Но у нас в школе тоже целая серия разных вечеров. На одном из них 5 февраля я участвую в постановке «Цыган» — читаю от автора. Смотрели в школе фильм «Жизнь Пушкина». «Цыган» ставили вторично 11 февраля, и я читаю Лермонтова «На смерть поэта». Все уже устали от вечеров. Записываю в дневник 21 февраля: «Снова вечер Пушкина. Очень утомительно». Нам, актерам, действительно труднее всего. Зато сколько веселья, хлопот, цветов и поздравлений! Особенно довольны наш добрый завуч Николай Евгеньевич, Елена Евгеньевна, Владимир Петрович — наш математик, Нина Дмитриевна Фельдман — литератор. Я среди всей суматохи подготовки к праздникам умудрилась по физике получить 4, по географии — 4 (стыд какой), но зато по алгебре отвечаю хорошо. Значит, что-то в голове проясняется. Наверное, умнею.

Если кто-либо подумает, что все эти празднества и вообще любые мероприятия в школе проходят по нашей инициативе — это неверно. Есть администрация, и есть комсомольское бюро и комсомольский вожак, главное лицо, следящее за идеологией школьного коллектива. Зовут его Володя. Фамилия тоже есть — Нехамин, если не ошибаюсь. Но все называют его только Володей. Молодой симпатичный человек руководит нами, одобряет или порицает, вызывает на беседу. У нас с ним хорошие отношения. Он выполняет решения и указания, идущие сверху. Положение его не из легких. Он как будто человек хороший. Пока. И среди этих торжеств и вечеров жизнь подает вполне очевидный знак скрытой опасности. В нашем доме, в нашем подъезде повесилась прелестная молодая женщина. Я знаю ее, милая, добрая. Она не раз шила мне летние платьица. Почему повесилась? Толком никто не знает. Говорят — денег не хватало, она взяла на работе, а вернуть не смогла. Может быть, и так. Во всяком случае наша домработница тетя Стеша так напугана, что приходит ко мне ночевать — страшно.

В самый разгар наших вечеров, когда мы утомились от всех пушкинских торжеств — новый знак, более страшный. Умер Серго Орджоникидзе, которого мы любим по рассказам отца. Папа говорит, что у бедного Серго больное сердце. Всюду черные флаги и черные подозрительные слухи — умер не просто, а застрелился. Кто его знает, как доходят до нас опасные слухи? Может, и так, кто знает… Жена Серго — Зинаида, ближайшая подруга нашей тети Зины Еланской, жены дяди Володи Еланского[93], а он ученый, работает в Академии наук СССР и живет в академическом доме почти напротив президиума…

В общем, каждый день мой, школьницы седьмого класса, весь загружен то уроками, а то и походами в кино, театры, не считая школьных вечеров. Мы с Туськой увлекаемся фильмом «Дети капитана Гранта», смотрим несколько раз. Смотрим «Остров сокровищ» и наигрываем песенку Дженни, которой в книге Стивенсона и следа нет, а здесь она героиня, и они с доктором Ливси любят друг друга. Как же фильм да без любви: «Если ранили друга, омоет подруга кровавые раны его…» Идем на «Грозу» Островского в Художественный театр и на «Плоды просвещения», заседаем в Пушкинском комитете, веселимся на моем дне рождения, смотрим в Театре юного зрителя «Гимназистов», потом «Сережу Стрельцова» (это уже из жизни наших старшеклассников), и не один раз — очень нам нравится одинокий, мятежный Сережа с его любимым поэтом Лермонтовым, идем на оперетту «Продавец птиц» — и все это октябрь месяц.

В результате столь нагруженной жизни получаю по контрольным слабенькие оценки: геометрия — 3, алгебра — 3, даже любимый немецкий — 3. А ведь специально занималась с мамой, готовясь к контрольным. Но ведь еще книги читаются, и всякие влюбленности: то в героев фильмов или пьес, а то и романтические мечты. Вот вам и результаты.

Хожу в наш парк в школу бальных танцев. Прошу маму показать, как танцевали мазурку. Даже папа, вернувшись из Кисловодска, показывает по моей просьбе танго и фокстрот. Так что мы танцуем с папой. Хорошо. И дядя Гамид с некоей интересной дамой у нас в гостях.

А кошка намывает все новых и новых гостей, потому что близится Новый год. Уже с Туськой готовимся к елке. К ней домой приглашены и мальчики, да еще в школе маскарад. Вскорости и сам Новый год приходит — опять гости. Теперь уже елка у нас дома, а в первые же дни Нового года идем на спектакль «Ромео и Джульетта» в театр Революции на Никитской. А тут и у Мурата 9 января день рождения. Опять гости, подарки. Приехал дядюшка Леонид Петрович (проездом в Ленинград) — значит, приглашена вся родня. А Махачик тоже празднует день рождения — 28 января ему исполняется 12 лет. Папа между тем принес пригласительные билеты на оперу «Абесалом и Этери» Палиашвили[94], идет декада грузинских творческих достижений, и мы в Большом, где в ложе сам Иосиф Виссарионович. Но уроки делать надо, с мамой опять занимаюсь математикой, которая в голову не лезет, — уж что-то очень веселый январь 1937 года, и Пушкинские торжества все затмевают. Смотришь, а уж май.

И мы впервые с Туськой решаем идти на демонстрацию. То ли погода соблазняет, то ли стихия захватила перед экзаменами напоследок повеселиться. Идем в колонне со школами, все наши несут плакаты, транспаранты, флажки, знамена. Мы, к счастью, только с флажками — в красных шапочках-испанках, белых кофточках, синих юбочках, белых носочках. Но пока добираемся среди всех колонн, идущих непробиваемой массой до Красной площади, уже раскаиваемся в нашем походе. Ноги едва держат, жара, пыль, солнце печет, перед глазами мелькает алое, зеленое, желтое, голубое, все сливается вместе. Но вот и мавзолей, вот перекатывается несмолкаемое «ура». Выкрики: «Сталин! Сталин!» Мы, охваченные энтузиазмом, приветствуем вождя, товарища Сталина, хотя ни его, ни правительство совсем не видим.

Вот, наконец, спускаемся вниз, заворачиваем за спасительный угол. И тут начинается для меня нечто, потрясающее, ошеломляющее своей непосредственностью (а для многих, бывалых, вполне обычное, обыденное). Демонстранты, замученные жарой, торжеством, сильнейшим внутренним напряжением, мокрые от пота, растрепанные, бросают, как один, все, что носили с таким трепетом и восторгом (как же — им доверили), швыряют на землю, втаптывают — знамена, транспаранты, лозунги, флаги, значки, флажки, и всё — под ногами, и бегут врассыпную, скорее, быстрее, домой.

Мы с Туськой до того обессилены, что стаскиваем с ног туфли на низком каблуке (все болит, все жмет, все горит) и в одних носочках удираем, падая от смеха, усталости и неожиданного эпилога за сценой. Домой, скорее домой. Да здравствует 1 мая, день солидарности трудящихся всего мира! Ура!

На экзаменах я отличилась по физике и географии. Получила пятерки и даже отвечала без билетов. О других экзаменах даже не упоминаю — я отличница. Спасибо терпеливой маме, благодаря ей математика у меня теперь идет хорошо. Сколько счастливых дней, сколько впечатлений, книг, музыки, театров и радостного общения с близкими в конце 1936-го и в первые месяцы 1937 года. Я часто во сне вижу свою школу. Коридоры всех этажей, классы — в какой ни войду, не мой, сидят чужие. Хочу выйти — выхода нет. Поднимаюсь, спускаюсь несколько раз (причем школа соединяется во сне с Музеем изящных искусств) и наконец выхожу во двор из каких-то непонятных дверей. С большим облегчением просыпаюсь. Все-таки выбралась из путаницы ходов на свет Божий.

Мы не живем в замкнутом пространстве, мы читаем не только «Пионерскую правду» (ее выписываем на дом), но и взрослые газеты, слушаем передачи, частенько доходят до нас разного рода слухи.

Среди всего многообразия событий во весь рост встает Испания — наша любовь. Несчастная страна борется с фашизмом генерала Франко и Муссолини, итальянского дуче. Кто не знает испанских детей и Долорес Ибаррури, несгибаемую Долорес? Мы собираем деньги для этих несчастных детей, которых готова воспитать и вырастить наша родина. Ах, если бы тогда знали, что через много-много лет, когда в Испании будут король Хуан Карлос Бурбон и королева София (Франко передаст власть королевской семье), выросшие, взрослые, солидные люди, бывшие испанские дети, бросятся назад в родную Испанию на законных основаниях и найдут наконец свой настоящий дом, а на испанской земле воздвигнут памятник — величественный крест в память погибших с обеих враждебных сторон, знак примирения, покаяния и прощения мертвых и живых! Но предвидеть будущее не дано. Поэтому мы, юные души, в экстазе поем гимн республиканцев «Красное знамя» — Bandera roja (у меня, конечно, есть ноты этого гимна) в память генерала Рафаэля Риего, восставшего против королевского деспотизма и погибшего за идею республики[95]. Все, от мала до велика, расхватывают шапочки-испанки, алые с белыми кисточками, даже моя маленькая сестренка с гордостью носит именно такую и читает стихи о том, как республиканец-летчик сбил «Черный Капрони» фашиста-итальянца.