А вот Яков Голосовкер удостоился попасть только в 9-й том этой энциклопедии, дополнительный 1978 года, а так бедного Якова Эммануиловича как бы и не существовало среди литературного мира, а может быть, и вообще.

Вот уж необычный человек, скорее чудаковатый, а еще лучше — странный. Он настоящий странник то ли по страницам веков (от античности до Канта и Достоевского), то ли в самой вредной для творческого человека заповедной зоне издательств, где каждый редактор, конечно, умнее автора, знает больше, как надо понимать тот или иной поэтический образ, оборот, мысль, слово. И каждый исправляет, наставляет, дает советы, а в результате — отказ печатать. Да еще посмеиваются, острят — это тот, который Якобы Голосовкер, а якобы, значит, его и нет совсем.

А ведь Яков Эммануилович окончил Киевский императорский университет святого Владимира перед самой мировой войной (1913), тот самый университет, который был известен выдающимися филологами-классиками. Тут же вспоминаю, как в доме Белецких в Киеве, не отрываясь, прочитала перевод Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни историка Аммиана Марцеллина, автора жизнеописания императора Юлиана Отступника (факты биографии этого несчастного императора использовал почти буквально в своем романе о нем Д. С. Мережковский), или «Историю Византии» того же Юлиана Кулаковского. А Генрих Якубанис, чьи переводы древних философов-греков навсегда связаны у меня с «Досократиками» А. О. Маковельского (первый русский перевод первого издания «Досократиков» Германа Дильса). Или профессор Алексей Никитич Гиляров с его классической книгой о греческих софистах, их мировоззрении и деятельности. А молодой Витольд Клингер с его литературно-мифологическими исследованиями и, конечно, работой о животных в античном и современном суеверии, без которой не обходится ни один мифолог. Школа великолепная! А главное, собственный талант. Как и Нилендер, Голосовкер — один из последних символистов. И не избежал в 1930-е годы концлагеря (зачем печатался в издании Academia, когда арестовали главного редактора Льва Борисовича Каменева?). Вот тут он стал настоящим странником («минус сто»), скитальцем.

Я познакомилась с Яковом Эммануиловичем сначала заочно, по его незабываемым переводам (как же — Гельдерлин «Смерть Эмпедокла» на полке лосевской библиотеки[340]), по переплетенной самим Яковом Эммануиловичем книжке переводов (текст машинописный), подаренной автором старому и верному другу академику Александру Ивановичу Белецкому (Александр Иванович помогал своим авторитетом, как и Н. К. Гудзий), а мне, молодой, передан в дар (храню этот редкостный экземпляр с правкой самого Якова Эммануиловича — никому, кстати сказать, из исследователей этот факт и этот дар, видимо, неинтересны).

Мы с Алексеем Федоровичем виделись с Яковом Эммануиловичем, когда он пробегал по Арбату мимо нашего дома и забредал к нам, чтобы рассказать о своем походе в «Детгиз». Не он один находил там приют, если к так называемым взрослым издательствам не допускали. В это время читала я с восторгом «Сказание о титанах» и «Сказание о кентавре Хироне» — рекомендовала своим студентам. Приходил иной раз Яков Эммануилович с гранками своих «Титанов» и, оставляя верстку, в следующий раз интересовался: «Ну как?» Концепцию Якова Эммануиловича Лосев не мог признать — истоки мифа у греков, как и у других народов, движутся от хаоса к космосу, а Яков Эммануилович видел золотой век титанов в безднах божественного бытия, погубленного олимпийцами. Алексей Федорович делал пометки на гранках (какой-то экземпляр сохранился у нас в архиве), оба вступали в диалог, сначала почти платоновский, потом Яков Эммануилович начинал горячиться (темперамент боевой), но каждый оставался при своем мнении.

Однажды, смеясь (остроумие и веселость духа не покидали его), сообщает: «Иду по Гоголевскому бульвару, а какая-то старушка подходит, кланяется: „Батюшка, благословите“». Борода у Якова Эммануиловича внушительная, длинная, седая — вылитый батюшка. Так я и запомнила сей красочный рассказ.

На занятиях со студентами всегда вспоминаю Якова Эммануиловича и больше всего люблю маленькую книжечку «Лирика древней Эллады в переводах русских поэтов», собрал и комментировал Я. Голосовкер (Academia, 1935 — до ареста Якова Эммануиловича ровно год). А вот роскошный трехтомник, изданный Евгением Кольчужкиным, владельцем издательства «Водолей Publishers» (сам поэт и дарил Лосеву сборник своих стихов — ТРОПОΣ) (Голосовкер Я. Э. Антология античной лирики в русских переводах. Томск; М., 2004–2006), я восприняла спокойно. Возможно, потому, что это не первое, горячее знакомство с талантом Якова Эммануиловича. Но статья Сигурда Оттовича Шмидта, замечательная, открывает не только много интереснейших сведений, а полна какой-то близости родственной и сострадания к судьбе Якова Эммануиловича. И действительно, Сигурд Оттович — племянник Якова Эммануиловича (чья сестра Маргарита была женой О. Ю. Шмидта — брак гражданский), давший ему приют и помощь, да и архив Якова Эммануиловича сохранился благодаря Сигурду Оттовичу, которого я сама воспринимаю как давнего-давнего знакомца. Отец Сигурда Оттовича, знаменитый Отто Юльевич Шмидт, был тоже давно знаком с А. Ф. Лосевым, будучи вице-президентом Академии наук, помогал в канун великой войны получать Лосеву книги из Германии, а Валентина Михайловна Лосева дружила некогда с сестрой Отто Юльевича — Норой — и помнила мальчика по имени Зига. Это и был будущий Сигурд (сначала Зигфрид, но мифология одна — скандинавская)[341].

Спасибо Сигурду Оттовичу за деятельную память об удивительном поэте и человеке, Я. Э. Голосовкере.

С еще одним символистом познакомились мы самым странным образом. Это был филолог-классик Моисей Семенович Альтман (1896–1986), тот молодой собеседник Вячеслава Иванова в Бакинском университете (1920–1924), которого поэт в сонете 1923 года назвал Эли-Мойше (пророки Илия и Моисей в одном лице).

Мы с Алексеем Федоровичем знали некоторые работы Альтмана (они были в нашей библиотеке), в том числе его «Греческую мифологию» (М.; Л., 1937), которую я обычно включаю в литературу по моему курсу мифологии. Больших работ его мы не встречали, в круг наших знакомых он не входил.

Однажды приятель по аспирантуре моей сестры, Мины Алибековны (Пединститут им. Герцена в Ленинграде), Юрий Петровский[342] приехал к нам в Москву с приветами от сестры и сказал, что профессор Альтман, с которым Юрий знаком, очень хочет с нами познакомиться, знает Лосева по прежним книгам и по вышедшей в 1957 году «Античной мифологии в ее историческом развитии», собирается в Москву и просит рекомендовать его.

Вот таким окольным путем, через молодого человека, М. С. Альтман появился у нас на Арбате в 1960-е годы. Человек он невероятной пылкости, стремительности и приносит с собой нечто напоминающее суматоху и спешные разговоры перед отходящим поездом. Моисей Семенович сразу же выяснил наши связи с вдовой Георгия Ивановича Чулкова, друга Вяч. Иванова, Надеждой Григорьевной, и с его сестрой Любовью Ивановной Рыбаковой (женой Н. М. Тарабукина). Потребовал однажды, чтобы я познакомила его с художницей Любовью Ивановной (к Надежде Григорьевне пошел сам), и мне пришлось его сопровождать, благо Любовь Ивановна жила недалеко, вблизи Консерватории. По-моему, мы даже сопровождали Моисея Семеновича вдвоем с Юдифью Каган (в этот вечер она у нас в гостях).

В Москве наш новый знакомец достаточно редкий гость, но когда приезжает, мы слышим по телефону его быструю речь с каким-то восточным акцентом (родился в местечке Минской губернии, потом Киев несколько лет, Баку с его интернациональным, пестрым населением — тут не всегда по-русски правильно заговоришь).

Зато беседы с Моисеем Семеновичем всегда насыщены воспоминаниями о любимом, незабываемом Вячеславе Иванове, о тех, кто учился вместе с Моисеем Семеновичем в Бакинском университете, о тех, с кем он и сейчас поддерживает теплые отношения, хотя бы с профессором-историком Ксенией Михайловной Колобовой, и непременно с нежностью о Любови Григорьевне, своей жене[343].