Однако в Книге Жизни Володи я читаю примечательные странички, достойные памяти одинокого и даже не сознающего своей дерзости героя.
Идут 1970-е годы. Алексей Федорович заканчивает «Эстетику Возрождения», а в издательстве «Искусство» его ждут неприятности — не пропускают статью Алексея Федоровича по эстетике Возрождения в «Антологию», возглавляемую Славой Шестаковым. Лосев написал туда вступительную статью в четыре печатных листа. Конечно, первым делом издатели посылают на рецензию. А издательство «Искусство» славилось своими придирками. Володя там в свое время много чего натерпелся, печатая свои книжки. Так что, конечно, сразу начали прорабатывать Лосева и решили, что эта статья не пойдет. Оказывается, что у Лосева человек эпохи Возрождения возомнил себя божеством, ставит себя на место Господа Бога. Как это может быть? А если он даже это и делал, то это очень хорошо. Потому что ведь он титан. Все ему можно и все доступно. Послали на рецензию профессору В. Н. Гращенкову. А Гращенков тогда вместо уже покойного знаменитого Лазарева ведал на истфаке Московского университета отделением искусствоведения и вообще был личностью непререкаемой. Гращенков, да и все тамошние искусствоведы-историки, вопреки Лосеву, воспевали титанов эпохи Возрождения. Поэтому Гращенков дал не просто отрицательный, но безобразный отзыв. Все эти злобные рецензии хранятся у меня в архивах.
Шестаков же старался все-таки протолкнуть статью Алексея Федоровича и бесконечно ее исправлял. Три варианта его исправлений лежат у меня в архиве. Очень интересно посмотреть, что делает человек, когда пытается приспособить работу к мнению рецензентов, задобрить их. Алексею Федоровичу так надоели эти искажения его мысли, что он отказался от переделок. А главное, он в это время заканчивал не статью, а целую книгу «Эстетика Возрождения». Что ему была эта статья! Но Володя, прочитав отзыв Гращенкова, пошел в университет на истфак разыскивать заведующего кафедрой, так как вообще раньше и в глаза его не видел. Володя нашел этого Гращенкова. Дождался, когда тот закончит лекции, попросил разрешения с ним побеседовать и стал ему втолковывать, что Лосева надо печатать, а не писать отрицательные отзывы. Это была замечательная история. Сотрудница издательства «Искусство» Галина Даниловна Белова, с которой Володя Бибихин был в самых лучших дружеских отношениях, до сих пор вспоминает эту историю, которую Володя сам ей рассказывал. Бибихин, мало кому тогда известный, был единственный человек, выступивший в тот момент в защиту Лосева. Поступок совершенно необычный, прямо геройский.
Надо сказать, что Алексей Федорович очень был с Володей откровенен, хотя и говорил: «О-о-о, меня уже переехали в свое время, поэтому никому ничего нельзя говорить лишнего». И во время своих занятий иной раз беседовали они на самые разнообразные темы. Как-то раз Володя сказал мне, что он на так называемых оборотиках кое-что записывал за Алексеем Федоровичем, то ли стенографировал, то ли своею скорописью. Он стенографию знал. Я просила Володю обязательно расшифровать эти записи и потом напечатать. И он понемногу печатал, в «Вопросах философии» (правда, не спрося меня, с ошибками), в журнале «Начала», в книге «Имя». По этому поводу были и большие скандалы в издательстве «Наука», где важная редакторша заявила: «Лосев не мог критиковать Пушкина, Пушкин — великий писатель. Лосев не мог говорить о Есенине, что тот был алкоголик. Ничего из этого не пойдет. Зарежем весь сборник».
А это как раз был замечательный сборник по материалам научной конференции, посвященной Вячеславу Иванову, «Творчество и судьба», когда приезжал сюда Дмитрий Вячеславович Иванов. Мы все на ниточке висели — могли решительно закрыть издание. Редакторша была готова идти к самому главе издательства «Наука», звонила к Володе с угрозами, но Володя просто сказал: «Делайте, что хотите». Ему противно было уговаривать. Сборник вышел, но почти все лосевское выбросили.
Однажды Володя сказал: «Знаете что, Аза Алибековна, поскольку Вы нашли разные опечатки, ошибки и несообразности, я дам Вам свои тексты». И мне он принес два экземпляра. Один — записи до 1985 года, а другой — до 2004 года[391]. Где уже совсем не Володин голос, а голоса разных лиц, для многих непонятные и неизвестные, а мне хорошо знакомые. В тексте также есть пометки и карандашные исправления самого Володи. Тогда он решил сделать интересную вещь. Он сказал мне: «Давайте с Вами напишем общую книгу. Издадим. Будет мой текст, и пойдет Ваш комментарий, который бы рассказывал о той обстановке, в которой мы с Алексеем Федоровичем работали, о тех людях, которые его окружали и которых я вообще не знал. О тех ученых, которых он вспоминал и о которых я не могу ничего сказать. Какой интересный был бы культурный и научный фон».
Володя поехал сам в издательство «Молодая гвардия», а по издательствам он не любил ходить. Сам поехал, сам договорился. Главный редактор издательства, Петров Андрей Витальевич, дал свое согласие. Выделили Ольгу Ивановну Ярикову, хорошего редактора, которая любит свое дело. Даже уже распределили и разметили страницы, где будет текст Азы Алибековны, где будет текст Володи. Может быть, мой пойдет курсивом, а его — другим шрифтом. Все уже сделали, можно сказать, для издания этой книги. И вдруг выясняется, куда-то Володя пропал. А потом оказалось, что вышла совсем другая книга[392]. Стало понятно, что с Володей нечто происходит тяжелое. И он торопится, не может ждать. Издают ведь медленно. Года два пройдет, а болезнь, которая в нем гнездилась и о которой он знал, но не вспоминал и не говорил, давала о себе знать. Ему хотелось, чтобы все шло быстрее, а быстрее никак не могло быть, хотя, между прочим, он сказал: «Работайте, Аза Алибековна». И я уже написала на 40 страниц его текста 70 своего. Это как раз все аспирантские годы, различные профессора, книги, которыми пользовались, и многое другое. У меня есть компьютерный экземпляр текста и его распечатка.
Но и я сама в это время тоже болела — повредила позвоночник, была в тяжелом состоянии. Ждать Володя не мог.
Вот так наше общее дело и закончилось. Но Володя обещал принести вышедшую неожиданно книгу. И действительно принес. Он ехал с детишками в машине на дачу, он ведь их очень любил. Их был целый выводок. Одного из них, маленького Олега, он приводил к нам домой. А тот распевал: «Кот не может быть хорошим, кот не может быть хорошим». А наша кошка сидела на шкафах, смотрела злобно и готова была прыгнуть ему на голову. Я не понимала, в чем дело. При чем тут «кот не может быть хорошим»? А потом жена Володи, Ольга, мне пояснила. Это, оказывается, в одном мультфильме пели мыши, так что Олег, видимо, изображал хор мышей.
Володя оставил детишек в машине, пришел ко мне, переступил порог, стал в дверях и подарил мне книгу с надписью: «Дорогой Азе Алибековне с постоянным уважением и надеждой». Что же крылось в этих словах? Какая надежда? На что он надеялся? То ли надеялся на то, что поправится, то ли надеялся на нашу с ним работу, то ли на новые какие-то встречи. В общем, это осталось загадкой. Отмечу также, что Володя никогда случайно не приходил. Он все-таки был символист. И поэтому учитывал значимость разных дней и их символику. Он знал, что у меня есть два моих личных праздника: один — мой день Ангела, именины (я во крещении Наталья), а другой — мой день рождения. Именины мои падают на 8 сентября — Владимирская Божья Матерь. Я ждала Володю или 8 сентября, или 26 октября. Он пришел 8 сентября, и приход его был печален.
Кто хочет знать, как зрелый Бибихин писал о Лосеве, читайте его статью «Двери жизни», напечатанную в томе сочинений Алексея Федоровича под названием «Личность и абсолют» (М.: Мысль, 1999).
Все, наверное, помнят в Евангелии от Иоанна притчи Господни. Среди них о пастыре добром. Господь говорит там: «Я есмь дверь, кто войдет мною, тот спасется» (Ин. 10: 9). И вот в эту дверь жизни вошел и Алексей Федорович Лосев и вошел Владимир Бибихин.
391
Я считаю текст, заканчивающийся 1985 годом, более надежным и отвечающим задачам Володи. Текст, относящийся к годам после смерти А. Ф., не имеет отношения к общению А. Ф. и Володи, а иной раз опирается на странные рассказы.
Приведу пример, который через много лет печально завершился. Вл. Бибихину некая Зана Николаевна Половинская 22 июля 1992 года поведала свое детское воспоминание, как Лосев мягкий и любезный свел ее по ступенькам веранды и подтолкнул к качелям. «В доме Лосева парализованная жена и молодая красивая Аза… И, наверное, между ними что-то было. Аза была такая красивая». Жаль мне Володю, что он, напечатав такое признание, оскорблял память А. Ф. и Валентины Михайловны, монаха Андроника и монахини Афанасии (о себе, еще живой, я не говорю). Весь этот рассказ чистейшая выдумка.
Через пятьдесят лет «вспоминает» Зана, дочь нашего друга Николая Павловича Журавлева, который, навестив нас на даче в «Заветах Ильича», захватил с собой из соседнего детского сада четырехлетнюю дочку. В 1949 году в «Заветах» я вообще не жила, а приезжала навестить Лосевых. Валентина Михайловна была совершенно здоровой, и мы вместе занимались хозяйственными делами. Никаких качелей там и помину не было. (Хозяева, Расторгуевы, старики — какие качели? Качели в детском саду, рядом.) Есть столик для занятий под деревом. И откуда у четырехлетнего ребенка такие странные мысли о подозрительных отношениях А. Ф. и красавицы Азы? Знал бы ее отец, с которым у нас были самые дружеские, даже романтические отношения, сгорел бы со стыда. К счастью, его уже нет на свете. Продолжение этого фантастического признания пожилой дамы, да еще с комментариями Володи, имело достаточно драматический характер.
На вечере в «Доме А. Ф. Лосева» 11 января 2005 года, посвященном памяти выдающегося философа В. Ф. Асмуса, присутствовал о. Валентин Асмус со своими прихожанами. Он — известный московский батюшка (закончил у меня классическое отделение). В перерыве ко мне подошла скромная женщина, назвалась Анной Николаевной Журавлевой (как я рада — дочь Николая Павловича!). К сожалению, я не выдержала и сказала о прочитанном мной свидетельстве ее сестры Заны (отец назвал дочь по имени героини известного латышского поэта Яниса Райниса). Анна Николаевна зарыдала, нас окружили, и она, бедная, стала просить меня принять их, обеих сестер, вместе, просила прошения за сестру. Мне еще пришлось ее успокаивать, и сам о. Валентин смутился. В слезах, красная от стыда, рассталась со мной Анна Николаевна. Каково ей было? Думаю, что встреча сестер была нерадостна. Вот как наивно доверять безобидным как будто воспоминаниям. А ведь их будут читать и тоже поверят. Автор солидный.
А вот запись от 29 декабря 1995 года о том, как Аза Алибековна, получив следственное Дело А. Ф., «не захотела мне (то есть Володе. — А. Т.-Г.) его показать». И далее, 14 января 1996 года, опять: «Асмус (о. Валентин. — А. Т.-Г.) не советует даже просить у Азы Алибековны следственное Дело, она не даст его и будет недовольна. Лосев якобы многих оговорил». Здесь о порядках ФСБ полная неосведомленность — следственное Дело хранится в Архиве ФСБ. Его никому не выдают на дом и разрешают ознакомиться в библиотеке архива. У меня никогда его не было, а были только отдельные разрешенные ксерокопированные фрагменты, которые я все поместила в свою книгу «Лосев» (серия «ЖЗЛ», 1997). Зачем, не зная порядков в Архиве ФСБ, бросать тень на Лосева (уже умершего), на о. Валентина (вряд ли он это говорил), да и на меня, якобы что-то скрывающую. Более того, в Архиве ФСБ я была не одна, есть свидетели, вместе со мной сидевшие рядом (например, Геннадий Зверев) и делавшие вместе со мной некоторые выписки. Там же, в библиотеке, делал выписки и протоиерей о. Владимир Воробьев, при мне, из того же общего Дела. Но увы, поистине, что написано пером, не вырубить топором: вырубать не надо. Самое простое — подтверждать свои свидетельства документально. Точности в цитатах, ссылках, сносках, текстах, как положено в нашей классической филологии, меня обучал А. Ф. Лосев. И я всегда следую этому принципу, этому непреложному закону науки.
392
Бибихин В. В. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. М.: Ин-т философии, теологии и истории св. Фомы, 2004 (Bibliotheca Ignatiana). Насколько я понимаю, серия в память святого Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов (в редколлегии трое — члены ордена).