Есть Райкин, есть Никулин… И ещё
Актёры есть находчивее многих.
И… вдруг заметишь ты, как горячо
Участвуют они душой в далёких
(И столь недавних!) «Новых временах»
Невозвратимой чаплинской эпохи,
Где у кофеен подбирает крохи
Бродяга Чарли в латаных штанах!
…Ты, мания величия, враждебна
Всему, что справедливо и волшебно.
Но люди Сердца поняли давно:
Ничто так не рифмуется открыто
С величием, как срочная защита
Отверженных! И в жизни, и в кино.
В полношный шас
Сонет на опыты над русским языком
«Молочник» был, а стал «молошник».
(Пустует — вот он и грубит!)
И торжествует «полуношник»,
А «полуночник» позабыт.
И я приёмник выклюшаю,
Штоб вышказаться напрямик:
«В полношный шас по молошаю
Не шастай, шокнутый штарик!»
Когда бы вся Периферия
Заговорила через Центр,
Кто не вскричал бы: «Вот Россия!»
Но и один людской процент
На том наречье не гуторит,
Которому Столица вторит!
Покажись! или «Нечто» и «нешто»
Ну, дожили! Включив беспечно
Себя в языковые дожи,
Пойми, арбитрушко, что «нечто»
И «нешто» — не одно и то же!
Как ты ни стой на безобразье,
Как ни алкай переворота,
А «нечто» — это значит «что-то»,
А «нешто» — это значит «разве»!
Бог весть кому актёр, художник
В испуге вторят, холодея:
«Тошь-в-тошь», «достатошно», «молошник»…
Кто ты, тиран, который нами
(В стране, свободной по идее)
Заочно вертишь, как рабами?!
Вечер с бузиной
У ягод бузины не вкус, а кислый чад.
У лиственных глубин — лазоревость угара,
Как будто, истопив прохладами очаг
Июня, истопник закрыл заслонку рано!
В тех зверских кисточках — томатный зной коралла
И едкость перца есть! И — в сизых ободках
Тумана — все они краснеют, как в очках
Совиных (к сумеркам), — и огненно, и вяло.
Пресытясь красками, слабеет летний день.
И детство, крадучись, опять приходит к нам.
Ну как же! Красота всегда вмещает пытку!
Ведь там, куда сейчас оглядываться лень,
Не только яркость; был на кой-то нужен нам
И жёлчный привкус «бус», наколотых на нитку!
Сибирь
Ивану Киуру
Красно-рыжую с бурым тайгу
Взял мороз, но отпустит потом:
Леса бронзовый лис
Убирает хвостом
Голубые следы на снегу.
Осень леса рванётся к садам,
Краскам родственным в далях — мигнёт,
Да по снежным по тем васильковым следам
Опахалом сырым полыхнёт…
Но к чему эта ростепель вновь
Рушит заморозка филигрань?
Жаль мне красных лисиц!
Васильковых снегов!
Жаль святую рассветную рань!
Заповедную жаль глухомань…
Там Еловка — деревня твоя,
С материнскою прялкой в избе.
Или избы вдали
Аж под корень снесли,
Чтоб никто не узнал о тебе?
Там недетские думы копил,
С тайным ужасом слушал псалмы
Под соломой, слетающей с чёрных стропил…
Или все свои льды океан растопил,
Чтоб не стало сибирской зимы?
Или зря о заре серебрил
Высоченные кроны мороз?..
— Всё в Сибири офомно! На то и Сибирь,—
Помню, с важностью ты произнёс.
Рисунки для чайного сервиза, или Обиженный пастушок
Мы вроде вчера сговорились
Плясать до утра с Амариллис
На нашем Овечьем лугу?
Так что же нейдёт Амариллис
Плясать, как вчера сговорились?
Я долее ждать не могу.
Я был бы, конечно, скотиной,
Когда бы с пастушкой Беттиной
С досады пустился плясать!
Но… был бы я также — скотиной,
Когда б не сдружился с Беттиной:
Зачем же ей вызов бросать?
Двух песен с Беттиной не спели,
Два круга пройти не успели —
Уже Амариллис пришла!
И, видя, что я ей не верен,
Свой сельскохозяйственный веер
Леандру всердцах отдала!