каково общественное положение твоего протеже? — поинтересовался Родольф.

— Он вовсе не мой протеже, — поправил Коллин. — Вчера вечером, когда мы расставались, вы попросили меня проследить, где он живет, он, со своей стороны, предложил мне проводить его. Все шло отлично. Итак, я пошел вместе с ним, чуть ли не до утра он расточал мне всевозможные знаки внимания и угощал превосходными винами, тем не менее я сохранил полную независимость.

— Это похвально, — вставил Шонар.

— Перечисли наиболее яркие черты его характера, — попросил Марсель.

— Духовное величие, суровый образ жизни — до того, что он боится заглянуть в винный погребок. Бакалавр-филолог, воплощенное простодушие, играет на контрабасе, время от времени разменивает пятифранковую монету.

— Превосходно, — Шонар.

— Чего же он хочет?

— Я уже сказал — тщеславие его безгранично, он мечтает быть с нами на «ты».

— Другими словами, собирается нас эксплуатировать, — заметил Марсель. — Хочет хвастаться нашей дружбой.

— Каким искусством он занимается? — Родольф.

— Да, — подхватил Марсель, — на чем он играет?

— Каким искусством? На чем играет? — Коллин. — Он сочетает философию с литературой.

— А каковы его познания в философии?

— Он занимается весьма устарелой философией. Искусство он считает священнодействием.

— Священнодействием? — ужаснулся Родольф.

— Так он говорит.

— А в литературе что его привлекает?

— «Телемак».

— Прекрасно, — вставил Шонар, обсасывая щетинку артишока.

— Что же тут прекрасного, болван? — его Марсель. — Не вздумай повторить это на улице.

Шонар обиделся и с досады исподтишка стукнул коленом Феми за то, что она совершила набег на его тарелку.

— Все же неясно — каково его положение в свете, чем он зарабатывает? — Родольф. — Как его зовут, где он живет?

— Положение у него вполне приличное. Он учитель, преподает всякую всячину в одном богатом семействе. Зовут его Каролюс Барбемюш, живет он на свой заработок, привык к роскоши и занимает комнату в особняке на улице Руаяль.

— Меблированную?

— Нет, с обстановкой.

— Я прошу слова, — сказал Марсель. — Для меня совершенно ясно, что Коллин подкуплен, за определенное количество рюмок он заранее продал свой голос. Не перебивай, — бросил Марсель, видя, что Коллин поднялся с места и намеревается возразить. — Сейчас мы тебе дадим высказаться. Коллин, продажная душа, представил нам незнакомца в таком блестящем виде, что это никак не может соответствовать истине. Как я уже сказал, мне ясны намерения этого незнакомца. Он хочет поживиться на нас. Он думает: «Вот молодцы, которые прямо идут к намеченной цели, залезу я к ним в карман и вместе с ними доберусь до славы».

— Прекрасно, — заметил Шонар. — А соуса не осталось?

— Нет, — ответил Родольф. — Издание полностью разошлось.

— С другой стороны, — продолжал Марсель, — лукавый смертный, которому покровительствует Коллин, быть может, добивается чести сдружиться с нами и по другим, не менее предосудительным причинам. Мы здесь, господа, не одни, — продолжал оратор, бросая красноречивый взгляд на женщин. — И может случиться, что протеже Коллина, втеревшись в наш кружок под маской литературы, окажется просто-напросто вероломным соблазнителем. Обдумайте все это хорошенько. Что касается меня — я против.

— Прошу слова для внесения поправки, — сказал Родольф. — В своей талантливой речи Марсель заявил: обозначенный Каролюс хочет обесчестить нас и ради этого рассчитывает втереться в наш кружок под маской литературы.

— Это образ, употребляемый в парламенте, — бросил Марсель.

— Образ никуда не годный, я отвергаю его. У литературы никакой маски нет.

— Раз уж я выступаю сегодня докладчиком, позвольте мне сформулировать выводы из моего доклада, — сказал Коллин, вставая. — Рассудок нашего друга Марселя омрачен ревностью, и великий художник окончательно спятил с ума…

— Призываю к порядку! — заревел Марсель.

— Как же не спятил, если этот тонкий мастер употребил в своей речи совершенно неприемлемый образ, что и было весьма остроумно отмечено оратором, выступившим на этой трибуне после меня.

— Коллин — идиот! — Марсель и вдобавок так стукнул кулаком по столу, что все тарелки пришли в смятение. — Коллин ничего не смыслит в чувствах, в этом вопросе он не компетентен, у него вместо сердца — потрепанная книжка! (Родольф оглушительно расхохотался.)

Во время этой перепалки Коллин важно теребил кончики своего белого галстука, в котором гнездилось его красноречие. Когда вновь воцарилась тишина, он так продолжил свою речь: