Выходи ж ко мне навстречу!

  С жаждой поцелуя,

К сердцу сердце молодое

  Пламенно прижму я.

Ты не бойся, если звезды

  Слишком ярко светят:

Я плащом тебя одену

  Так, что не заметят!

Если сторож нас окликнет —

  Назовись солдатом;

Если спросят, с кем была ты, —

  Отвечай, что с братом!

Под надзором богомолки

  Ведь тюрьма наскучит;

А неволя поневоле

  Хитрости научит!

В одной знакомой улице

  Я помню старый дом,

С высокой, темной лестницей,

  С завешенным окном.

Там огонек, как звездочка,

  До полночи светил

И ветер занавескою

  Тихонько шевелил.

Никто не знал, какая там

  Затворница жила,

Какая сила тайная

  Меня туда влекла,

И что за чудо девушка

  В заветный час ночной

Меня встречала, бледная,

  С распущенной косой.

Какие речи детские

  Она твердила мне:

О жизни неизведанной,

  О дальней стороне.

Как не по-детски пламенно,

  Прильнув к устам моим,

Она, дрожа, шептала мне:

  «Послушай, убежим!

Мы будем птицы вольные —

  Забудем гордый свет…

Где нет людей прощающих,

  Туда возврата нет…»

И тихо слезы капали —

  И поцелуй звучал…

И ветер занавескою

  Тревожно колыхал.

Мой костер в тумане светит;

Искры гаснут на лету…

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту.

Ночь пройдет — и спозаранок

В степь, далёко, милый мой,

Я уйду с толпой цыганок

За кибиткой кочевой.

На прощанье шаль с каймою

Ты на мне узлом стяни:

Как концы ее, с тобою

Мы сходились в эти дни.

Кто-то мне судьбу предскажет?

Кто-то завтра, сокол мой,

На груди моей развяжет

Узел, стянутый тобой?

Вспоминай, коли другая,

Друга милого любя,

Будет песни петь, играя

На коленях у тебя!

Мой костер в тумане светит;

Искры гаснут на лету…

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту.

«Подойди ко мне, старушка,

Я давно тебя ждала».

И косматая, в лохмотьях,

К ней цыганка подошла.

«Я скажу тебе всю правду;

Дай лишь на руку взглянуть:

Берегись, тебя твой милый

Замышляет обмануть…»

И она в открытом поле

Сорвала себе цветок,

И лепечет, обрывая

Каждый белый лепесток:

«Любит — нет — не любит — любит».

И, оборванный кругом,

«Да» сказал цветок ей темным,

Сердцу внятным языком.

На устах ее — улыбка,

В сердце — слезы и гроза.

С упоением и грустью

Он глядит в ее глаза.

Говорит она: «Обман твой

Я предвижу — и не лгу,

Что тебя возненавидеть

И хочу, и не могу».

Он глядит всё так же грустно,

Но лицо его горит…

Он, к плечу ее устами

Припадая, говорит:

«Берегись меня! — я знаю,

Что тебя я погублю,

Оттого что я безумно,

Горячо тебя люблю!..»

Что мне она! — не жена, не любовница,

И не родная мне дочь!

Так отчего ж ее доля проклятая

Спать не дает мне всю ночь!

Спать не дает, оттого что мне грезится

Молодость в душной тюрьме,

Вижу я — своды… окно за решеткою,

Койку в сырой полутьме…

С койки глядят лихорадочно-знойные

Очи без мысли и слез,

С койки висят чуть не до полу темные

Космы тяжелых волос.

Не шевелятся ни губы, ни бледные

Руки на бледной груди,

Слабо прижатые к сердцу без трепета

И без надежд впереди…

Что мне она! — не жена, не любовница,

И не родная мне дочь!

Так отчего ж ее образ страдальческий

Спать не дает мне всю ночь!