— Что ты хочешь этим сказать?

— Она очень подружилась с мистером Дизраэли с помощью простого приема — внесла деньги в партийную кассу. Конечно, Дизраэли пользуется большим влиянием в палате общин, и он устроил некоторый обмен любезностями с лордом Пальмерстоном, поэтому тот и пригласил меня в состав совета. Все провернули довольно элегантно, но мне это ни к чему.

— Потому что ты должен будешь отказаться от меня?

Он ничего ей не ответил. Она выскользнула из-под одеяла, накинула пеньюар и подошла к окну, вглядываясь в темное бушующее море.

— Мы жили в краю глупцов, — наконец сказала она. — И дело не в том, что в краю глупцов нельзя быть счастливым. Я была необыкновенно, неописуемо счастлива с тобой, дорогой, надеюсь, и ты был со мной счастлив. Но я постоянно знала, что когда-нибудь этому наступит конец.

— Ничто не кончается! — воскликнул он, садясь на кровати.

— Не кончается… Ты примешь это предложение.

— Лиза, может быть, ты не слышала, что я сказал. Я уже отклонил его.

— Ты поедешь в Лондон и скажешь им, что передумал.

— Нет!

Сбросив одеяло, он спрыгнул с кровати и подбежал к ней, обнял, стал жадно целовать. По стеклам окна стучал дождь.

— Лиза, ты — моя. Ты часть моей плоти и души. Я никогда не отдам тебя.

— Ах, Адам, мой сладостный Адам, — отозвалась она, ее решимость почти растаяла в его крепких объятиях, — ты ведь знаешь, что и ты часть моей души. Но жили мы до сих пор неправедно.

— Это не так, черт меня подери!

— Знаю, что для нас это выглядит нормально, но для всех остальных иначе. Четыре года мы жили в прекрасном сне, но теперь сон закончился, и надо взглянуть на реальность — ради наших детей, если не касаться другого. — Она почувствовала, что его объятие несколько ослабело. — Ты знаешь, что я права, — продолжала она. — И Сибил права. Она думает о вашем сыне и наследнике…

— Он может быть моим наследником, но я не уверен, что он мой сын.

— Что ты имеешь в виду?

Он возвратился к кровати, присел на нее и закрыл руками лицо, запустив пальцы в свои густые черные волосы. Когда он открыл лицо, она увидела слезы в его темных глазах.

— Я почти уверен, что Генри — сын от кого-то другого, — признался он. — Я узнал от своего агента, что Сибил перевела огромную сумму денег — семьдесят тысяч фунтов стерлингов — молодому бездельнику и повесе по имени Масгрейв, с которым она поддерживала самые близкие отношения. Когда я женился на Сибил, она была девственницей, но вскоре после свадьбы я уехал в Индию. Похоже на то, что Генри был зачат после моего отъезда в Индию. Но я… я боюсь ее спрашивать об этом. Нам с Сибил как-то удалось наладить нашу семейную жизнь, и я не хочу знать правду, ибо опасаюсь, что все рухнет, если это правда. И я люблю Генри.

— Имело бы это для тебя значение, если сын не от тебя?

— Конечно, имело бы! Ни один мужчина не захочет, чтобы его сын и наследник был от кого-то другого. Ирония заключается в том, что я женился на Сибил в попытке сохранить семейную преемственность, а она надругалась над всеми моими стараниями! Если Генри не мой сын, то как на законном основании он может унаследовать имущество и титул де Веров? Все это по закону должно перейти к Артуру, моему подлинному сыну. Но если я лишу наследства Генри, то это погубит его жизнь и приведет просто к исключительному скандалу. О, итак все превратилось в отвратительную мешанину, а теперь еще и это.

Лиза всем сердцем сочувствовала ему. Она знала, как сильно он любит своих сыновей.

— Неужели у тебя совсем нет склонности к политической деятельности? — спросила она.

Он заколебался с ответом.

— Фактически меня влечет к этому занятию. Мне бы хотелось делать что-либо полезное. Одному Господу известно, как невероятно мне везло, так что я обязан послужить людям, которые менее удачливы, чем я. — Его лицо стало жестким. — Но я не отдам тебя!

Она подошла к кровати и прижала к себе его голову.

— Ты должен отказаться от меня, — прошептала она. — Не имеет значения, твой ли сын Генри или нет. Знаю, что ты любишь его как сына, важно подумать о его будущем. Тебе надо вернуться домой, Адам.

— Мой дом здесь.

— Неправда. Ты не просто Адам Торн. Ты маркиз Понтефракт, национальный герой и отец будущего маркиза…

— Кто бы им ни стал.

— Твой дом в Понтефракт Холле и Понтефракт Хаузе. Неужели ты не понимаешь, что мое сердце разрывается, когда я говорю это, дорогой мой? Неужели ты не сознаешь, что у меня в жизни ничего не было дороже тебя? Но наступает время, когда мы должны признать, что существуют вещи поважнее нас. Мы должны смириться с тем фактом, что у нас с тобой нет будущего. Ты должен отказаться от меня во имя будущего своих сыновей.

Он смотрел на нее. По его щекам текли слезы.

— Но что станет с тобой и Амандой? — спросил он.

— Я устрою так, что ты изредка будешь видеть Аманду. Что же касается меня, мой сладкий Адам, даже одно прощание с тобой может меня убить. Поэтому я не стану делать этого дважды.

— Ты хочешь сказать, что мы больше никогда друг друга не увидим? Мы были неразрывны с детских лет!

— Будет лучше, если мы сделаем так. Иначе мы опять окажемся в таком же положении, в котором находимся сейчас: в состоянии двоеженства, которое погубит нас.

— Нет! — вскричал Адам. — Я разведусь с Сибил…

— Ты знаешь, что развод исключается. Даже если его можно было бы устроить, а это практически невозможно, ты погубишь будущее своих детей. Они не переживут скандала.

Он закрыл глаза. Долго молчал. Потом опять посмотрел на нее.

— Когда? — прошептал он.

— Мы ничего не скажем Аманде и миссис Паркер. Сделаем вид, что все идет, как прежде. Ты пробудешь здесь неделю, как обычно. А потом, моя сладкая любовь, ты от меня уедешь навсегда.

Некоторое время он пристально смотрел на нее. Потом взял ее руки и поднес к своим губам.

— В эту неделю мы вместим целую вечность счастья, — прошептал он. — Вечность. Клянусь тебе в этом.

Открытый экипаж остановился у парадного подъезда особняка на плантации «Феарвью». Из него вылез Пинеас, а кучер достал его саквояж из багажного отделения. Сенатор поднялся на парадную веранду дома, где его встретила и поцеловала Элли Мэй.

— Добро пожаловать домой, дорогой, — приветствовала она его. — Наверное, на улицах Ричмонда веселятся и танцуют?

— Ну, я бы не сказал. Конечно, в связи с большой победой настроение восторженное. Но если хочешь знать мое мнение, мы не воспользовались плодами этой победы.

Элли Мэй, удивленно глядя на мужа, пошла вслед за ним. В большом зале с портретов, висевших на стенах, на них смотрели представители пяти поколений рабовладельцев Уитни, излучая счастливое спокойствие роскошной жизни, протекавшей здесь до этой войны.

— Как не воспользовались? — спросила Элли Мэй. — Почему так?

— Репутация Линкольна равна нулю, а репутация этого старого пустозвона генерала Скотта — нулю с минусом десять. Газеты северян подняли вой по поводу поражения федеральных войск у Булл Рана — они даже утверждают, что генерал Макдауэлл напился во время сражения. Как бы там ни было, его прогнали. Линкольн назначил нового генерала, молодого человека по фамилии Макклеллан. Но дело-то в том, что, когда янки обратились в бегство, мы должны были бы двинуться в Вашингтон и вздернуть на уличном столбе Эйба Линкольна. Но мы этого не сделали. Мы вообще ничего не сделали, проклятье! Боюсь, что это может стоить нам всего исхода войны.

— Папа! — воскликнула Шарлотта, которая торопливо сбегала по изящной винтовой лестнице. — Нет ли каких новостей о Клейтоне?

— Он пришел в сознание, — ответил Пинеас. — Я получил донесение с плантации «Эльвира». Доктора заверяют, что он поправится. Конечно, он останется калекой, но он выжил.

— Могу ли я проведать его? — спросила она, бросаясь к отцу и обнимая его. — Ох, как я тоскую по нему!

— Ну, надо дать ему некоторое время, чтобы окрепнуть. Он перенес страшнейшие муки. Но, возможно, через неделю ты сможешь к нему съездить. Встреча с тобой подбодрит его.